ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
УБИЙЦА КУРИЦ.
Хотя никто не говорил ей этого в лицо, Клэр знала, о чем они шептались, когда склоняли головы вместе и стреляли на нее взглядами из-за других обеденных столов. Она — та, кто это сделал. Все знали, что Клэр попыталась пнуть Германа несколько дней назад возле конюшни. Это и сделало ее подозреваемой. В суде сплетников она уже была осуждена и признана виновной.
Она подцепила вилкой брюссельскую капусту, и на вкус та оказалась такой же горькой, как и обида Клэр. Но девочка все равно ее съела, машинально жуя и пытаясь игнорировать перешептывания и взгляды. Как всегда зачинщицей была Бриана, поддерживаемая своими принцессами. Единственным, кто явно сочувствовал Клэр, был пес Медведь, который поднялся со своего обычного места у ног Джулиана и подбежал к ней. Она сунула ему под столом кусочек мяса и сморгнула подступившие слезы, когда тот благодарно облизал ей руку. Собаки были намного добрее, чем люди. Они принимают вас такими, какие вы есть. Клэр протянула руку и утопила ее в густом мехе Медведя. По крайней мере, он-то всегда останется ее другом.
— Можно сесть за твой стол?
Она подняла глаза и увидела Тедди с подносом в руках.
— Да ради Бога. Но ты же знаешь, что случится, если ты сядешь со мной.
— Что?
— Тебе никогда не стать одним из крутых ребят.
— Я бы и так никогда им не стал.
Он уселся, и Клэр уставилась на его еду, состоящую из отварного картофеля, брюссельской капусты и лимской фасоли.
— Ты что, вегетарианец?
— У меня аллергия.
— На что?
— На рыбу. Креветки. Яйца, — он загибал пальцы, подсчитывая свой аллергический список. — Пшеницу. Арахис. Помидоры. И вроде бы, но я не уверен, на клубнику.
— Боже, как же ты с голоду-то не помер?
— Я такой же плотоядный, как и ты.
Она посмотрела на его бледное личико, руки-спички, и подумала: «Ты наименее плотоядный мальчишка из всех, которых я встречала».
— Я люблю мясо. Вчера я ел курицу, — он помолчал, и его щеки внезапно порозовели.
— Прости, — пробормотал Тедди.
— Я не убивала Германа. Несмотря на то, что все обо мне говорят.
— Далеко не все говорят это.
Она швырнула вилку на стол.
— Я не тупая, Тедди.
— Уилл верит тебе. И Джулиан говорит, что хороший следователь всегда избегает поспешных суждений.
Она взглянула на другой стол и поймала усмешку Брианы.
— Бьюсь об заклад, она уж точно меня не защищает.
— Это из-за Джулиана?
Клэр уставилась на Тедди.
— Что?
— Вы с Брианой поэтому ненавидите друг друга? Потому что вам обеим нравится Джулиан?
— Я не знаю, о чем ты говоришь.
— Бриана сказала, что ты втрескалась в него.
Тедди посмотрел на Медведя, виляющего хвостом и надеющегося на еще один кусочек пищи.
— И вот почему ты всегда так трясешься над его собакой, это чтобы понравиться Джулиану.
«Так вот что все думают?» Она внезапно оттолкнула Медведя и рявкнула:
— Хватит приставать ко мне, глупая собака.
Вся столовая услышала это и повернулась, чтобы увидеть, как Клэр вскочила на ноги.
— Почему ты уходишь? — спросил Тедди.
Она не ответила. Просто вышла из столовой и направилась на улицу.
Снаружи еще не стемнело, но уже наступили длинные летние сумерки. Ласточки кружились и делали петли в небе. Она обошла здание по каменной дорожке, безучастно рассматривая тени от ярких вспышек светлячков. Сверчки щебетали так громко, что сначала Клэр не услышала треск над головой. Затем что-то упало и с глухим стуком приземлилось у ее ног. Кусок шифера.
«Он мог бы ударить меня!»
Клэр подняла глаза и увидела фигуру, стоящую на краю крыши. Вырисовываясь на фоне ночного неба и раскинув руки, как крылья, она, казалось, готовилась взлететь.
«Нет», — хотела закричать Клэр, но ни единого звука не вышло из ее горла. — «Нет».
Фигура прыгнула. Напротив, в темнеющем небе ласточки продолжали кружить и парить, но тело падало прямо вниз обреченной птицей с подрезанными крыльями.
Когда Клэр вновь открыла глаза, она увидела черное озерцо, расползающееся по дорожке, словно корона окружающее разбитый череп Анны Уэлливер.
Главным судебно-медицинским экспертом штата Мэн был доктор Далджит Сингх, с которым несколькими годами ранее Маура познакомилась на конференции по судебной патологии. С тех пор у них стало традицией на каждой конференции встречаться за ужином, чтобы обсудить странные случаи и поделиться фотографиями отпусков и семей. Но из белого внедорожника с надписью «Судмедэксперт» вышел не Далджит, а молодая женщина в сапогах, брюках карго и флисовой куртке, словно только что вернувшаяся из туристического похода. Она прошла мимо машин полиции штата Мэн уверенной походкой человека, который хорошо знал дорогу к месту смерти, и направилась прямиком к Мауре.
— Я доктор Эмма Оуэн. А Вы доктор Айлз, верно?
— Хорошая догадка! — ответила Маура, пока они машинально пожимали друг другу руки, хотя ей было непривычно и странно проделывать это с другой женщиной. Особенно с женщиной, которая едва ли выглядела достаточно взрослой, чтобы закончить колледж, а уж тем более факультет патологии.
— Вообще-то это не догадка. Я видела Ваше фото в статье, которую Вы написали в прошлом году для журнала «Судебно-медицинская патология». Далджит постоянно о Вас рассказывает, поэтому мне кажется, что я уже с Вами знакома.
— Как там Далждит?
— Всю неделю он проводит отпуск на Аляске. Иначе прибыл бы сюда сам.
Маура, с иронической усмешкой, произнесла:
— Вообще-то это тоже был мой отпуск.
— Что за отстой. Приехала в Мэн, и мертвецы последовали за Вами.
Доктор Оуэн вытащила из кармана бахилы и с грацией танцора легко нацепила их сначала на одну, а потом и на вторую ступню, при этом балансируя на одной ноге. Как и многие нынешние молодые женщины-врачи, изменившие лицо профессии медика, доктор Оуэн казалась умной, спортивной и уверенной в себе.
— Детектив Холланд уже проинформировал меня по телефону. Вы видели, как это произошло? Не заметили никаких признаков суицидальных мыслей, депрессии?
— Нет. Я в таком же шоке, как и все остальные. На мой взгляд, доктор Уэлливер казалась абсолютно нормальной. Единственное, что сегодня было не как обычно — она не пришла обедать.
— А когда Вы в последний раз видели ее?
— Около полудня. Насколько знаю, ее последняя встреча с учениками была в 13 часов. После этого ее никто не видел. До тех пор, пока она не прыгнула.
— Есть ли у Вас какие-то предположения? Какие-нибудь мысли по поводу того, почему она могла это сделать?
— Абсолютно никаких. Мы все озадачены.
— Отлично, — со вздохом произнесла женщина, — если уж такой эксперт, как доктор Айлз пребывает в неведении, то у нас здесь настоящая детективная история.
Она натянула перчатки из латекса.
— Детектив Холланд сообщил, что у вас есть свидетель.
— Одна из учениц видела, как все произошло.
— О, Господи. Это обеспечит ребенку ночные кошмары.
«Как будто Клэр Уорд было мало предыдущих», — подумала Маура.
Доктор Оуэн посмотрела на здание со светящимися на фоне ночного неба окнами.
— Ничего себе. Я прежде никогда здесь не бывала. Даже не знала, что эта школа вообще существует. Она похожа на замок.
— Построена в 19-ом веке как поместье железнодорожного магната. Судя по готической архитектуре, думаю, он воображал себя принцем крови.
— Вы знаете, откуда она прыгнула?
— С прогулочной террасы на крыше. В районе башни, где находится ее кабинет.
Доктор Оуэн взглянула на башню, где в кабинете Уэлливер все еще горел свет.
— Похоже, высота около 70 футов, возможно, больше. Как считаете, доктор Айлз?
— Согласна.
Пока они шли по дорожке к другой стороне здания, Маура удивлялась, когда это она успела взять на себя роль высшей инстанции. Статус стал очевиден еще когда молодая женщина обратилась к ней «доктор Айлз». Перед ними возник свет фонарей двух детективов полиции штата Мэн. Тело, лежащее у их ног, было накрыто пластиком.
— Добрый вечер, джентльмены, — произнесла доктор Оуэн.
— Разве не такими вещами обычно занимаются психотерапевты? — сыронизировал один из детективов.
— Она была психотерапевтом?
— Доктор Уэлливер была школьным психологом, — ответила Маура.
Детектив хмыкнул:
— Как я и сказал. Полагаю, есть причина, по которой они выбирают эту специальность.
Пока доктор Оуэн снимала пластик, оба полицейских светили своими фонариками на тело. Анна Уэлливер лежала на спине, лицо ярко освещено, волосы спутались вокруг головы точно жесткое седое гнездо. Маура взглянула на окна третьего этажа, где располагались комнаты учеников, и увидела силуэты школьников, которые смотрели вниз на то, чего никогда не следует видеть детям.
— Доктор Айлз? — доктор Оуэн протянула Мауре пару перчаток. — Не хотите присоединиться ко мне?
Маура не особо обрадовалась этому приглашению, но натянула перчатки и присела рядом с молодой коллегой. Вместе они пропальпировали череп, исследовали конечности, подсчитали видимые переломы.
— Всем нам хочется знать — это несчастный случай или самоубийство? — не выдержал один из детективов.
— Вы уже исключили убийство, не так ли? — спросила доктор Оуэн.
Он кивнул.
— Мы поговорили со свидетелем. С тринадцатилетней девочкой по имени Клэр Уорд. Она была на улице, стояла прямо здесь, когда это произошло, и она не видела на крыше никого кроме жертвы. Сказала, что женщина развела руки и прыгнула, — он указал рукой на ярко освещенную башню наверху. — Дверь, ведущая из ее кабинета, была нараспашку, и мы не обнаружили никаких признаков борьбы. Она вышла на крышу, перелезла через перила и спрыгнула.
— Почему?
Детектив пожал плечами.
— Это я оставлю психотерапевтам. Тем, кто не спрыгнул.
Доктор Оуэн быстро поднялась на ноги, но Маура ощутила собственный возраст, когда медленно поднималась, ее правое колено ныло от слишком многих летних сезонов садоводства, от четырех десятилетий неизбежного износа и разрывов сухожилий и хрящей. Еще одно ревматическое напоминание о том, что новое поколение всегда стоит позади и ждет своего часа.
— Итак, на основании того, что сообщил вам свидетель, — сказала доктор Оуэн, — это не кажется случайной смертью.
— Если только она случайно не перелезла через перила и случайно не сбросилась с крыши.
— Хорошо, — доктор Оуэн сняла перчатки. — Вынуждена согласиться. Причина смерти — самоубийство.
— Исключая то, что мы не видели никаких признаков, — вмешалась Маура. — Никто не заметил тревожных знаков.
В темноте она увидела выражения лиц двух полицейских, но могла вообразить, как они оба вращают глазами.
— Вам нужна предсмертная записка? — хмыкнул один детектив.
— Мне нужна причина. Я знала эту женщину.
— Жены думают, что знают своих мужей. А родители знают своих детей.
— Да, после самоубийств я всегда слышу одни и те же слова. Мы не заметили никаких сигналов. Я полностью отдаю себе отчет в том, что семьи иногда пребывают в неведении. Но это…
Маура замолчала, осознав, что три пары глаз разглядывают ее, известного судмедэксперта из Бостона, которая пытается оправдать такую нелогичную вещь как интуиция.
— Поймите, работа доктора Уэлливер — консультировать травмированных детей. Помочь им исцелиться после тяжелой эмоциональной травмы. Она жила этой работой, так с чего бы ей травмировать их еще больше, позволив увидеть такое? Умирать подобным театральным образом?
— У Вас есть ответ?
— Нет. Как и у ее коллег. Никто из преподавателей и персонала не понимает этого.
— Близкие родственники? — спросила доктор Оуэн. — Кто-нибудь, кто сможет позволить понять ее поступок лучше?
— Она была вдовой. Насколько известно директору Бому, у нее нет семьи.
— Тогда, боюсь, это одна из тех неизвестных причин, — подытожила доктор Оуэн. — Но я проведу вскрытие, несмотря на то, что причина смерти кажется очевидной.
Маура посмотрела на тело и подумала: «Определить причину смерти будет самой легкой частью. Вскрой кожу, изучи разорванные органы, раздробленные кости, и ты найдешь ответы». Ее беспокоили вопросы, на которые она не могла ответить. Мотивы, потаенные страдания, что заставляют людей убивать незнакомцев или сводить счеты с жизнью.
После того, как последний полицейский автомобиль уехал, Маура поднялась наверх в учительскую, где собралась большая часть персонала. В очаге горел огонь, но ни одна лампочка не светилась, словно никто из них не мог вынести яркого света в эту трагическую ночь. Маура опустилась в бархатное кресло и принялась рассматривать блики огня на лицах. Она услышала мягкий звук, с которым Готтфрид наливал бренди в стакан. Не говоря ни слова, он поставил его на стол возле Мауры, предполагая, что она тоже не откажется от крепкой выпивки. Она кивнула и с благодарностью отхлебнула.
— Кто-то из присутствующих должен догадываться, почему она это сделала, — заявила Лили. — Должен быть какой-то знак, нечто, что мы не восприняли всерьез.
Готтфрид ответил:
— Мы не можем проверить ее электронную почту, потому что я не знаю пароля. Но полиция осмотрела ее личные вещи в поисках предсмертной записки. Ничего. Я поговорил с поваром и садовником, и они не заметили ничего необычного, ни единого знака того, что Анна была самоубийцей.
— Сегодня утром я видела ее в саду, она срезала розы для своего кабинета, — сказала Лили. — Это похоже на женщину, которая собирается покончить с собой?
— Откуда нам знать? — пробормотал доктор Паскуантонио. — Это она была психологом.
Готтфрид оглядел коллег в комнате.
— Вы все разговаривали с учениками. У кого-нибудь из них есть ответ?
— Ни у кого, — ответила Карла Дюплесси, учитель литературы. — У нее были на сегодня запланированы четыре консультации со школьниками. Последним в 13 часов был Артур Тумбс, и он сказал, что она казалась немного невнимательной, не более. Дети ошеломлены не меньше нашего. Если вы считаете, что это тяжело для нас, представьте, насколько тяжело это для них. Анна разбиралась с их эмоциональными потребностями, а теперь они узнали, что она была слабой. Это заставит их задаться вопросом: могут ли они рассчитывать на нас. Достаточно ли сильны взрослые, чтобы поддерживать их.
— Именно поэтому мы не можем выглядеть слабыми. Не сейчас, — раздался грубый голос из темного угла комнаты. Это был Роман, лесник, единственный, кто не предавался утешительному стаканчику бренди. — Мы должны продолжать нашу работу в обычном режиме.
— Это было бы неестественно, — ответила Карла. — Нам всем нужно время, чтобы переварить это.
— Переварить? Всего лишь замысловатое словечко для хандры и нытья. Дамочка покончила с собой, здесь уже ничего не поделать, нужно жить дальше, — проворчав это, он встал и вышел из комнаты, унося за собой запахи сосны и табака.
— Вот вам и бальзам прекраснодушия, — пробормотала себе под нос Карла. — Ставя в пример римлян, неудивительно, что ученики убивают куриц.
Готтфрид возразил:
— Но мистер Роман привел убедительный довод о важности поддержания обычного режима. Ученикам это необходимо. Конечно, им потребуется время для скорби, но также они должны знать, что жизнь продолжается, — он посмотрел на Лили. — Мы все еще собираемся ехать на экскурсию в Квебек?
— Я ничего не отменяла, — ответила она. — Номера в отеле забронированы, и дети говорят об этом не одну неделю.
— Тогда Вам необходимо выполнить обещанное.
— Они ведь не все поедут? — уточнила Маура. — Учитывая ситуацию Тедди, считаю, что для него слишком опасно появляться на публике и ходить по экскурсиям.
— Детектив Риццоли совершенно четко дала нам это понять, — ответила Лили. — Он останется здесь, где мы точно уверены в его безопасности. Уилл и Клэр тоже останутся. И, конечно, Джулиан.
Лили улыбнулась:
— Он сказал, что хочет больше времени провести вдвоем с Вами. Из уст подростка это вполне себе комплимент, доктор Айлз.
— И все же, это по-прежнему кажется неправильным, — встряла Карла, — везти их на увеселительную прогулку, когда Анна умерла. Мы должны остаться здесь, чтобы почтить ее память. Чтобы выяснить, что привело ее к этому.
— Скорбь, — спокойно произнесла Лили. — Иногда она догоняет вас. Даже спустя годы.
Паскуантонио хмыкнул:
— Когда это случилось? Двадцать два года назад?
— Вы говорите об убийстве мужа Анны? — поинтересовалась Маура.
Паскуантонио кивнул и потянулся за бутылкой бренди, чтобы пополнить свой стакан.
— Она рассказывала мне об этом. Как Фрэнка похитили прямо из его машины. Как его компания заплатила выкуп, но Фрэнка все равно убили, и избавились от тела несколькими днями позже. Никто так и не был арестован.
— Это, должно быть, приводило ее в ярость, — предположила Маура. — А гнев, не находящий выхода, приводит к депрессии. Если она держала в себе эту ярость все эти годы…
— Мы все держим, — парировал Паскуантонио. — Вот почему мы здесь. Потому и выбрали такую работу. Ярость — это топливо, которое заставляет нас идти вперед.
— Топливо может быть опасным. Оно взрывается, — Маура обвела глазами комнату, людей, которые все пострадали от насилия. — Вы уверены, что можете справиться с этим? Что могут справиться ваши ученики? Я видела, что висело на той иве. Кто-то здесь уже доказал, что он… или она… способен на убийство.
Во внезапно возникшем неприятном моменте тишины учителя переглядывались друг с другом.
Готтфрид произнес:
— Это как раз то, что нас беспокоит. То, что я и Анна вчера обсуждали. Один из наших учеников может быть глубоко психически неустойчив, возможно, даже…
— Психопатом, — закончила за него Лили.
— И Вы понятия не имеете, кто это? — сказала Маура.
Готтфрид покачал головой.
— Этот момент беспокоил Анну больше всего. То, что она понятия не имела, кто из учеников мог это сделать.
Психопат. Глубоко психически неустойчив.
Этот разговор весьма беспокоил Мауру, когда она позже тем вечером поднималась по лестнице. Она размышляла о травмированных детях и о том, как насилие может искажать души. Думала о том, какой тип детей способен убить петуха ради развлечения, вспороть ему брюхо и подвесить на дерево внутренностями наружу. Она задавалась вопросом, в какой комнате сейчас спит этот ребенок.
Вместо того чтобы вернуться в свою комнату Маура продолжала подниматься по лестнице к башне. К кабинету Анны. Чуть раньше тем же вечером она уже наведалась в эту комнату с детективами штата, поэтому, войдя в комнату и включив свет, Маура не ожидала никаких новых сюрпризов и откровений. Комната и впрямь не изменилась с того момента, как они вышли из нее. Стеклянные подвески на окне. Остатки ароматических палочек, истлевшие до серого пепла. На столе лежит стопка личных дел, сверху открытый отчет полиции из Сент-Томас. Это было дело Тедди Клока. Рядом стояла ваза с розами, которые Анна срезала в то утро. Маура попыталась представить, что могло твориться в голове Анны, когда она срезала стебли и вдыхала аромат. Это последний день, когда я нюхаю цветы? Или не было никаких мыслей об оставшемся времени, прощании с жизнью, а всего лишь обычное утро в саду?
Что же заставило этот день обернуться настолько трагически?
Маура обошла кабинет, разыскивая любой оставшийся след Анны. Она не верила в призраков, а те, кто не верит, с ними никогда и не сталкиваются. Но она все же застыла посреди комнаты, вдыхая аромат роз и благовоний, тот же воздух, которым еще недавно дышала Анна. Дверь, ведущая на террасу на крыше, через которую Анна выбралась наружу, сейчас была закрыта. Поднос с чайником, фарфоровыми чашками и плетеной сахарницей стоял на столике, как и в то утро, когда Джейн и Маура сидели в этом кабинете. Чашки вымыты и расставлены, чайник пуст. Анна помыла и вытерла чайник и чашки, прежде чем покончить с собой. Возможно, это было заключительным актом уважения к тем, кто будет заниматься уборкой после всего произошедшего.
Тогда почему она выбрала такой неаккуратный способ смерти? Ушла из жизни, забрызгав кровью дорожку и навсегда запятнав воспоминания учеников и коллег?
— В этом нет никакого смысла. Так ведь?
Она обернулась и увидела Джулиана, стоявшего в дверях. Как обычно, пес крутился у его ног, и, как и хозяин, Медведь выглядел расстроенным. Печальным.
— Думала, ты спишь, — произнесла она.
— Не могу заснуть. Пошел поговорить с тобой, но тебя не было в комнате.
Маура вздохнула:
— Я тоже не могу заснуть.
Мальчик переминался в дверном проходе, словно войти в кабинет Анны было бы неуважением к покойной.
— Она никогда не забывала о Днях Рождениях, — вымолвил он. — Ребенок спускался к завтраку и находил какой-нибудь милый небольшой подарок. Кепка с логотипом «Янки» для мальчишки, который любит бейсбол. Небольшой хрустальный лебедь для девочки, которая носит скобки. Она даже подарила мне подарок не в День Рождения, а просто так. Компас. Чтобы я всегда знал, куда иду, и всегда помнил, где уже был.
Его голос понизился до шепота:
— Вот что всегда случается с людьми, которые мне небезразличны.
— Что случается?
— Они оставляют меня.
«Они умирают» — вот что он имел в виду, и это было правдой. Его последние родственники погибли прошлой зимой, оставив Рэта совсем одного.
«Все, кроме меня. У него все еще есть я».
Она протянула к нему руки и обняла мальчика. Джулиан был ей ближе сына, которого у нее никогда не было, но во многих отношениях они все еще оставались друг для друга незнакомцами. Он застыл в ее объятьях, словно деревянная статуя, обнимаемая женщиной, которой так же непросто давались проявления чувств. В этом, к несчастью, они были схожи — оба жаждали ласки, но сторонились ее. Наконец, Маура почувствовала, как он расслабился и обнял ее в ответ.
— Я не оставлю тебя, Рэт, — сказала она. — Ты всегда можешь на меня рассчитывать.
— Люди так говорят. Но это все равно происходит.
— Со мной ничего не случится.
— Ты же знаешь, что не можешь этого обещать, — он отстранился и повернулся к столу доктора Уэлливер.
— Она говорила, что мы можем на нее рассчитывать. И посмотри, что произошло, — он коснулся роз в вазе; один розовый лепесток оторвался, упав вниз мертвой бабочкой. — Зачем она это сделала?
— Иногда ответов просто нет. Я очень часто сталкиваюсь с этим вопросом в своей работе. Родственники пытаются понять, почему тот, кого они любили, покончил жизнь самоубийством.
— И что ты им говоришь?
— Никогда не вините себя. Не испытывайте чувства вины. Потому что мы несем ответственность только за собственные действия. Не за чьи-то еще.
Маура не понимала, почему от ее ответа голова Рэта внезапно поникла. Мальчик быстро провел рукой по глазам, и этот жест смущения оставил блестящий след на его лице.
— Рэт? — мягко спросила она.
— Я чувствую себя виноватым.
— Никто не знает, почему она это сделала.
— Это не из-за доктора Уэлливер.
— Тогда из-за кого?
— Из-за Кэрри, — он взглянул на нее. — На следующей неделе у нее был бы День Рождения.
Его покойная сестра. Прошлой зимой девочка погибла вместе с их матерью в уединенной долине Вайоминга. Рэт редко говорил о своей семье, редко говорил о чем-либо, случившемся в те ужасные недели, когда они боролись за выживание. Маура считала, что он оставил это испытание позади, но, очевидно, это не так. «Он больше похож на меня, чем я думала, — осознала она. — Мы оба похоронили наши горести там, где никто не сможет их увидеть».
— Я должен был спасти ее, — произнес мальчик.
— Но как? Твоя мать не позволяла ей уйти.
— Я должен был заставить отпустить ее. Я был мужчиной в семье. Это была моя работа — защищать ее.
«Ответственность, которая никогда не должна быть возложена на плечи простого шестнадцатилетнего мальчишки», — подумала Маура. Может, он и высокий, как взрослый мужчина, может, у него и широкие мужские плечи, но она видела на его лице вполне мальчишеские слезы. Он смахнул их рукавом и стал оглядываться в поисках салфеток.
Маура вошла в туалет, примыкающий к кабинету, и отмотала кусок туалетной бумаги. Когда она отрывала ее, взгляд зацепился за блеск сверкающих песчинок на сиденье унитаза. Она прикоснулась к нему и принялась разглядывать белые гранулы, прилипшие к ее пальцам. Заметила, что гораздо больше гранул сверкают на плитке, которой выложен пол.
Что-то высыпали в унитаз.
Она вернулась в кабинет и посмотрела на поднос, стоящий на столе. Вспомнила, как Анна заварила травяной чай в этом китайском чайничке и залила его тремя стаканами кипятка. Вспомнила, как Анна добавила три чайных ложки сахара с горкой в свою чашку — экстравагантность, которую уловил взгляд Мауры. Она подняла крышку сахарницы.
Та была пуста.
Зачем бы Анне понадобилось высыпать сахар в унитаз?
Телефон на столе Анны внезапно зазвонил, перепугав, как ее, так и Джулиана. Они переглянулись, оба смущенные тем, что кто-то звонит мертвой женщине.
Маура ответила на звонок:
— Школа «Ивенсонг». Это доктор Айлз.
— Ты мне не перезвонила, — проворчала Джейн Риццоли.
— А должна была?
— Я оставила сообщение доктору Уэлливер несколько часов назад. Подумала, что лучше перезвоню еще раз, пока не стало слишком поздно.
— Ты говорила с Анной? Когда?
— Примерно в пять, полшестого.
— Джейн, случилось нечто ужасное, и…
— С Тедди все в порядке? — перебила Джейн.
— Да. Да, с ним все хорошо.
— Тогда что произошло?
— Анна Уэлливер мертва. Похоже, это самоубийство. Она спрыгнула с крыши.
Воцарилась долгая тишина. На заднем плане Маура слышала звук телевизора, шум льющейся из крана воды и звон посуды. Домашние звуки, заставившие ее внезапно заскучать по своему дому и своей кухне.
— Иисусе, — наконец выдавила Джейн.
Маура взглянула на сахарницу. Представила, как Анна опрокидывает ее в унитаз и возвращается обратно в комнату. Открывает дверь на крышу и выходит наружу, чтобы совершить короткую прогулку в вечность.
— Почему она убила себя? — спросила Джейн.
Маура, по-прежнему не сводя глаз с пустой сахарницы, ответила:
— Я не уверена, что она это сделала.
