27
Полю Саше было около шестидесяти. Высокий, худой, он был одет с изысканной и чуточку экстравагантной элегантностью. Серый шелковый костюм сверкал, под ним поблескивала черная рубашка, шелковый галстук переливался разными красками. Продольные морщины подчеркивали вытянутые линии лица, проникнутого аристократическим высокомерием и безразличием к окружающим. Под кустистыми бровями живые зеленые глаза с черными ободками казались прозрачными. Но больше всего поражали воображение кудрявые бакенбарды по моде XIX века, дополненные завитками волос на висках. Эта деталь придавала облику доктора сходство с каким-то лесным зверем.
Диана готова была расхохотаться. Стоявший на пороге человек напоминал гипнотизера из фильма ужасов. Недоставало только плаща и трости с серебряным набалдашником. Этот тип не может быть серьезным психиатром, к которому Шарль посылает самых важных своих клиентов. От удивления она не расслышала его слов.
– Что, простите? – пролепетала она.
Мужчина улыбнулся, и его бакенбарды смешно приподнялись.
– Я всего лишь предложил вам войти…
Последним штрихом к портрету странного доктора оказался славянский акцент: он раскатывал букву «р», как старый фиакр, грохочущий в тумане Вальпургиевой ночи. Диана отступила назад:
– Благодарю вас. Но… Пожалуй, мне лучше уйти… Я не в форме и…
Поль Саше схватил ее за руку.
– Идемте, прошу вас. – Мягкий тон смягчил грубость жеста. – Было бы жаль проделать весь этот путь впустую…
Путь. Пожалуй, это было слишком громко сказано: от дверей дома, где она жила, до кабинета на улице Понтуаз, рядом с бульваром Сен-Жермен, было метров четыреста, не больше. Она изо всех сил пыталась сохранить серьезность, не желая обидеть человека, согласившегося принять ее в тот же день.
Она вошла и сразу почувствовала облегчение. Здесь не было ни черных штор на окнах, ни экзотических безделушек, ни страшных статуэток. Не пахло ни ладаном, ни пылью. Гладкие светло-табачные стены, белая лепнина, строгая современная мебель. Хозяин дома провел ее в кабинет.
Комнату заливал вечерний свет. В центре стоял стеклянный письменный стол, на книжных полках царил идеальный порядок. Диана легко могла представить здесь политиков и воротил бизнеса, спешащих избавиться от стресса.
Гипнолог сел и улыбнулся. Диана начала привыкать к его серебристому одеянию и глазам гуру. Ей больше не хотелось смеяться. Она даже испытывала некоторую тревогу при мысли о возможностях Поля Саше. Сумеет ли она с его помощью погрузиться в глубины памяти? Неужели придется позволить ему рыться в ее мозгу?
– Кажется, я вас забавляю, мадам… – проговорил гипнолог.
Диана сглотнула слюну:
– Видите ли… Я не ожидала встретить…
– Кого-то столь живописного?
– Пожалуй… – Она смущенно улыбнулась. – Прошу прощения. Мне сегодня досталось, вот и…
Она замолчала, не договорив. Врач принялся крутить в руках пресс-папье из черной камеди.
– Внешность старого волшебника играет против меня. Но я рационалист, а гипноз – самая рациональная вещь на свете.
Диане показалось, что его речь звучит уже не так гортанно. Или она просто начала привыкать? Обаяние Саше надвигалось на собеседника, как прилив, неотвратимый и всемогущий. На стенах висели групповые фотографии в рамках: на каждой на повелителя – им, конечно, был Саше – с обожанием взирала самая очаровательная из учениц. Не зря Шарль назвал его вожаком стаи.
– Чем я могу быть вам полезен? – спросил он, аккуратно ставя пресс-папье на место. – Шарль предупредил меня о вашем звонке.
Диана напряглась:
– Что именно он вам сказал?
– Ничего конкретного, но объяснил, что вы ему очень дороги. И что с вами следует обращаться очень… бережно. Повторяю свой вопрос: чем я могу вам помочь?
– Сначала мне нужно кое-что выяснить о гипнозе.
– Я весь внимание…
– Возможно ли закодировать человека, чтобы он совершил поступок против собственной воли?
Психиатр опустил руки на хромированные подлокотники, и Диана заметила у него на пальцах несколько колец с бирюзой, аметистом и рубином.
– Нет, – возразил он. – Гипноз никогда не взламывает сознание. Все эти истории о закодированных убийцах и женщинах, которых изнасиловали, – глупые выдумки. Пациент всегда может противостоять врачу. Его воля остается свободной.
– Но… как насчет усыпления? Вы можете гипнозом усыпить человека?
Саше округлил губы, и бакенбарды повторили это движение.
– Усыпление – совсем другая проблема. Речь идет о состоянии забытья, близком к гипнотическому трансу. Да, мы способны погрузить человека в сон.
– А на расстоянии? На такое вы способны?
– Что значит – на расстоянии?
– Вы смогли бы запрограммировать человека, чтобы он уснул через какое-то время после сеанса внушения, когда вас даже не будет рядом?
– Да, – признал врач. – Для этого понадобилось бы повторить заданный на сеансе условный сигнал.
– Какого рода? – спросила Диана.
– Мадам, я не очень понимаю, к чему все эти вопросы?
– Ответьте, прошу вас.
– Ключевое слово. На сеансе мы закладываем его в глубь бессознательного и соединяем с состоянием сна. Позже бывает достаточно произнести это слово, чтобы реактивировать установку.
Диана вспомнила слова Вуловича: «Когда думаю об этом, одно только и вижу… Зеленый цвет… Хаки… Военный…» Она спросила:
– Сигнал может быть визуальным?
– Безусловно.
– Какой-нибудь цвет?
– Да. Цвет, предмет, жест – все, что угодно.
– Что будет помнить пациент?
– Это зависит от глубины проникновения во время сеанса.
– То есть человек может обо всем забыть?
– Если гипноз был глубоким, то да. Но мы ступили на очень зыбкую почву. Наша профессиональная этика…
Диана не слушала, чувствуя, что приближается к разгадке. Вполне вероятно, что кто-то загипнотизировал Марка Вуловича на стоянке, а позже он уснул за рулем, отреагировав на условный сигнал. Потом она подумала о Рольфе фон Кейне, могучем великане, который дал вспороть себе живот, не оказав никакого сопротивления. Возможно, его тоже загипнотизировали?
– Шарль сказал, что вы хотите прийти ко мне на сеанс…
– Все так. Мне нужен сеанс внушения.
– В каком контексте? Ваши вопросы показались мне странными. Как правило, у моих пациентов проблемы с курением, аллергия или…
– Я хочу еще раз пережить один эпизод своей жизни.
Саше улыбнулся, сел поудобнее, наклонил голову к плечу, как художник, оценивающий свою модель, и спросил:
– Какое-то давнее воспоминание?
– Нет. Событие произошло две недели назад, но я думаю, что мое подсознание скрывает некоторые детали. По словам Шарля, с вашей помощью мне удастся их вспомнить.
– Это не сложно. Для начала введите меня в суть контекста, а потом…
– Подождите.
Диана вдруг поняла, как ей страшно впускать этого человека в свои мысли, и спросила, чтобы оттянуть неизбежное:
– Сначала объясните… как вы будете восстанавливать мои воспоминания?
– Вам совершенно нечего бояться, мы сделаем это вместе.
– Командная работа основывается на доверии. Скажите, что вы будете делать… у меня в голове?
– Боюсь, я ничего не смогу объяснить, – хмыкнул Саше.
– Почему?
– Чем больше вы будете знать о моем методе, тем активнее станете сопротивляться.
– Я пришла сюда по своей воле.
– Я говорю о вашем подсознании. О бессознательном, которое отказывается выдавать информацию. Если вы его вооружите, не сомневайтесь: мозг будет обороняться.
– Я не могу… вот так открыть перед вами свой мозг…
Психиатр промолчал, оценивая ситуацию, схватил пресс-папье, вернул его на место и начал неторопливо объяснять:
– Гипноз – не более чем вид очень глубокой концентрации. Мы с вами будем говорить о физических ощущениях – например, о том, как течет по жилам ваша кровь, – и постепенно вы обо всем забудете: обо всем, кроме этих ощущений. «Выключения» такого типа случаются и в повседневной жизни. Скажем, вы очень внимательно изучаете какие-то документы, вас кусает комар или мошка, а вы ничего не чувствуете. Вы как бы под гипнозом, в трансе. То же самое происходит во время религиозных церемоний: мозг инициируемого не получает сигнала о физической боли.
– Именно в таком состоянии гипнолог может преодолеть барьеры бессознательного?
– Именно так, поскольку заслон выставляет не человек, а его сознание. Достигнув определенной стадии концентрации, мы отключаем рассудок. Гипнолог общается с бессознательным пациента.
Диана вспомнила случившуюся с ней в юности трагедию. Она потратила не один день, чтобы забыть о ней, превратив свою память в неприступный сейф.
– Как далеко в глубь памяти возможно зайти?
– Безгранично далеко. Вы бы удивились, узнав, сколько моих пациентов, сидя в этом кресле, впадают в детство. Лепечут. Не могут сфокусировать взгляд, как новорожденные младенцы. Можно даже уйти за грань.
– За грань?
– Добраться до хранящейся в нас памяти о прежних жизнях.
Диана невесело рассмеялась:
– Я не верю в реинкарнацию…
– Я говорю не о каких-то конкретных жизнях, а о той памяти, вместилищем которой является каждый из нас. Геном человека по сути своей и есть память о нашей эволюции, заключенная в плоть.
– Звучит красиво, но мы говорим о конкретных воспоминаниях…
– Ну конечно! Возьмем, например, так называемых младенцев-пловцов. Стоит погрузить грудничка в воду, и он немедленно рефлекторно смыкает связки. Откуда берется этот рефлекс?
– Инстинкт самосохранения.
– В возрасте нескольких дней от роду?
Диана моргнула.
– Этот инстинкт – наследие тех незапамятных времен, когда человек был не человеком, а амфибией. При контакте с водой ребенок – не он, его тело – вспоминает то, что находится за пределами сознания. Возможно, под гипнозом такие воспоминания возникнут не в подсознании, а в сознании.
Диана почувствовала смятение. Она больше не была уверена, что хочет остаться и совершить в этом кабинете большой скачок. Окончательно смутила ее одна странная деталь: наступил вечер, и в кабинете сгустился сумрак, но глаза гипнолога сверкали ярче, чем днем. Диане даже показалось, что от его зрачков исходит особый, как у волков, блеск. У хищников между сетчаткой и склерой есть пластинки, отражающие большее количество света. У Саше был тот самый, серебристый взгляд… Диана решила уйти, но гипнолог неожиданно попросил:
– Не расскажете, какую сцену хотите пережить снова?
Диана взяла себя в руки, вспомнив, как несколько часов назад в палате Люсьена твердо решила довести дело до конца. Она вжалась в кресло и заговорила:
– В среду, двадцать второго сентября, около полуночи, мы с моим приемным сыном попали в аварию на окружном бульваре у ворот Дофин. Я не пострадала, но мой ребенок две недели находился между жизнью и смертью. Думаю, сегодня опасности больше нет, но…
Диана колебалась:
– Я бы хотела восстановить в памяти минуты, предшествовавшие аварии. Каждое движение, каждую деталь. Я должна быть уверена, что все сделала правильно.
– Вы думаете, что не справились с управлением?
– Нет. Авария случилась из-за грузовика, выехавшего поперек дороги. Но… В тот вечер я немного выпила и хочу быть уверена, что хорошо пристегнула ребенка.
Преодолев последние сомнения, она добавила:
– Не стану скрывать, что в момент столкновения ремень не был пристегнут.
Глаза Саше блеснули в темноте, как два огонька. Он наклонился к Диане через стол и спросил:
– Если ремень не был пристегнут, значит, вы забыли это сделать, так я понимаю?
– Я знаю, что пристегнула ремень. И хочу проверить это под гипнозом.
Врач задумался. Он был удивлен не меньше Шарля Геликяна.
– Допустим, вы это сделали, – наконец сказал он. – Как же объяснить, что в момент столкновения пряжка оказалась расстегнутой?
– Думаю, ее расстегнули в дороге.
– Это сделал ваш сын?
Она должна сказать. Должна поделиться своей гипотезой.
– Думаю, это сделал человек, заранее пробравшийся в мою машину. Аварию подстроили и осуществили, следуя точному плану.
– Вы шутите?
– Считайте, что шучу, и загипнотизируйте меня.
– Это полный абсурд. Зачем кому-то строить вам козни?
– Загипнотизируйте меня.
– Неужели вы и впрямь верите, что злоумышленник рискнул бы своей жизнью, оставаясь с вами в машине в момент аварии?
Диана поняла, что ничего не добьется от психиатра, взяла сумку и встала.
– Подождите, – повелительным тоном произнес Саше и жестом предложил ей вернуться в кресло. Психиатр приветливо улыбался, но Диана поняла, что он нервничает.
– Садитесь, – сказал он. – Давайте начнем.
