92
Портер — день второй, 17.30
Портер ненадолго остановился только на площадке третьего этажа. Небольшое пространство, примерно три на два метра, было завалено штукатуркой и старыми обертками от фастфуда. Стены были выкрашены в яблочно-зеленый цвет.
И тут он услышал голос.
Крепче сжав биту, он поднялся на несколько последних ступенек, светя фонариком во все стороны.
— Что, Сэм, уже устал?
За голосом последовал громкий треск помех — а потом тишина.
— Где ты, Бишоп? — крикнул Портер. Собственный голос показался ему выше, а слова особенно гулко прозвучали в бетонном колодце.
— Знаю, ты сейчас не в форме, но уж потерпи; я видел, как старушки в ходунках взбираются по лестницам быстрее, чем ты.
— Пошел ты!
— Может быть, упражнение пойдет тебе на пользу, сожжет часть живота. — Снова помехи.
Портер заметил рацию, когда поднялся на площадку. Маленькая черная «Моторола» с резиновой антенной стояла у трубы, которая вела к следующему маршу.
Когда Бишоп снова заговорил, на рации запульсировала красная лампочка.
— Может, пока идешь, стишками побалуемся? Что скажешь, Сэм?
Сэм взял рацию в руки. Бишоп заговорил нараспев:
— Гуси-гуси, гусаки,
Куда летите, простаки?
То наверх, то прямо к ней,
К милой женушке моей.
Там я встретил старика,
Что не умел молиться,
Я схватил его за ногу
И помог спуститься.
Сэм, ты когда-нибудь думал, о чем эта считалочка? По-моему, она мрачновата для детей, и все-таки мы ее рассказываем детям. Мама часто рассказывала мне ее, всякий раз когда мы поднимались или спускались по лестнице.
Портер нажал кнопку на рации и поднес микрофон к губам:
— Я до тебя доберусь, чертов псих!
— Сэм! — отозвался голос Бишопа. — У тебя наконец получилось! А то я уже начал беспокоиться.
— Где ты, Бишоп?
— Я близко, Сэм. Только тебя жду. Так и знал, что ты разгадаешь загадку; ты самый умный в вашей банде неудачников. Пришлось, правда, долго тебя уламывать, и все-таки у тебя получилось. Я горжусь тобой!
— Я нашел глаза. Эмори еще жива?
Бишоп вздохнул:
— Очень жаль, что я не успел их упаковать. Я боялся, что на них наткнется крыса до того, как ты сюда попадешь, и убежит с вкуснятиной. Конечно, в таком случае я бы ничего не смог поделать. Ты не представляешь, как я рад, что ты добрался сюда первым!
Портер поздно сообразил, что надо было чем-то прикрыть глаза. О крысах он не подумал.
— Где ты?
Бишоп хихикнул:
— Боюсь, тебе еще долго до меня добираться. С твоими швами прогулка по лестнице — дело непростое. Мне очень жаль. Надеюсь, я не слишком сильно тебя ранил, но мне пришлось импровизировать; ты и твои друзья в самом деле застали меня врасплох. — Он ненадолго замолчал, а потом продолжал: — И все-таки, Сэм, тебе лучше поторопиться. У нас совсем немного времени. Хоть ты и ранен, тебе еще подниматься и подниматься.
Портер снова зашагал по ступенькам. Всякий раз, когда он останавливался, даже ненадолго, ногу сводило болью. Он с усилием расслаблял мышцы, стискивая зубы, чтобы не стонать. Боль все усиливалась; скоро ему начало казаться, будто в него снова вонзили нож и поворачивают его в ране.
— Позволь мне поговорить с ней; ты мой должник! Подтверди, что она еще жива.
Ему ответил треск помех; потом в динамике послышался голос Бишопа:
— К сожалению, Эмори сейчас недоступна.
Портер поднялся на площадку четвертого этажа и зашагал дальше, несмотря на одышку.
— Так ты докончил?
— Что докончил?
— Сам знаешь.
— Твой дневничок?
— Не издевайся, Сэм. Не смей надо мной издеваться! Издевка — тоже своего рода зло, к которому я совсем не благоволю.
Сэм вытер лоб рукавом «хирургички».
— Твоя мать в самом конце издевалась над тобой; как тебе это понравилось?
— Значит, дочитал. — Бишоп хмыкнул.
— Да, дочитал.
— Моя мать была не женщина, а злая ведьма, которая заслужила все, что с ней случилось, — ответил Бишоп.
— Похоже, твоя мать была та еще штучка; спала со всеми подряд. Горячие штучки всегда чокнутые.
— Понимаю, куда ты клонишь, но ничего у тебя не получится, так что перестань язвить, — отрезал Бишоп.
— Значит, они так и не вернулись? Бросили тебя?
В рации послышались щелчки, как будто Бишоп все время быстро нажимал какую-то кнопку или у него начался нервный тик.
— Помнишь, что я прихватил спички? Я сжег дом дотла после того, как туда зашли люди Толбота. Решил, что грех напрасно расходовать бензин, которым «Джонс» и «Смит» так щедро все полили. Пожарные вызвали представителей отдела по работе с несовершеннолетними, и меня отвезли в место, которое называлось реабилитационным центром. Там я провел две недели, а потом меня передали в первую приемную семью. Никто не заподозрил, что пожар устроил я. Если мать и возвращалась за мной, я об этом не знаю.
— Похоже, она ускакала на закат с этой дамочкой Картер и не хотела, чтобы ее паршивец сын тащился за ней в ее фантазию в стиле «Тельмы и Луизы». Они с самого начала не собирались брать тебя с собой.
— Мне они не были нужны. Мне лучше было без них.
— В приюте? В приемной семье? Да, наверное, ты прав. Если хотя бы половина из того, что ты написал, — правда, ну и семейка же у тебя была! Вы там все были долбанутые на всю голову.
— Фу, Сэм, что за выражения!
— Верно. «Не говори зла». Прошу прощения. Очень не хочется нарушать одно из правил твоего достойного поклонения папаши.
Пятый этаж.
— В тот день твоя мать хотела, чтобы твой отец умер, рассчитывала на это; она списала его со счетов. Кто трахался с блондином? Твоя мать или Картер? А может, они обе? Черт, готов поспорить, что тот тип окучивал обеих, пока ты играл со своей штучкой в углу.
— Сэм, выбирай выражения!
— Пошел ты, Бишоп. «Черт» — не ругательство.
Бишоп вздохнул:
— Сквернословие и богохульство — признак слабого ума, а я точно знаю, что тебя можно считать каким угодно, только не слабоумным. Наверное, ты уже придумал, как расквитаться с парнем, который застрелил твою жену. Как его фамилия — Кэмпбелл? Ты ушел, хладнокровный и великодушный, но я видел, как гнев и ненависть выжигают тебя изнутри.
— Не все стремятся отомстить.
Бишоп хихикнул:
— Представь, что вас с ним заперли в одной комнате и сказали тебе, что никаких последствий не будет, что бы ты ни сделал. И ты бы не причинил ему боли? Не всадил ему пулю между глаз? Не достал бы нож и не разрезал его от шеи До паха и не смотрел, как он истекает кровью? Не обманывай себя, Сэм. Во всех нас живет одно и то же.
— Но не все соответственно действуют.
— Некоторые действуют, после чего мир становится лучше.
Портер усмехнулся:
— Может, если бы ты не был таким мерзким маленьким засранцем, твоя мать не бросила бы тебя. Может быть, их троица учла бы и тебя в своих дальнейших планах. Ты мог бы жить с новым папочкой и двумя мамочками на те деньжищи, которые они спрятали в своих банковских ячейках.
Бишоп тихо рассмеялся:
— Наверное, твои друзья из пятьдесят первого участка сговорились сегодня оставить дверь камеры Кэмпбелла открытой на ночь… Впустят тебя туда с черного хода, чтобы ты мог без помех поболтать с ним по душам. Если утром окажется, что он повесился в камере, кому какое дело? Никто не станет плакать, если одним гадом на свете станет меньше. Ты этого заслуживаешь, верно? За все, что он сделал.
— Как его звали по-настоящему — того блондина?
Сначала Бишоп не ответил; потом, после треска помех, в рации снова послышался его голос:
— Луис Керби.
— Твоя мать и миссис Картер с самого начала собирались сбежать с Луисом Керби.
— Да.
— И твой отец в их планы не входил.
Бишоп промолчал.
— Откуда твоя мать и миссис Картер вообще знали Керби? — Портер упорно продолжал светский разговор. Ему плевать было и на Керби, и на Картеров, и на родителей Бишопа. Главное было в другом: пока Бишоп разговаривает с ним, он не причиняет боли Эмори. Его задача — тянуть время, чтобы он как можно дольше не трогал Эмори.
Бишоп снова защелкал микрофоном — пять раз, двенадцать раз.
— Керби работал с Саймоном Картером в одной фирме, в операционном отделе; наверное, именно он отвечал за вывод денег. Скорее всего, они вдвоем задумали поделить денежки и скопировать документы, которые послужили бы для них страховкой.
— Никто не станет гоняться за несколькими миллионами, рискуя спалить всю лавочку.
— Совершенно верно.
— Но Керби как-то обвел Картера вокруг пальца с помощью твоей матери, — продолжал Портер. — И своего напарника тоже. Прихлопнул его как муху.
— Саймон Картер плохо обращался с женой; она увидела выход и воспользовалась им. Наверное, мама согласилась ей помочь, а напарник Керби просто стал случайной жертвой.
Портер почувствовал, что по ноге течет теплая струйка, и опустил голову; швы снова кровоточили. Он зажал рану рукой и продолжал подниматься.
— Ты увидел на фургоне фамилию Толбот и запомнил ее на всю жизнь?
Молчание.
— Бишоп!
— Отец учил меня не приступать к делу без тщательно разработанного плана. К шестнадцати годам у меня было несколько фальшивых удостоверений личности. Их нетрудно раздобыть, если постоянно живешь в приемных семьях. Там я познакомился со многими начинающими преступниками. Правда, я старался не пачкаться, избегал драк и наркотиков. Сосредоточился на одной цели и в конце концов достиг ее: устроился на работу к Толботу. Я никуда не спешил. Начал стажером и постепенно продвигался по служебной лестнице. Я всегда неплохо обращался с компьютерами, наверное, это настоящий дар, так что у меня ушло совсем немного времени на то, чтобы попасть в отдел компьютерных технологий. Я быстро понял, как действовал Саймон Картер. Он сам упростил мне задачу. Воруя документы, он оставлял копии на их же серверах. Оставил их под носом у своего руководства, под фамилиями вымышленных клиентов. За два года я уже собрал все то же, что и он, и даже больше. Мистер Картер собрал сведения о нескольких десятках преступников по всему городу; самым старым досье было почти двадцать лет. Он не только подробно описал их преступления, он также любезно зафиксировал факты перехода денег из рук в руки. Они были плохими людьми, Сэм. Читая досье, я видел все — от азартных игр до сексуального рабства. Все они были связаны круговой порукой. Я столкнулся с настоящей паутиной зла; с подпольной сетью. Днем я работал на Толбота, а ночами по кусочку складывал головоломку.
— В шестнадцать лет ты уже жил самостоятельно?
— Я поселился в пустующем многоквартирном доме на западной окраине. Делил квартиру еще с пятью ребятами, с которыми познакомился в приюте. Все лучше, чем приемные дома. Не перебивай меня, Сэм. Это невежливо.
— Извини.
Бишоп продолжал:
— Все преступники входили в эту огромную паутину, а в центре паутины сидел один человек; он участвовал во всем.
— Толбот.
— Возможно, моего отца убил напарник Керби, но на спусковой крючок нажимали все те люди, — торжественно произнес Бишоп. — И главным образом, Толбот.
— Скольких ты убил? — спросил Портер. Он поднялся на площадку девятого этажа и совсем выбился из сил.
— Сэм, я тоже не чист. Но я делал то, что было необходимо сделать.
— Ты убивал невинных людей.
— Невинных людей не бывает.
— Дай мне поговорить с Эмори, — снова попросил Портер.
Десятый этаж.
— Эй, а хочешь послушать кое-что забавное?
— Конечно.
Пронзительный крик послышался и сверху, и из крошечного динамика рации, которую Портер держал в руке, — леденящий кровь крик боли, такой душераздирающий, что у него самого заболело сердце.
— Лучше поторопись, Сэм. Давай-давай!