47
— Один из двух кабелей питания в двадцать тысяч вольт вышел из строя. Ровно в четверть седьмого. Такое случается. Такое случается довольно часто. И в Соединенных Штатах, и в Европе. В подобных случаях, как, впрочем, и везде, наша система безопасности автоматически включает три запасных генератора. Но включились только два из трех. Такое тоже случается. Однако я убеждена: это саботаж.
Эва Ариас стояла напротив Жанны, вжавшейся в кресло в коридоре основного корпуса больницы. Индеанка увела ее с места преступления, очевидно, не желая, чтобы та в очередной раз стала свидетельницей неуклюжести полицейских.
В руках Эва — она была босиком — держала большую банку пепси, ухватив пальцем кольцо, словно собиралась взорвать гранату. Судя по всему, ее заботило сейчас одно — убедить Жанну, что поломка на линии — дело самое обычное, что подобные аварии «могут произойти где угодно». И это абсолютно никак не связано с уровнем развития ее страны.
— Это саботаж, — уверенно говорила она. — Часть плана убийц. Организаторов покушения.
Жанна вяло махнула рукой, что означало: да бросьте вы. Сразу после пережитого она попросила себе чашку чаю. Где-то она читала, что горячее питье — лучший способ утолить жажду. Вот и верь после этого женским журналам. Сейчас она с вожделением смотрела на запотевшую от холода банку пепси.
— Как по-вашему, почему его убили?
— Из-за крови.
Жанна тоже так думала, но ей хотелось знать мнение индеанки.
— Нильс Агосто руководил передвижными установками «Плазма Инк.». Отвечал за импорт крови в нашу страну. Иными словами, именно он впрыскивал в жилы никарагуанского народа чужую кровь.
— Это преступление?
— Смотря какую кровь.
— Ну и какую кровь вы имеете в виду?
— Ту, что была в последних партиях. Из Аргентины. Обезьянью кровь.
Час от часу не легче. Сначала разговоры о зараженной крови. Теперь — байки про кровь животного происхождения. Что это, как не доказательство культурной отсталости народа? Но она удержалась от комментариев. Впрочем, не исключено, что ее раздражение — не более чем реакция на кошмар случившегося.
Эва Ариас продолжала:
— Ходят такие слухи. Якобы «Плазма Инк.» завозил из-за границы кровь животных и подмешивал ее в свои резервуары.
— С медицинской точки зрения это полный бред.
— Но простые люди в него верят. От всего, к чему прикасался Эдуардо Мансарена, несет серой.
Жанна поняла. Убрав Нильса Агосто, убийцы намеревались расправиться и с Вампиром из Манагуа. Но их опередили. Может быть, подумала она, за всеми этими суевериями кроется и истинная подоплека. Если Нильс Агосто привез кровь, зараженную вирусом — возбудителем болезни, превращающей человека в дикого зверя, — то нечего удивляться появлению кривотолков.
Эва Ариас отпила глоток из банки. Гнев ее вроде бы утих. На месте преступления, едва увидев ее, Жанна испугалась, что та набросится на нее с кулаками. Француженка прибыла в ее страну два дня назад, и ее приезд ознаменовал стихийное бедствие. По убийству в день.
— Предрассудки, связанные с кровью, стары как мир, — заговорила никарагуанка. — Во время Второй мировой войны немецкие солдаты в Северной Африке предпочитали умереть, чем дать согласие на переливание еврейской или арабской крови. А американские солдаты — белые, естественно, — обратились в Красный Крест с предупреждением, что категорически отказываются от «черной» крови, потому что она, дескать, вредна для здоровья.
Жанна молчала. Этот экскурс в историю ее удивил. Со стыдом в душе она осознала, что в смысле культуры не слишком доверяла Эве Ариас, считая ее кем-то вроде крестьянки, недавно освоившей грамоту. Сама себе не отдавая в том отчета, она относилась к ней с легким презрением…
А Эва тем временем с горечью продолжала — она сегодня явно была в ударе:
— Торговля кровью в Латинской Америке неотделима от эксплуатации и нищеты. Бедным странам нечего больше продать, кроме двух вещей: своих дочерей и своей крови. В Бразилии, накануне карнавала в Рио, в донорских пунктах царит необычайное оживление. Бразильцы сдают кровь, чтобы купить костюм…
Жанне стоило немалого труда вникать в смысл произносимых Эвой слов. Ее все еще трясло, перед глазами стояли жуткие картины убийства. Кровавые гейзеры. Хриплые крики. Hija de puta! Каждая деталь била по нервам, как удар током.
— Чтобы избежать разборок, — подвела итог Эва Ариас, — «Плазма Инк.» переправляет собранную кровь в Соединенные Штаты. Чем вам не сделка с дьяволом?
Жанна подняла глаза. Последняя фраза заставила ее кое о чем вспомнить:
— На Нильса Агосто уже было совершено нападение. Со стороны крайне правых. Вы полагаете, сегодняшняя бойня — тоже их рук дело?
Эва как будто не слышала вопроса:
— Опишите мне нападавших. Вы заметили у них татуировку?
— У одного точно. Того, который держал меня в углу.
— Что это за татуировка?
— Змей. На руке.
— Это знак гангстеров. Они именуют себя мара.
Это название Жанна уже слышала. Мара появились в Центральной Америке в конце гражданских войн и сразу «прославились» особенно жестокими и кровавыми преступлениями. Наибольшей известности добились мара из Сальвадора — мара восемнадцать и мара Сальватруча. Банды враждовали и между собой. Принадлежность к той или иной группе определялась татуировкой, манерой одеваться и специальной жестикуляцией.
— Мне казалось, мара в основном действуют в Сальвадоре.
— А также в Гватемале. А теперь и до нас добрались.
Жанне припомнилась курьезная история. Правительство Сальвадора, решив покончить с бандитизмом, раскинуло невероятно широкую сеть. Хватали всех молодых парней с татуировкой. Арестовали около ста тысяч человек, девяносто пять процентов которых пришлось выпустить.
Дров наломали будь здоров. Пересажали глухонемых, имевших неосторожность переговариваться на улице с помощью языка жестов…
— Татуировка играет у них важную роль, — продолжала Эва Ариас. — Роль языка символов.
— А что символизирует змей?
— Понятия не имею. Говорят, что каждая татуировка соответствует совершенному убийству. Или тюремной отсидке. Про это мало что достоверно известно. Некоторые татуировки указывают на место в преступной иерархии. Как в России или Японии.
— При чем тут кровь?
— Есть банды, в основном гватемальского происхождения, члены которых верят в чистоту нашей расы. Нелепость, конечно. Население Центральной Америки вот уже четыре века представляет собой продукт смешения индейской и испанской крови.
— Вы что-нибудь знаете о бандах крайне правой ориентации?
— Зачастую они состоят из бывших солдат элитных подразделений, нанятых мексиканскими картелями для переправки наркотиков с континента на континент. Вряд ли их отбирали по расовому признаку. Тем не менее они помешаны на вопросах чистоты крови. Настоящие нацисты.
Жанна поднялась и встала лицом к лицу с высоченной никарагуанкой. От той веяло благословенной прохладой. Как от мраморных статуй в Риме, в самый жаркий полдень хранящих память о холоде каменоломен.
— Когда убийца приканчивал Агосто, — сказала она, — он бормотал что-то странное.
— Что именно?
— Что-то про глиняного человека. Потом про деревянного и кукурузного. Как будто приносил его в жертву этим людям. Вам это о чем-нибудь говорит?
Никарагуанка смяла в ладони пустую банку и швырнула ее в мусорное ведро. В глубине парка полицейские натягивали желтую ленту с надписью: «Precaución». Двигались они вяло, словно из последних сил. Впечатление всеобщей усталости подчеркивала их форменная одежда, казавшаяся какой-то вылинявшей. Они словно сливались с запыленностью окружающего пейзажа.
— Конечно, говорит, — наконец соизволила ответить Эва. — Это все идет от майя.
— Майя? Но почему?
— Вам надо заглянуть в участок, подписать показания. Через час я за вами зайду.
— Мы куда-нибудь пойдем?
— Ко мне домой. Поужинаем. Между нами, девочками…
