20

— Брось, пусть говорят что хотят! Ты — очень хороший полицейский, тебе ясно?

Сержант Морексу для выражения полной солидарности с Милой продемонстрировал весь свой пылкий цыганский темперамент. Никогда прежде он не обращался к ней с такой печалью в голосе. В его словах ощущалась почти отеческая теплота. Однако девушка чувствовала, что не заслуживала такого покровительственного отношения. Неожиданный звонок начальника застал Милу как раз в то самое время, когда ее ночные похождения в приюте получили огласку. Несмотря на то что для спасения собственной жизни девушка применила законную самооборону, она нисколько не сомневалась в том, что именно ей вменяли в вину смерть Рональда Дермиса.

Мила была помещена в один из военных госпиталей. Выбор не случайно пал на это медицинское учреждение, а не на обычную гражданскую клинику, поскольку Роке предусмотрительно подумал о том, чтобы упрятать девушку подальше от излишнего любопытства со стороны прессы. Именно по этой причине она одна занимала целую палату. Когда Мила спрашивала персонал больницы о том, почему нет других больных, в ответ звучала лаконичная фраза, согласно которой этот медицинский комплекс был специально построен для лечения лиц, зараженных в результате возможных бактериологических атак.

Постельное белье менялось раз в неделю, чистые и проглаженные простыни. В аптечке просроченные лекарства незамедлительно заменялись на новые. И все эти расходы в расчете на дальнюю перспективу, на тот случай, если кто-нибудь вдруг решится выпустить на свободу генетически модифицированные вирус или бактерию, которые в любом случае не оставят после себя ни одной живой души.

«Полное безрассудство», — подумала Мила.

На рану руки было наложено сорок швов. Зашивавший ее вежливый хирург при обходе даже не удостоил своим вниманием другие шрамы.

Он ограничился только одной репликой:

— Для пулевого ранения могли бы найти место получше.

— А какое отношение к пулям имеют вирусы и бактерии? — Вопрос девушки прозвучал весьма провокационно. Врач только улыбнулся.

Затем уже другой доктор осматривал ее пару раз, измеряя давление и температуру тела. Воздействие мощного снотворного, подмешанного отцом Тимоти, прошло само собой по прошествии нескольких часов. Остальное довершило мочегонное средство.

У Милы в запасе было много времени на размышления.

Но она не могла думать ни о чем другом, кроме как о девочке под номером шесть. В ее распоряжении не было целого госпиталя. Мила больше всего надеялась на то, что Альберт постоянно давал ей болеутоляющие средства. Эксперты в области медицины, созванные Роке для высказывания своих версий по поводу вероятности выживания девочки при таких обстоятельствах, выражали полный пессимизм не столько в отношении тяжких физических увечий, сколько в отношении болевого шока и стресса, которому она была подвергнута.

«Может, она еще даже и не заметила отсутствия руки», — подумала Мила. Это часто случается с теми, кто только что перенес ампутацию. Она слышала истории о людях, получивших на войне страшные увечья и которые, несмотря на потерю конечностей, все еще продолжали ощущать отголоски чувствительности в этой части тела, улавливая помимо боли чувство телодвижения, а иногда даже и зуд. Медики называют его «восприятием воображаемой конечности».

Эти мысли глубоко взволновали Милу. Гнетущее безмолвие палаты, в которой лежала девушка, только усиливало ее растущее беспокойство. Вероятно, впервые за долгие годы она захотела оказаться среди людей. До звонка Морексу ее еще никто ни разу не посетил. Ни Горан, ни Борис, ни Стерн и уж тем более Роза. А это могло значить только одно: они решают, как поступить с Милой — оставить ее в команде или нет. Даже если и окончательное решение останется за Роке.

Ее раздражала собственная наивность. Возможно, Мила действительно заслуживала их недоверие. Единственное, что ее успокаивало, так это уверенность Горана в том, что Рональд Дермис не мог быть Альбертом. В противном случае шестой девочке уже нечем было помочь.

Будучи в изоляции, Мила ничего не знала о ходе следствия. Она спросила у приносившей завтрак медсестры о последних известиях, и та спустя некоторое время появилась в ее палате с газетой в руках.

Первые пять страниц издания были посвящены исключительно теме розыска детей. Просочившаяся в прессу скупая информация трактовалась на разный манер и раздувалась до невероятных размеров. Люди жаждали новостей. После того как общественности стало известно о существовании шестой девочки, в стране развернулась целая компания солидарности, подталкивавшая каждого человека на поступки вплоть до недавнего времени необъяснимые, такие, к примеру, как организация ночных молебнов или групп поддержки. Был выдвинут почин: «По одной свече в каждом окне». Эти огоньки означали ожидание «чуда» и должны были быть погашены только в случае возвращения девочки домой. Люди, привыкшие пренебрегать жизнью, благодаря этой трагедии испытывали абсолютно новые ощущения: человеческое общение. Им больше не требовалось искать повод для установления контакта с окружающими. Поскольку теперь было вполне очевидно существование одного общего дела, объединявшего всех: сострадание к этому ребенку. И оно помогало людям находить общий язык. Они делали это повсюду: в супермаркетах, барах, на рабочем месте, в метро. По всем каналам телевидения только об этом и говорилось.

Но среди всех предложений одно вызвало настоящую сенсацию, поставив в затруднительное положение даже следователей.

Вознаграждение.

Десять миллионов тому, кто предоставит информацию, способную помочь спасти девочку. Такая огромная сумма не замедлила вызвать яростные споры. Кто-то придерживался мнения, что это отравит добровольное проявление чувств солидарности. Другие находили эту идею вполне уместной: наконец что-то сдвинется с места, поскольку за внешним проявлением сочувствия скрывался чистой воды эгоизм, и что только при условии обещанного вознаграждения эта трагедия возымеет на людей действие.

Так, незаметно для себя, страна оказалась поделена надвое.

Своим возникновением инициатива была обязана фонду Рокфорда. Когда Мила спросила медсестру о том, кто же стоит за этой благотворительной организацией, женщина от удивления вытаращила на нее глаза.

— Всем известно, что это Джозеф Рокфорд.

Такая реакция навела Милу на мысль о том, насколько она, будучи целиком поглощенной поиском пропавших детей, оказалась отрезанной от реальной жизни.

— Сожалею, но я не знала, — прозвучал ответ девушки. Она подумала о том, насколько нелепой казалась ситуация, в которой судьба магната фатальным образом переплеталась с судьбой неизвестной ему девочки: два человека, которые вплоть до недавнего времени вели такой далекий и непохожий образ жизни, наверняка продолжали бы существовать в том же духе до конца своих дней, если бы Альберт не вздумал сблизить их.

Размышляя над этими превратностями судьбы, Мила заснула. Наконец, она смогла насладиться сном без сновидений, который очистил ее мозг от тягостного осадка, оставшегося в ее душе после пережитых ею ужасных дней. Проснувшись с новыми силами, девушка обнаружила, что в палате была не одна.

Рядом с кроватью сидел доктор Гавила.

Мила привстала, пытаясь понять, который час. Мужчина ее успокоил:

— Я решил не будить тебя, а дождаться, пока не проснешься сама. Твой сон казался таким безмятежным. Я потревожил тебя?

— Нет, — солгала Мила. Между тем она чувствовала, будто ее застали врасплох в тот самый момент, когда она была полностью беззащитна, и, прежде чем криминолог смог заметить ее смущение, тут же поспешила сменить тему: — Они хотели оставить меня здесь для дальнейшего наблюдения. Но я сказала им, что уйду сегодня во второй половине дня.

Горан посмотрел на часы:

— Тогда тебе нужно поторапливаться: уже почти вечер.

Мила была поражена тем, что ее сон продлился так долго.

— Есть новости?

— Я пришел сюда сразу после длительного совещания со старшим инспектором Роке.

«Вот для чего он, оказывается, пришел, — подумала Мила. — Захотел лично сообщить мне о том, что я уже не в группе». Но она ошибалась.

— Мы нашли могилу отца Рольфа.

Сердце девушки сжалось в предчувствии самого плохого.

— Он умер около года назад по вполне естественным причинам.

— И где его похоронили?

Из этого вопроса Горан понял, что Мила уже обо всем догадалась.

— За церковью. Там обнаружено еще несколько могил с останками животных.

— Отец Рольф держал его в узде.

— Похоже, что именно все так и было. Рональд находился на грани психического расстройства личности. Он был серийным убийцей на начальной стадии — священник понял это сразу.

Убийство животных вполне характерно для этой стадии. Начало всегда неизменно: подверженный этому влечению индивид, не получая удовлетворения в достаточной степени, переносит свое внимание на себе подобных. Вот так и Рональд рано или поздно начал бы убивать людей. По сути, этот опыт стал частью эмоционального багажа, полученного им еще в детстве.

— А сейчас мы его остановили.

Горан медленно покачал головой:

— Это Альберт остановил его.

Как бы парадоксально это ни звучало, но все было именно так.

— Роке скорее заработает инфаркт, чем согласится с таким утверждением.

Мила подумала, что своими рассуждениями Горан всего лишь пытался отсрочить известие об отстранении ее от дел, и решила спросить его напрямую:

— Меня ведь отстранили, правда?

Мужчина, казалось, был удивлен.

— Почему ты так решила?

— Потому что там, в приюте, я наломала дров.

— Мы все это делаем.

— Я спровоцировала смерть Рональда Дермиса: теперь нам ни за что не узнать, как Альберту стала известна его история…

— Во-первых, я полагаю, что Рональд предвидел свою смерть: он хотел положить конец неопределенности, мучившей его на протяжении стольких лет. Отец Рольф сделал из него не настоящего священника, убедив юношу в том, что тот сможет жить дальше как человек с любовью к ближнему и Богу. Но Рональд хотел не любить ближнего, а убивать его для собственного удовольствия.

— А как Альберт узнал об этом?

Горан помрачнел.

— Должно быть, в какой-то момент своей жизни он сталкивался с Рональдом. Другого объяснения я найти не могу. Он понял то, что до него понял отец Рольф. И он появился там, потому что оба, он и Рональд, оказались очень похожими. Каким-то образом они встретились и даже рассказали друг другу обо всем.

Мила глубоко вздохнула, размышляя над перипетиями судьбы. Рональд за всю свою жизнь был понят только двумя людьми. Священником, который не нашел ничего лучшего, как скрыть его от мира. И таким же, как и он, маньяком, который, вероятно, и раскрыл Рональду глаза на его истинную сущность.

— Ты могла стать второй…

Слова Горана прервали размышления девушки.

— Что вы сказали?

— Если бы ты его не остановила, Рональд убил бы тебя, так же как поступил с Билли Муром много лет назад. — Он достал из внутреннего кармана пальто конверт и передал его Миле. — Я думал, что ты имеешь право видеть это…

Мила взяла конверт и вскрыла его. Внутри лежали фотографии, которые Рональд сделал в тот самый момент, когда преследовал девушку в столовой. В углу одного из снимков была она, лежащая под столом с огромными от страха глазами.

— А я не очень фотогеничная, — попыталась разрядить обстановку Мила.

Но Горан заметил, насколько она была потрясена.

— Сегодня утром Роке постановил распустить всю группу на двадцать четыре часа… Или по крайней мере до тех пор, пока не обнаружится следующий труп.

— Я не хочу отдыхать, ведь нужно найти шестую девочку, — возразила Мила. — Она не может ждать!

— Думаю, старший инспектор знает об этом… Но боюсь, что он пытается разыграть другую карту.

— Вознаграждение… — вырвалось у Милы.

— Это могло бы дать неожиданные результаты.

— А как насчет поиска алиби медицинских работников? И относительно версии, по которой Альберт мог принадлежать к их числу?

— Слабая надежда. С самого начала никто всерьез не воспринимал эту версию. Думается мне, что нам ничего не даст и поиск лекарств, которыми Альберт, по всей вероятности, и поддерживает в девочке жизнь. Наш подопечный может добыть их самыми разными способами. Он очень хитер и хорошо подготовлен, не стоит забывать об этом.

— Похоже, подготовлен намного лучше нас, — с издевкой парировала Мила.

Горан не обиделся.

— Я пришел сюда не для того, чтобы ссориться, а затем, чтобы забрать тебя отсюда.

— Забрать меня? Что вы задумали?

— Я отвезу тебя поужинать… И кстати, мне бы хотелось, чтобы ты обращалась ко мне на «ты».

Покинув госпиталь, Мила настояла на том, чтобы заехать сначала в Бюро: ей очень хотелось принять душ и сменить одежду. Девушка не переставая твердила, что, если бы пуля не продырявила свитер, а остальная одежда не была запачкана кровью, она осталась бы в том, в чем была. Но в действительности неожиданное приглашение поужинать очень взволновало Милу, и ей вовсе не хотелось, чтобы от нее разило потом и йодной настойкой.

По негласной договоренности с доктором Гавилой — даже если теперь ей и предстояло привыкать обращаться к нему по имени — это приглашение не следовало расценивать как увеселительное мероприятие, и после ужина она должна будет вернуться в Бюро, чтобы сразу же приняться за работу. Впрочем, чувство вины, испытываемое Милой по отношению к шестой девочке, не позволило ей получить истинное наслаждение от приглашения.

Из-за ранения Мила не смогла искупаться целиком. Тогда она тщательно помылась частями, полностью израсходовав весь запас горячей воды из небольшого бойлера.

Девушка надела черный свитер с высоким воротником. Единственные имевшиеся у нее на смену джинсы были вызывающе узкими, но иного выбора не оставалось. В кожаной куртке на уровне левого плеча зияла дыра — как раз в том месте, где прошла пуля, поэтому носить ее не представлялось возможным. Но к своему великому удивлению, Мила обнаружила на своей раскладушке в гостевой комнате аккуратно сложенную парку защитного цвета, а рядом записку: «Здесь холод бьет почище пули. С возвращением. Твой друг Борис».

Девушку переполняли чувства признательности и искренней благодарности. Прежде всего за то, что Борис назвался ее другом. Это снимало все сомнения относительно того, что ей в действительности хотелось ощутить. Вдобавок ко всему поверх куртки лежала коробка с мятными леденцами — символический вклад Стерна в этот жест дружеского расположения.

На протяжении многих лет Мила носила вещи исключительно черного цвета. Но зеленая парка оказалась ей к лицу. Даже размер подошел. Когда Мила вышла из Бюро, Горан, казалось, не заметил произошедшие в ее внешности перемены. Он, будучи всегда довольно неряшливо одетым, вероятно, даже не обращал внимания на то, как выглядели другие.

Они пешком прошлись до ресторана. Это была очень приятная прогулка: благодаря подарку Бориса Мила больше не страдала от холода. Рекламная вывеска над рестораном обещала сочные бифштексы из аргентинской говядины. Они сели за столик на двоих у окна. На улице валил снег, нахмурившееся красноватое небо предвещало очередное ненастье этой ночью. Сидевшие в ресторане люди беззаботно болтали и смеялись. Джазовая музыка подогревала атмосферу в заведении, служа естественным фоном для легкой беседы.

Судя по меню, все блюда казались очень аппетитными, и Мила не сразу сделала выбор. В конце концов она заказала себе хорошо прожаренный бифштекс из телятины и густо приправленный розмарином жареный картофель на гарнир. Горан взял антрекот и салат из помидоров. В качестве напитка оба заказали минеральную воду.

Мила не знала, о чем им следовало разговаривать: о работе или о своем житье-бытье. Второе, каким бы интригующим ни казалось, ставило ее в затруднительное положение. Но прежде всего девушка жаждала удовлетворить свое любопытство.

— Так что же там произошло на самом деле?

— То есть?

— Роке хотел отстранить меня от следствия, но потом изменил свое решение… Почему?

Горан не торопился с ответом, но в конце концов решился обо всем рассказать.

— Мы поставили этот вопрос на голосование.

— Голосование? — удивилась Мила. — В таком случае тех, кто был «за», оказалось больше.

— Тех, кто проголосовал «за», действительно было подавляющее большинство.

— Но… Как это?

— Даже Роза Сара проголосовала за то, чтобы ты осталась, — ответил Горан, предчувствуя реакцию девушки.

Мила была потрясена.

— Неужели даже мой заклятый враг!

— Тебе не стоит быть такой непримиримой по отношению к ней.

— Сказать по правде, я думала как раз наоборот.

— У Розы тяжелые времена: она разводится с мужем.

Мила хотела рассказать о том, что перед тем как отправиться в приют, видела их ссорившимися под окнами Бюро, но сдержалась, чтобы не показаться сплетницей.

— Сожалею.

— Когда в этом деле замешаны еще и дети, все не как-то просто.

Миле показалось, что это замечание касалось не столько Розы Сара, а наверняка напрямую затрагивало и его самого.

— В качестве ответной реакции у дочери Розы Сара возникли нарушения в пищеварении. После того как родители девочки стали делить общий дом, можешь представить себе, к чему привела совместная жизнь.

— И это дает ей право набрасываться на меня?

— Ты стала самой легкой мишенью для нее, поскольку совсем недавно попала в группу. Она конечно же не могла сорвать зло на Борисе или Стерне, которых знает уже давно…

Мила налила себе немного минеральной воды, после чего решила подробнее расспросить Горана про остальных своих коллег.

— Мне бы хотелось узнать их лучше, чтобы понять, как вести себя с ними, — оправдывала свой интерес девушка.

— Ладно. На мой взгляд, с Борисом нет особых проблем: он как раз такой, каким кажется.

— Действительно так, — согласилась Мила.

— Могу сказать также, что он служил в военном подразделении, где в высшей степени профессионально освоил технику ведения допроса. Я часто видел его в деле, но всякий раз это оставалось за пределами моего понимания. Он умеет проникнуть в сознание к каждому.

— Не думала, что он такой спец.

— И тем не менее это правда. Пару лет назад был арестован один тип, подозреваемый в убийстве и сокрытии трупов своих дяди и тети, с которыми вместе проживал. Нужно было его видеть: холодный и абсолютно невозмутимый. После восемнадцати часов допроса, в ходе которого его по очереди пытались сломить пять опытных агентов, он не сказал ни слова. Тогда в камеру вошел Борис, побыл с ним минут двадцать — и тот во всем признался.

— Вот это да! А что Стерн?

— Стерн — хороший парень. Думаю, что это выражение нарочно придумано для него. Он женат тридцать семь лет. У него сыновья-близнецы, оба служат на флоте.

— Он кажется мне очень спокойным. Я заметила, что он весьма набожный.

— Стерн ходит на все воскресные службы и даже поет в хоре.

— Да и костюмы его, по-моему, всегда безукоризненны. Он похож в них на героя одного телефильма семидесятых годов!

Горан согласно улыбнулся. Затем снова стал серьезным и добавил:

— Его жена Мэри, в ожидании донорской почки, пять лет была вынуждена подвергаться диализу. Два года назад Стерн отдал ей одну из своих почек.

Ошеломленная и восхищенная, Мила не могла вымолвить ни слова.

Горан продолжал:

— Этот человек пожертвовал доброй половиной из оставшихся ему лет жизни только ради того, чтобы у нее по крайней мере была надежда.

— Должно быть, он очень ее любит.

— Думаю, что да… — ответил Горан с некоторой горечью в голосе, не ускользнувшей от внимания Милы.

Наконец принесли заказ. Оба обедали в полном молчании, при этом отсутствие диалога ничуть не тяготило их, словно они настолько хорошо друг друга знали, что даже не нуждались в словах, чтобы смущаться этим обстоятельством.

— Мне нужно тебе кое-что сказать, — продолжила девушка уже ближе к концу трапезы. — Это случилось со мной на второй день моего приезда, когда я едва ступила на территорию мотеля, где жила до переселения в Бюро.

— Слушаю тебя…

— Возможно, это пустяки и все только привиделось, но… мне показалось, что кто-то следил за мной, когда я шла по площади.

— Что это значит «мне показалось»?

— Он шел по моим следам.

— А почему кому-то потребовалось следить за тобой?

— Поэтому-то я никому ничего и не сказала. Мне это тоже показалось абсурдным. Возможно, что это всего лишь плод моей фантазии…

Горан взял на заметку слова Милы, но промолчал.

Девушка посмотрела на часы.

— Мне бы хотелось обратно в Бюро, — сказала она.

— В этот час?

— Да.

— Ладно. Тогда я попрошу счет.

Мила предложила оплатить половину, но он, как приглашающая сторона, был непреклонен в отстаивании своего долга по оплате всех расходов. В характерном для него живописном беспорядке он вместе с банкнотами, монетами и листами из блокнота вытащил из кармана цветные шарики.

— Это моего сына Томми.

— О, а я и не знала, что ты… — Мила изобразила удивление.

— Нет, уже неженат, — поспешил уточнить Горан, опустив глаза. Затем добавил: — Больше не женат.

Мила никогда не принимала участие в ночных захоронениях. Погребение Рональда Дермиса стало для нее первым. Такое решение было принято из соображений общественного порядка. Для девушки сама мысль о том, что кто-то мог поквитаться с человеческими останками, казалась еще мрачнее, чем самое это событие.

Могильщики уже вовсю трудились над могилой. У них не было скрепера. Земля заледенела, и копать ее оказалось делом довольно сложным и очень утомительным. Мужчин было четверо, и они менялись каждые пять минут: двое вынимали грунт, а другие фонарями освещали могилу. Временами кто-нибудь бранил проклятый холод; для согрева они по очереди отпивали из бутылки Wild Turkey.

Горан и Мила молча наблюдали за происходящим. Гроб с телом Рональда был еще в фургоне. Поодаль стоял надгробный камень, который установят в самом конце ритуала: без имени, без даты. Только порядковый номер. А еще маленький крест.

В этот момент в голове Милы промелькнул эпизод падения Рональда с башни. Когда он летел вниз, на его лице не было ни страха, ни удивления. Словно в глубине души он не чувствовал ни малейшего сожаления о том, что умирает. Возможно, что он, так же как и Александр Берман, предпочел для себя именно такой выход — уступить желанию навсегда покончить с собой.

— Все в порядке? — спросил Горан, прерывая молчание.

Мила повернулась к нему:

— Все хорошо.

Именно в тот самый момент ей показалось, что за кладбищенским деревом кто-то стоит. Приглядевшись получше, девушка узнала Фелдера. Похоже, что тайное захоронение Дермиса уже ни для кого не было большим секретом.

На Фелдере была шерстяная куртка в шашечку, а в руках — банка пива, словно он в последний раз поднимал тост за своего старого школьного товарища, которого, быть может, не видел уже много лет. Мила подумала, что это положительный факт: даже там, где хоронят зло, всегда есть место состраданию.

Не будь Фелдера, его невольной помощи, не было бы и их здесь. Ему в равной мере принадлежала заслуга в остановке этого, как выразился Горан, начинающего серийного убийцы. Как знать, скольким потенциальным жертвам Фелдер спас жизнь.

Когда их взгляды пересеклись, Фелдер смял банку и направился в сторону своего пикапа, припаркованного неподалеку. Он снова возвращался к привычной жизни в своем доме на свалке, холодному чаю в разрозненных стаканах и псу цвета ржавчины в ожидании того, что в один прекрасный день та же безымянная смерть постучится в его дверь.

Причина, побудившая Милу принять участие в поспешных похоронах Рональда, основывалась, вероятно, на фразе криминолога, произнесенной им в госпитале: «Если бы ты его не остановила, Рональд убил бы тебя, так же как поступил с Билли Муром много лет назад». И после ее смерти продолжил бы свой кровавый промысел.

— Люди в большинстве своем не знают об этом, но, согласно нашей статистике, в настоящее время в стране орудуют от шести до восьми серийных убийц. Однако все они так и не обнаружены, — сказал Горан, когда могильщики опускали в яму деревянный гроб.

Мила была потрясена.

— Но как такое возможно?

— Они убивают по случаю, без всякой системы. А может, никому еще пока не удалось найти взаимосвязь между их убийствами, такими непохожими на первый взгляд. Или, в конце концов, сами жертвы не заслужили глубокого расследования… Ну, к примеру, нашли мертвую проститутку в канаве. В большинстве случаев это происходит в результате банального грабежа. А может, в этом виновен ее сутенер или клиент. Учитывая рискованность занятия, в среднем погибают десять проституток, смерть которых при этом не всегда подпадает под статистику серийных убийств. Я знаю, тяжело понять, тем не менее это так.

Сильный порыв ветра поднял вверх столб из снега и пыли. Мила от охватившей ее дрожи еще плотнее закуталась в куртку.

— Какой смысл во всем этом? — спросила девушка. Ее вопрос в действительности таил в себе мольбу. Она не имела ничего общего с тем делом, которым занималась, с выбранной ею профессией. Это была и мольба, вызванная неспособностью понять причины развития зла, а также грустная просьба о спасении. Мила даже не слушала ответ.

Но Горан продолжал:

— Бог молчит. А дьявол нашептывает…

Никто из них больше не промолвил ни слова.

Могильщики начали засыпать могилу комьями мерзлой земли. По кладбищу разносились только звуки от ударов лопат.

Затем зазвенел мобильный телефон Горана. Не успел тот вынуть его из кармана, как принялся звонить телефон Милы.

Не нужно было даже отвечать на звонки, чтобы понять: обнаружена третья девочка.