Диана записалась в книгу посетителей и прошла через рамку металлоискателя. Было уже десять вечера, коридоры префектуры полиции давно опустели, и запах кожи и старого бумажного хлама ощущался особенно остро. Так сильно и резко пахнут животные. Диане показалось, что она попала в брюхо к киту. Обитые красной кожей двери напоминали стенки желудка, а тени на лестничной клетке – усы, роговидные пластинки, что торчат вверх из пасти гиганта.

Диана подошла к кабинету под номером 34. На табличке была написана фамилия лейтенанта, но она и так узнала обтянутую плюшем дверь. В помещении горел свет. Диана постучала, но обивка приглушила звук, и она осторожно толкнула створку.

Диана думала, что страх никогда больше не застанет ее врасплох. Она тешила себя иллюзиями, что заключила себя в кокон из нежной, невидимой, но сверхпрочной шелковой нити. Иллюзии развеялись как дым. Как только она вошла в эту темную комнату, ее охватила паника.

Галогеновая лампа освещала полированную столешницу. Голова Патрика Ланглуа лежала на столе. Черные глаза все еще блестели, но уже не моргали. Обмякшее тело было неживым. Первым побуждением Дианы было бежать, но на пороге она передумала, огляделась по сторонам, вернулась к столу и подошла к трупу.

Лицо сыщика плавало в луже крови, которая уже начала застывать. Диана заставила себя медленно дышать через рот. Она схватила два листа бумаги, осторожно приподняла голову убитого и бросила взгляд на рану под подбородком. Сыщику перерезали горло. Рана, напоминающая черный клюв, доходила до липких глубин гортани. Диане пока удавалось воспринимать жуткое зрелище отстраненно и не думать, что все это означает. Она просто отсчитывала секунды и размышляла над теснившимися в голове вопросами. Кто убил полицейского? Тот самый одиночка, заставлявший разрываться сердца своих жертв? Или это сообщник русских, напавших на фонд? Диана была ошеломлена дерзостью преступника, посмевшего ликвидировать лейтенанта полиции прямо в префектуре.

Она подумала о папке, с которой никогда не расставался Ланглуа. Передвигая по столу окровавленные предметы, проглядывая валявшиеся в беспорядке бумаги, она как молитву повторяла одно слово: «Люсьен, Люсьен, Люсьен…» Все, что она делала, она делала ради него. Он был для нее живым источником силы. Диана обследовала ящики стола, портфель сыщика и два стоявших в углу шкафа. Ничего. Она ничего не нашла. Знала, что ищет для очистки совести, что убийца все унес. Он и убил, чтобы уничтожить добытые Ланглуа доказательства и улики. Значит, сыщик напал на верный след.

Она в последний раз взглянула на лицо человека с серебристо-седыми волосами. По телефону он сказал: «Возможно, вы увязли в этом деле гораздо глубже, чем думаете…» Что он раскопал? Диана была потрясена и совершенно растеряна. Она подумала об Ирен Пандов. Рольфе фон Кейне. Филиппе Тома. О трех мужчинах, которых убила. Как объяснить свою роль в этом побоище? Диана вдруг почувствовала себя ядовитым цветком, разрушающим вокруг себя все и вся. К глазам подступили горючие слезы. Она прогнала их и бесплотной тенью скользнула в коридор.

Диана вдруг вспомнила, что ее фамилия значится в журнале регистрации посетителей, и поняла, что пропала. По всему выходило, что она последней встречалась с жертвой. Нужно бежать. И как можно скорее.

Диана пересекла внутренний двор и незаметно выскользнула через боковой выход. По набережным Орфевр и Марше-Нёф она добежала до площади Нотр-Дам и остановилась перед больницей Отель-Дьё. Свет, лившийся из высоких сводчатых окон, придавал светлому фасаду праздничный, торжественный и одновременно легкомысленный вид.

Ее резанула мысль о Люсьене. Она не может покинуть сына, хоть и считает, что он вне опасности. Кто встретит мальчика в мире живых, когда он очнется? Кто о нем позаботится? С кем он станет говорить, пока Диана не вернется – если вообще вернется? Она вспомнила о молодой тайской студентке, которая нянчилась с Люсьеном в первые недели его жизни в Париже.

Потом ей в голову пришла другая мысль, и она вошла в телефонную кабину. Через стекло Диана видела леса на башнях Нотр-Дам: в темноте они напоминали гигантские ширмы. Фонари у подножия собора походили на светящиеся спелые фиги. На мгновение ей в голову пришла мысль об акупунктуре и ее ключевых точках, через которые высвобождалась жизненная энергия человеческого тела. По парижской типологии, паперть Нотр-Дам могла считаться одной из таких точек. Местом, где царят свобода и полная беззаботность.

Она набрала номер сотового. После третьего гудка ей ответил знакомый голос. Она выдохнула: «Это я…» – и услышала в ответ поток упреков и жалоб. Сибилла Тиберж сразу показала, что остается хозяйкой положения. В ее словах смешались гнев, возмущение, участие, приправленные капелькой отстраненности, и это при том, что Диана ясно слышала гул голосов: ее мать с кем-то ужинала.

– Хватит, мама. Я позвонила не для того, чтобы ругаться. Выслушай меня очень внимательно. Хочу, чтобы ты мне кое-что пообещала.

– Пообещала?

– Поклянись, что позаботишься о Люсьене.

– Конечно… но почему… что ты…

– Ты должна быть рядом, пока он не поправится. Защищать, что бы ни случилось.

– Ничего не понимаю. Ты…

– Пообещай!

– Я… я обещаю. Но ты, что ты… – Сибилла была совершенно сбита с толку.

– Я должна уехать.

– Что значит – уехать? Куда уехать?

– То и значит.

– По работе?

– Не настаивай, мама.

– Дорогая, Шарль сказал, что ты ведешь…

Наверное, она рехнулась, когда решила довериться отчиму. Шарль тут же все пересказал жене, и они с удовольствием обсудили ее помрачившийся рассудок. Мысленно Диана представляла себе мать и отчима в виде трогательного клубка змей.

Не вдаваясь в подробности, она сообщила Сибилле, что второй Люсьен, маленький мальчик семи лет, тоже был недавно усыновлен и теперь потерял приемную мать. Диана продиктовала фамилии и адреса и взяла с матери слово, что она будет интересоваться судьбой сироты.

Ей следовало предупредить мать о возможных подозрениях полиции на свой счет, о тянущейся следом за ней веренице смертей, но у нее не было на это времени. Диана колебалась, понимая, что должна попросить у Сибиллы прощения за агрессивность, раздражительность и враждебность, но так и не сумела переломить себя.

– Я на тебя рассчитываю… – Больше она ничего не сказала и повесила трубку.

Диана стояла в телефонной кабине, глотая горькую слюну, и задавала себе вопрос, который мучил ее с юности: права ли она, что так относится к матери? Виновата Сибилла в ее сломанной судьбе или нет? Ответа Диана как всегда не нашла и лишь бессвязно выругалась.

Вверх по улице Сите с воем мчались две патрульные машины. Диана восприняла это как предупреждение. Тело Ланглуа вот-вот обнаружат. Она набрала номер справочной:

– Переключите меня на службу бронирования билетов аэропорта Руасси-Шарль-де-Голль.

Через секунду ей ответил женский голос. Она разглядывала свою левую руку. Кровь под ногтями. Выступающие вены. Рука старухи.

– Поищите ближайший рейс любой компании на…

– Да, мадам?

Она снова взглянула на свои пальцы и ладони.

Рука старухи.

Но эта рука не дрожала.

– …Москву.