110

В комнате стоял тот особый, нежилой дух, какой всегда бывает в помещениях, где нет постоянного хозяина. Видимо, стены недавно перекрашивали, потому что запах краски выветрился не до конца.

Наоми присела на кровать и обхватила себя руками, пытаясь немного согреться. Джон возился с электрическим обогревателем. Стены были бледно-желтые, на окне висели занавески в цветочек. Два пейзажа — один с изображением замка в Льюисе, другой с рекой Уз — служили украшением. В комнате стояли две узкие кровати, маленький диванчик, письменный стол и телевизор, который Джон включил сразу же, как они вошли. Дверь вела в крошечную ванную с туалетом.

В холле сидели двое вооруженных полицейских. По идее, их присутствие должно было успокаивать, но Наоми чувствовала себя еще хуже, еще дальше от реальности и нервничала гораздо сильнее.

Ее телефон пикнул, сообщая, что пришло эсэмэс. Она взглянула на экран. От Рози. От мамы. От сестры. Она позвонила домой, чтобы проверить голосовую почту. Двадцать сообщений. Большинство от друзей и соседей из Кейборна, несколько от журналистов и два для Джона, по работе. Она записала их на подвернувшемся под руку чеке.

— Ну вот, уже лучше, — сказал Джон. — Сейчас будет теплее.

Наоми зачитала ему сообщения.

— Это не срочно. Я перезвоню им завтра.

Завтра, подумала она. Завтра наступит через миллион лет. Люк и Фиби могут быть живы сегодня и мертвы завтра. Завтра — это недопустимая роскошь. Сегодня, сейчас — вот все, что у них есть.

— Может, позвонишь Регги Четвинд-Каннингему? Узнать, как там у них дела?

— Он сказал, что позвонит сразу же, как только будут новости.

— Вдруг он не может дозвониться?

— Милая, у него есть и твой мобильный, и мой. Не беспокойся.

Один из охранявших их полицейских, разговорчивый, лет тридцати семи-тридцати восьми, принес ужин. Лазанья, салат и пирог с ревенем и заварным кремом. Он сказал, что у него самого трое детей и он представляет себе, каково им сейчас.

Нет, не представляет, хотела сказать Наоми, но из вежливости сдержалась. Он в принципе не мог понимать, что они чувствуют. Никто в мире не мог. Представить такое невозможно. Вообразите себе самое плохое, что только может случиться, и умножьте это на десять миллионов. И даже этого будет недостаточно.

Через некоторое время позвонил врач, спросить, по указанию Пелхэма, не желают ли они успокоительного или снотворного. Наоми отказалась, сказав, что хочет иметь ясный рассудок на случай, если за ночь что-нибудь произойдет.

Они посмотрели новости, не пропустив ни одного сюжета, в тщетной надежде, что ведущие сообщат какие-нибудь подробности, о которых полиция не упоминала. Они по-прежнему оставались главной темой выпуска. Убийство неизвестного мужчины в центральной больнице Суссекса. Смерть женщины с поддельным американским паспортом. Масса предположений и размышлений насчет педофильских сетей, Апостолов третьего тысячелетия и торговле детьми. Отрывки из телевизионного обращения Джона и Наоми. Фотографии Люка и Фиби. Заявление инспектора Пелхэма, очень краткое.

В перерывах Наоми позвонила матери и сестре, Джон просмотрел электронную почту. После новостей началась передача «Кто хочет стать миллионером».

Джон сумел сконцентрироваться только на первом вопросе, потом снова погрузился в свои мысли, в свое бесконечное чувство вины. Если бы не то интервью с Салли Кимберли, они не стали бы известны всему миру. Возможно, никто и никогда не обратил бы на них внимания. Кто бы ни похитил Люка и Фиби, какова бы ни была настоящая причина, часть вины — возможно, большая часть — лежала на нем.

Он не знал, что сказать Наоми, что делать, как жить дальше.

В первый раз в жизни Джон чувствовал, что смерть стала бы для него желанным избавлением. И он заслуживал смерти. Единственным, что поддерживало его на плаву, была мысль о Наоми. Он должен жить ради нее. Быть сильным ради нее.

Прошли десятичасовые новости.

— Джон… ты думаешь, их найдут? — спросила Наоми.

— Уверен.

— Живыми?

— Да.

Она подошла к окну и выглянула на улицу. Прямо перед ней возвышалась кирпичная стена соседнего здания — окно выходило во внутренний дворик.

— Они слишком умные, слишком развитые. Если эти ублюдки думают, что украли пару хорошеньких ребятишек, то очень скоро они поймут, как жестоко ошиблись. Как только Люк и Фиби осознают, что люди, с которыми они так охотно уехали, — вовсе не добренькие дядя и тетя, а настоящие чудовища, они начнут сопротивляться. И что тогда будет? Что эти нелюди с ними сделают? Что бы ты сделал?

Джон тоже подошел к окну и обнял ее.

— Может быть, у них хватит ума совершить побег. Может быть, как раз здесь пригодится то, что мы в них заложили.

Она обернулась:

— Ты так считаешь? Но как же тогда получилось, что при всех своих замечательных умственных способностях они вообще им поверили?