5

Кабинет доктора Хантера представляет собой длинное помещение с высоким потолком и эркерными окнами в дальнем конце, выходящими в маленький, обнесенный стенами садик. Голые зимние деревья и кусты практически не скрывают из вида прочную металлическую пожарную лестницу на противоположном здании. Линн часто думает, что в лучшие времена, когда оба эти корпуса составляли единый ансамбль, на месте кабинета должна была находиться столовая.

Ей нравятся дома, особенно интерьеры. Одно из любимейших развлечений – посещение открытых для публики деревенских домов и величественных особняков. Кейтлин это тоже когда-то нравилось. Линн собиралась пойти на курсы дизайна, когда дочь не будет висеть у нее на плечах и отпадет нужда без конца зарабатывать деньги. Предложила бы Россу Хантеру переоформить кабинет. Например, приукрасить приемную. Сейчас возраст обоев и краски трудно определить, равно как и годы самого доктора. Впрочем, надо признаться, фактическая неизменность приемной со времен ее первых визитов даже приносит какое-то успокоение. Знакомая обстановка внушает ощущение уюта и покоя. По крайней мере, до этой минуты внушала.

Кажется, будто с каждым разом кабинет становится теснее. Число серых картотечных шкафчиков с четырьмя ящиками постоянно растет вместе с коробками с карточками пациентов, неуместно составленными друг на друга на крышке пластмассового бачка с питьевой водой. На одной стене таблица с подсветкой для проверки зрения; белый мраморный бюст какого-то древнего мудреца – может быть, Гиппократа, – семейные фотографии над старомодными, битком набитыми книжными полками.

За ширмой кушетка для осмотра, электрические мониторы, медицинские аппараты и лампы. Прямоугольный кусок линолеума в ковровом покрытии на полу придает этой части кабинета сходство с мини-операционной.

Росс Хантер указал Линн на одно из двух больших черных кожаных кресел перед своим столом, она села, не сняв пальто, поставив на пол сумочку. Лицо у него по-прежнему напряженное, очень серьезное. Таким она его еще не видела и поэтому адски нервничает. Зазвонил телефон. Доктор ответил, извинившись жестом и добавив взглядом, что это ненадолго. Разговаривая, поглядывал на экран ноутбука.

Линн оглядывала кабинет, прислушиваясь к беседе, по всему судя, с родственником какого-то тяжелого больного, насчет его перевода в местную больницу Мартлетс. От этого ей стало еще хуже. Она уставилась на вешалку с единственным пальто – предположительно доктора Хантера, – задумалась о разнообразном электрическом оборудовании, которого раньше не видела или не замечала, рассеянно гадая, зачем оно нужно.

Доктор завершил разговор, записал что-то, еще раз покосился на ноутбук, потом сосредоточился на Линн, заговорил мягким озабоченным тоном:

– Спасибо, что пришли. Я решил лучше с вами сначала увидеться наедине перед встречей с Кейтлин.

Он явно нервничал.

– Правильно, – шепнула она беззвучно, одними губами. Рот и горло словно забиты промокательной бумагой.

Росс Хантер вытащил из одной стопки карточку, положил на стол, открыл, поправил очки со стеклами-полумесяцами, несколько секунд читал, как бы выгадывая время.

– Я получил от доктора Грэнджера результаты последних анализов, и, боюсь, дело плохо, Линн. Они свидетельствуют об ухудшении функций печени.

Доктор Нил Грэнджер, местный консультант-гастроэнтеролог, наблюдал Кейтлин последние шесть лет.

– В частности, сильно повысился уровень энзимов, – продолжал Хантер. – Особенно гамма-гонадотропина. А тромбоцитов совсем мало – их число резко упало. Часто видите у нее синяки?

– Да… – кивнула Линн. – И при порезах кровь долго не останавливается. – Ей известно, что печень вырабатывает тромбоциты, которые мгновенно устремляются к пораженному месту, обеспечивая свертываемость крови. – Уровень энзимов сильно повышен? – За годы общения по Интернету с лечившими Кейтлин врачами она накопила немало познаний. Достаточно, чтобы понять, когда следует беспокоиться, но недостаточно, чтобы принять надлежащие меры.

– Ну, при нормальной печени должен быть около сорока пяти. Анализы, сданные месяц назад, показывали тысячу пятьдесят. Последние – три тысячи. Доктор Грэнджер весьма озабочен.

– Что это значит, Росс? – глухо прохрипела Линн. – Что означают такие высокие показатели?

Он взглянул на нее сочувственно, но твердо:

– Доктор Грэнджер подозревает осложнение желтухи. И энцефалопатию. Говоря на простом языке, организм отравлен токсинами. У нее ведь все чаще случаются галлюцинации?

Линн кивнула.

– В глазах туманится?

– Иногда.

– Зуд?

– С ума сводит.

– По правде сказать, Кейтлин больше не реагирует на лечение. У нее необратимый цирроз.

Чувствуя глубоко в душе темную тяжесть, Линн отвернулась к окну, мрачно глядя в стекло. На пожарную лестницу. На зимние скелеты деревьев. Все мертвое. Как и она сама внутри.

– Как Кейтлин сегодня? – спросил доктор.

– Ничего. Немножечко куксится. Жалуется на зуд. Почти всю ночь не спала, расчесывала руки и ноги. Говорит, моча очень темная. Живот вздут, что ее особенно бесит.

– Могу дать таблетки для выведения жидкости. – Доктор сделал пометку в карточке Кейтлин, и Линн вдруг преисполнилась негодования. Разве при этом достаточно записи в чертовой карточке? И почему он не пользуется компьютером?

– Росс… вы говорите о резком падении тромбоцитов… как… что… я хочу сказать, как это остановить? То есть повернуть обратно… Что произошло?

Доктор поднялся из-за стола, подошел к книжной полке от пола до потолка, вернулся с коричневым клинообразным предметом, расчистил на столе место, поставил.

– Вот как выглядит печень взрослого человека. У Кейтлин она чуточку меньше.

Линн посмотрела, как уже смотрела тысячу раз. Росс начал рисовать на странице блокнота нечто вроде многочисленных головок капусты-брокколи. Линн терпеливо слушала объяснения о работе желчных протоков, но, когда рисунок был закончен, узнала не больше того, что и так уже знала. Вдобавок сейчас ее интересовал всего один вопрос.

– Должен быть какой-то способ, – заявила она, но без полной уверенности. Словно поняла – словно они оба поняли, – что после шести лет возникавших и исчезавших надежд подошло, наконец, неизбежное.

– Боюсь, процесс необратимый. По мнению доктора Грэнджера, есть риск опоздать.

– Что это значит?

– Она не реагирует ни на какое лечение, других способов не существует.

– Должны быть! Диализ?..

– При почечной недостаточности – да, но не при печеночной. Эквивалента нет.

Доктор Хантер помолчал.

– Почему, Росс? – требовательно спросила Линн.

– Потому что функция печени очень сложна. Я сейчас нарисую разрез, покажу…

– Не надо мне больше дерьмовых рисунков! – выкрикнула она и заплакала. – Хочу только, чтоб моему ангелу стало лучше. Вы должны что-то сделать!.. Что же будет, Росс? – всхлипнула Линн.

Он прикусил губу.

– Нужна трансплантация.

– Пересадка? Черт возьми, ей всего пятнадцать! Пятнадцать…

Он кивнул, ничего не сказав.

– Простите… я не на вас кричу… – Линн полезла в сумочку за носовым платком, вытерла глаза. – Бедняжка уже столько вынесла. Трансплантация?.. В самом деле единственный выход?

– К сожалению, да.

– А иначе?

– Говоря грубо, Кейтлин не выживет.

– Сколько у нас времени?

Доктор беспомощно всплеснул руками.

– Этого я сказать не могу.

– Недели? Месяцы?

– Максимум несколько месяцев. Может быть, меньше, если состояние и дальше будет ухудшаться такими же темпами.

Наступило долгое молчание. Линн смотрела в собственные колени. Наконец очень тихо, спокойно спросила:

– Трансплантация очень рискованна?

– Я бы солгал, утверждая, что нет. Главная проблема – найти подходящую печень. Доноров не хватает.

– А у нее еще редкая группа крови… – добавила Линн.

Доктор Хантер заглянул в свои записи и кивнул:

– Да. AB отрицательная. Редкая – такая примерно у двух процентов населения.

– Группа крови имеет большое значение?

– Имеет, но в точных критериях я не уверен. Возможна перекрестная совместимость.

– Я… могу ей отдать свою печень?

– Возможно, частично, какую-то долю. Но у вас должна быть совместимая кровь, и, по-моему, вы не такая уж крепкая.

Он поискал другую карточку.

– У вас группа А положительная. Я не знаю. – Доктор Хантер слабо улыбнулся, с симпатией, но почти безнадежно. – Доктор Грэнджер скажет точнее. И заодно оценит влияние вашего диабета.

Ее испугала неожиданная растерянность и беспомощность человека, которому она привыкла полностью доверять.

– Замечательно, – горько фыркнула Линн.

Еще одна нежеланная памятка о распавшемся браке. Поздно проявившийся диабет мог быть спровоцирован стрессом, как объяснял доктор Хантер. Поэтому невозможно утешиться даже вкусной едой.

– Значит, Кейтлин должна ждать смерти человека с подходящей группой крови? Это вы хотите сказать?

– Вероятно. Если у вас нет родственников или близких друзей с подходящими данными, которые согласятся стать донорами.

В душе возродилась надежда.

– Такое возможно?

– Размеры имеют значение. Донор должен быть крупным.

Единственный известный и сразу пришедший на память мужчина крепкого сложения – Мэл. Но у него такая же группа крови, как у самой Линн, – это выяснилось, когда они оба, как сознательные граждане, стали постоянными донорами.

Она быстро мысленно прикинула. В Соединенном Королевстве шестьдесят пять миллионов жителей. Допустим, сорок пять миллионов подростки. Значит, два процента составляют около девятисот тысяч. Куча народу. Наверняка каждый день умирают люди с отрицательной группой AB.

– Будем в очереди стоять? Как стервятники? Ждать чьей-то гибели? Вдруг Кейтлин свихнется от подобной мысли? Вы ее знаете. Она не выносит насильственной смерти. Дергается, когда я мух бью на кухне!

– Приведите ее ко мне. Если угодно, встречусь с ней прямо сегодня попозже. Родственники погибших, чьи органы были переданы другим, часто утешаются мыслью, что смерть близких послужила благородной цели. Если желаете, я попробую ей объяснить.

Линн вцепилась в ручки кресла, стараясь прогнать страхи.

– Даже не верится, что я об этом думаю, Росс. Никогда не была жестокой, никогда не любила бить мух на кухне. А теперь сижу и реально хочу чьей-то смерти…