50
Эмори — день второй, 8.06

«Малышка! Просыпайся скорее. Столько спать вредно для здоровья, очень вредно».

Эмори рассеянно шлепнула рукой в воздухе, стараясь развеять густой туман, накрывший ее мысли. Она с трудом разлепила глаза, но ничего не увидела. Понимала, что глаза у нее открыты, только потому, что от холодного воздуха их защипало, и она поспешила снова зажмуриться. Когда-то, для работы по естествознанию в шестом классе, она изучала абсолютную темноту и узнала, что без света ничего не видят даже такие животные, как кошки. Некоторые звери видят в сумерках гораздо лучше человека и потому получают преимущество, но, если света нет совсем, люди и животные находятся примерно в равных условиях. В полной темноте все животные (в том числе, кстати, и люди) полагаются на другие органы чувств. Однако преимущество остается у тех животных, у которых есть усы, потому что с их помощью они исследуют свое окружение. Кроме того, Эмори вспомнила кое-что любопытное: если помахать собственной рукой перед глазами, даже в абсолютной темноте, мозг дает сигнал, и человеку кажется, будто он видит свою руку. Мозг приблизительно определяет положение руки в пространстве и создает иллюзию зрения.

Эмори помахала рукой перед глазами, но не увидела ничего.

Кто-то держал ее, не давая встать! Кто-то давил ей на спину и прижимал к бетонному полу. «Господи, не дай ему забрать у меня глаза! Не дай ему забрать у меня язык!» Она готовилась к боли, готовилась к тому, что нож вонзится ей в роговицу и вырежет глаза или рука схватит ее за горло и сдавит, чтобы она открыла рот, и тогда…

«Расслабься, дорогуша; это просто каталка. Разве не помнишь? Металлическое чудовище упало на тебя, когда ты пыталась лакать воду из лужи, как бродячая собака».

Она все вспомнила. Память вернулась одной вспышкой, за которой последовала боль в виске, такая сильная, что ей показалось, будто она снова теряет сознание. Эмори ощупала свой лоб; пальцы сделались липкими от крови.

«Ты хотя бы попила, прежде чем на тебя обрушилась такая тяжесть, дорогая? Не знаю, как ты, а у меня в горле пересохло».

Судя по состоянию ее горла, попить она не успела.

Сначала запястье не болело; она ничего не чувствовала, пока не сменила положение и не попыталась выбраться из-под каталки, но потом боль очень быстро вернулась. Ей показалось, будто кисть отделяется от руки; наручники врезались в кожу до самой кости, как зверь с острыми клыками. Она попробовала закричать, но из ее горла вырвался лишь слабый стон.

Из-за боли в разбитой голове и боли в руке она пребывала в полуобморочном состоянии. И все же она не сдавалась. Эмори внушала себе: пока чувствует боль, она еще жива, а пока жива, она выздоровеет, независимо от того, какая тяжесть на нее сейчас свалилась.

«Конечно, девочка. „Девичья сила“ и все такое. Представь, как охотно центральные телеканалы будут показывать интервью с девочкой без уха и с обрубком вместо руки, которая рассказывает всему свету, как она выжила. Ведущему Мэтту Лауеру твой рассказ очень понравится. „Что ты почувствовала, когда кисть отделилась от руки и хлынула кровь? Наверное, приятно было освободиться, но боль была адской?“»

Идет ли у нее кровь?

Здоровой рукой Эмори дотронулась до распухшей кисти — она еще не отвалилась! Наручники врезались очень глубоко. Они ободрали кожу, но не это причиняло самые большие страдания. Ей стало очень страшно, когда она ощупала кость под большим пальцем, которая торчала под странным углом. Хотя кость не торчала наружу, она не могла пошевелить кистью, не испытывая адской боли. Она вскрикнула и обмякла, с трудом втягивая в себя воздух сквозь стиснутые зубы.

Кисть у нее сломана, в этом нет сомнений. Хорошо, что в темноте она ничего не видит.

Что-то подсказывало, что ей необходимо встать, и прежде чем еще кто-то или что-то отговорит ее от такого поступка, Эмори с трудом поднялась на ноги, волоча за собой каталку на сломанном запястье. Стиснув зубы, она напряглась и подняла каталку на колеса. Потом она долго стояла в полной тишине, ожидая боли, которая непременно должна была последовать, дрожа всем телом и прижимаясь к холодному металлическому бортику.

Боль накрывала волнами. Болело не только запястье, болели ноги и руки. Она сама не знала, долго ли пролежала на полу без сознания, но скорее несколько часов, чем несколько минут. Все тело у нее затекло. Потом кровь начала поступать в конечности, и ей показалось, что ее истыкали иголками и булавками. Следом пришла боль — сильная, пульсирующая, которая не ослабевала.

На сей раз она не закричала. От потрясения даже не поняла, что обмочилась — впервые после пробуждения. Теплая струйка текла по ногам и растекалась лужицей на полу.

Эмори стояла неподвижно. Потом сверху загремел голос Рода Стюарта: припев из «Мэгги Мэй».

Она стояла и гадала, сколько времени пройдет, прежде чем она умрет.