68
Эмори — день второй, 16.18
В мире Эмори наступила тишина.
Тишина такая оглушительная, что кровь ударила ей в голову и в здоровое ухо. Она обжигала ее изнутри, как кипящее масло. Эмори зажала ухо рукой. Вторая болела нестерпимо — Эмори даже выругалась.
Почему кошмар не заканчивается?
Почему он не может закончиться?
— Пожалуйста, убей меня, и все, — прошептала Эмори и не узнала собственный голос. Она слышала себя словно со стороны. Слышала тонкий металлический голосок. Во рту пересохло; язык царапал нёбо, как кусок наждака.
Музыка умолкла, сменившись громким звоном; она понимала, что звон только у нее в голове, но он все равно эхом отдавался от стен. От него усилилась мигрень, которая выросла из простой головной боли. Она испытывала единственное желание: умереть, только бы не провести еще час в этом аду.
Музыка закончилась. Но она вернется. Музыка всегда возвращалась.
Последней была песня «Лед Зеппелин». Эмори знала ее, только понятия не имела откуда. То, что она так быстро вспомнила название группы, хотя не могла сообразить, какой сегодня день недели, ее удивило. Потом зазвучала их же «Лестница в Небеса», и она стала ждать такую лестницу; она слышала эту песню уже четыре раза с тех пор, как попала сюда, и начала воспринимать мелодию как официальный знак того, что прошел еще один день, но сегодня этой песни не было. Или была? Когда она звучала в последний раз? Эмори не помнила. Она вообще ничего не помнила.
«Ты обезвожена, детка. По-моему, у тебя и рука воспалилась. Состояние у тебя — не позавидуешь. Никто не пригласит тебя на выпускной в таком виде, это уж точно».
Да, наверное, рука у нее воспалилась. Боль в запястье была почти сравнимой с головной болью.
Эмори не хотелось даже дотрагиваться до запястья.
Нет, она не станет дотрагиваться.
Ни за что!
В последний раз, когда она прикасалась к запястью, ей показалось, что это вообще не ее рука, а чем-то набитая перчатка. Рука раздулась и стала больше обычной раза в два. Вокруг наручника все стало мокрым и скользким. Как ни странно, возле наручника болело не так сильно. Интересно почему. Может, наручники пережали нервы?
Кости тоже торчали как-то странно; пальцы изогнулись под непривычным углом. Нехорошо, совсем нехорошо.
Снова пощупать пульс? Даже это уже не казалось ей важным.
«Наверное, ты сейчас могла бы съесть крысу».
— Не буду я есть крысу, — сказала Эмори, потирая висок. — Лучше умереть!
«Правда, дорогуша? А вот я скорее съела бы крысу. Я бы съела крысу, даже не задумываясь, если бы очутилась на твоем месте. Можно свернуть ей шею и разрезать ее острым краем каталки. Если все проделать быстро, мясо будет еще теплым. Все равно что есть остатки курицы из ведерка; ты так делала, я видела».
— Я не буду есть крысу! — повторила Эмори, громче и более вызывающе.
«В темноте можно представлять, что ты ешь что-нибудь другое. Например, ребрышки… Ты ведь любишь ребрышки».
У Эмори забурчало в животе. Да, ребрышки она любила.
«Твои друзья все равно ничего не узнают, и даже если узнают, думаешь, они будут тебя обвинять? Спорим, они поздравят тебя, потому что ты такая смелая и находчивая. Может быть, тебя даже наградят».
Хотя Эмори не видела никаких крыс, она была уверена, что в ее камере больше чем одна крыса. Когда она лежала на полу, зверьки иногда пробегали по ее ногам. Даже сейчас, сидя на каталке, она чувствовала их присутствие. Крысы следили за ней… Волосы у нее на затылке встали дыбом. Видят ли крысы в темноте? И думала ли она уже об этом? Она не помнила.
«Конечно, чтобы съесть крысу, ее вначале нужно поймать. Во всяком случае, попробовать-то стоит, верно? Это будет наша маленькая тайна. Обещаю, я никому не скажу. Небольшой перекус пойдет тебе на пользу. К тебе вернутся силы, ты сможешь сосредоточиться. Может быть, ты даже сможешь решить маленькую загадку и сообразишь, как отсюда выбраться. Я слышала, что крысы очень полезны для мозга, улучшают память».
Эмори закрыла глаза и глубоко вздохнула, потом стала считать от десяти до одного, пытаясь выгнать голос из головы. Когда она досчитала до одного, наступила тишина.
«Наверное, глаза у них похожи по вкусу на карамель».
— Заткнись! — закричала она. — Я. Не. Стану. Есть. Крысу!
«Успокойся, милая. Я совершенно уверена, что крысы не задумываясь съедят тебя, когда ты наконец умрешь от голода. Они, наверное, уже сейчас тянут соломинки, кому кусать тебя первому».
Громкий щелчок.
От ослепительно-яркого света Эмори зажмурилась; когда оказалось, что этого недостаточно, она прижалась лицом к ноге и закрыла голову рукой. Но ничего не помогало; розовая пелена прорывалась сквозь все преграды. Она видела кровеносные сосуды на веках. Свет был таким ярким, что обжигал.
Эмори услышала чей-то пронзительный визг. Не сразу до нее дошло, что визжит она сама. Она заставила себя замолчать и теперь слышала только громкое биение сердца и свист, который вырывался у нее из груди.
Эмори заставила себя посмотреть на свет. Заставила себя открыть глаза, наполнившиеся слезами. Она сразу поняла, что яркий свет проникает откуда-то сверху. Она выгнула спину и задрала голову, глядя на свет.
Где-то там, высоко, двигалась тень. Она была невозможно высоко. Потом у тени появился голос. Он был громким, потому что прокатывался по стенам, как будто его владелец стоял всего в нескольких шагах:
— Привет, Эмори! Извини, что так долго не навещал тебя; я был очень занят.
