15
Диана знала эти сады как свои пять пальцев. Ребенком она каждый вечер играла у фонтана, от которого в разные стороны расходились зеленые аллеи. Особой ностальгии она по этому месту не испытывала, но оно вносило умиротворение в ее душу.
Чудо произошло сорок восемь часов назад. Все говорило о том, что Люсьен пошел на поправку. Вчера он несколько раз шевелил указательным и большим пальцами правой руки. Диана готова была поклясться, что своими глазами видела, как поднялось и опустилось правое запястье сына. Анализы и обследования подтвердили, что отек мозга уменьшается. Физиологические функции приходят в норму. Даже доктор Дагер готов был признать, что ребенок действительно выходит из комы, и собирался в ближайшие дни вынуть дренажные трубки.
По логике вещей, Диана должна была просто умирать от счастья. Но она не могла не думать о совершенном с непостижимой, чудовищной жестокостью убийстве: то, что она увидела на экране сканера, день и ночь стояло перед глазами. Откуда такое зверство? Почему человек, спасший ее сына, несколько часов спустя умер такой страшной смертью?
– Я могу присесть?
Диана подняла глаза: перед ней стоял лейтенант Ланглуа. Выглядел он точь-в-точь как накануне: черное пальто, черные джинсы, черная майка. Она была почти уверена: в шкафу у полицейского висит несколько таких, с позволения сказать, комплектов. Да и «скелетов» там наверняка предостаточно. И пахло от инспектора не одеколоном, а свежевыглаженной одеждой.
Диана поднялась со скамейки:
– Давайте лучше пройдемся, не возражаете?
Сыщик кивнул. Диана направилась в сторону верхних садов. Газон разделялся на три отлогие аллеи. Ланглуа произнес жизнерадостным тоном:
– Как хорошо, что вы назначили встречу именно здесь.
– Люблю это место. Я живу совсем рядом.
Они поднялись по каменным ступеням. День выдался ненастный, и людей на тропинках было совсем мало. Дул прохладный ветер, и деревья жеманно шелестели листвой, как женщины, подхватывающие юбки над вентиляционными решетками в метро. Инспектор сделал глубокий вдох и объявил:
– Не думал, что когда-нибудь на это решусь.
– На что именно?
– Подгрести к сидящей на скамейке Люксембургского сада красивой девушке.
– Ого! – присвистнула Диана. Она была польщена и смущена одновременно.
Казалось, что все страхи, все тревоги куда-то улетучились. Но Диана с некоторым отвращением к себе и своему спутнику подумала о неистребимом эгоизме живых по отношению к усопшим. В это мгновение гладкие листочки, свежесть ветра, доносившиеся издалека детские крики составляли единственную подлинную реальность, и даже воспоминание о фон Кейне не могло испортить прелести момента. Лейтенант начал рассказывать:
– Когда я стажировался в инспекторской школе, меня как магнитом тянуло в Сорбонну, послушать лекции на филфаке. Вечером я приходил сюда, в Люксембургский сад. В те времена мне казалось, что я избежал природного катаклизма – не стал безработным. Но меня настигла другая, куда более страшная, катастрофа.
– Какая именно?
Он развел руками:
– Полное безразличие парижанок. Я гулял по парку, смотрел, как они сидят на железных стульчиках, читают, изображая гордую неприступность, и думал: «Как же тебе, братец, с ними заговорить? К таким подойти – и то непросто!»
Губы Дианы дрогнули в едва заметной улыбке:
– Нашли ответ?
– Увы…
Она наклонила голову к плечу и произнесла доверительным тоном:
– Сегодня проблема решается просто: на крайний случай можно козырнуть удостоверением.
– Что да, то да. А еще лучше – заявиться сюда с командой и всех повязать.
Диана расхохоталась. Они шли к воротам, выходящим на улицу Огюста Конта. Дальше сад суживался, посетителей здесь было гораздо меньше. Ланглуа спросил:
– Как дела у Люсьена?
– Ему и правда лучше. Пульс в руках и ногах хорошего наполнения.
– Невероятно!
Диана не позволила ему продолжить:
– Жизнь. Смерть. Вы мне это уже говорили.
Ланглуа усмехнулся. Вид у него при этом был ужасно хитрый и по-детски обаятельный. Сыщик посерьезнел:
– Я хотел сообщить вам новости. Мы установили личность таинственного доктора. Фон Кейн – его настоящее имя.
Диана спросила, постаравшись скрыть нетерпение:
– Так кем же он был?
– Доктор сказал вам правду: он был главным анестезиологом детской хирургии больницы «Шарите». Гигантское заведение, вроде той клиники, где лежит ваш сын. Кроме того, руководил кафедрой нейробиологии в Свободном университете Берлина. Фон Кейн проводил коллоквиумы по проблемам нейростимуляции и ее связи с акупунктурой. Сами видите – звезда первой величины.
Диана вспомнила, как седовласый великан стоял в полумраке палаты перед кроватью ее сына и вкручивал иголки в его тело.
– Где он научился технике иглоукалывания?
– Точно не знаю. Но в восьмидесятых доктор провел около десяти лет во Вьетнаме.
Лейтенант на ходу достал из кармана картонную папку и время от времени сверялся с записями:
– Фон Кейн был восточным немцем. Жил в Лейпциге. Потому-то его и пустили во Вьетнам – тогда это была совсем закрытая страна.
– Хотите сказать, он был коммунистом?
– Именно так. В то время восточному немцу было гораздо легче поселиться в Хошимине, чем отправиться за покупками в Западный Берлин.
Патрик Ланглуа перелистал еще несколько страничек:
– Единственная «сумеречная» для нас зона в его карьере – период между шестьдесят девятым и семьдесят вторым. Никто не знает, где он был в те годы. После разрушения Стены фон Кейн вернулся в Германию и поселился в Западном Берлине. Он очень быстро освоился, проявил себя, и интеллектуалы бывшей ФРГ приняли его в свой круг.
– У вас есть хоть какая-нибудь версия убийства? – Диана решила вернуть сыщика к реальности.
– Никаких мотивов. Все восхищались этим человеком. Несмотря на одну его странность.
– О чем вы?
– Он был невероятным бабником. Каждой весной соблазнял медсестер более чем экзотическим способом.
– Как именно?
– Фон Кейн пел. Оперные арии. И его пение сводило с ума весь женский персонал больницы. Настоящий Казанова. Но я не верю, что ревность может быть мотивом…
– Тогда что же?
– Сведение счетов. Месть за погибших в ГДР близких, что-то в этом роде… Но фон Кейн вышел из игры – жил во Вьетнаме и не был уличен в контактах с коммунистическими властями. Хотя я продолжаю копать в этом направлении.
Они перешли в сады обсерватории. Дома подступали вплотную к высокой решетке тенистого прохладного парка.
– Честно говоря, – выдержав секундную паузу, произнес инспектор, – один вопрос волнует меня не меньше самого убийства: почему этот человек проник в больницу ради вашего сына?
Диана вздрогнула:
– Вы усматриваете связь между убийством и Люсьеном?
– Не выдумывайте… Но его вмешательство – часть головоломки, оно способно помочь нам лучше понять этого человека.
– Не вижу, каким образом.
– Давайте рассуждать вслух. Знаменитый врач, крупная величина в своей стране, внезапно оставляет работу, несется в аэропорт и самым ранним рейсом вылетает в Париж – нам удалось восстановить его маршрут. Из Руасси он едет прямо в Неккер, сооружает фальшивый бейджик, крадет ключи и ложным вызовом отправляет всех медсестер в отделение доктора Дагера, чтобы никто не помешал ему проникнуть в реанимацию…
Диана вспомнила, как тихо было в коридоре: значит, это фон Кейн позаботился… Лейтенант продолжил:
– Зачем он все это проделал? А затем, чтобы срочно применить к Люсьену свою таинственную методику. Это была спасательная операция, Диана. И спасти фон Кейн хотел именно вашего сына.
Диана слушала, не перебивая. Вопросы Ланглуа подкрепляли ее собственные сомнения. Почему немец заинтересовался Люсьеном? Кто его предупредил о критическом состоянии мальчика? Был ли у него сообщник в больнице? Лейтенант задал следующий вопрос, и Диане показалось, что он прочел ее мысли:
– Мог с ним связаться кто-то из ваших близких?
Она покачала головой, заслужив одобрительный взгляд сыщика, и поняла, что он успел это проверить. Ланглуа толкнул калитку следующего сада и пропустил Диану вперед.
– Мы опрашиваем персонал больницы. Врачей, сестер. Возможно, кто-то его знал. Лично или просто встречал имя. Немецкая полиция проверяет все его звонки и электронную почту. Точно известно одно: фон Кейна предупредили, как только случился последний кризис, когда французские врачи опустили руки.
Они шли по тихой тенистой аллее. Камешки гравия поскрипывали в такт их шагам. Диана спросила:
– А насчет способа убийства есть что-нибудь новое?
– Нет. Вскрытие – мы сделали его у себя – подтвердило данные виртуального «погружения». Жестокость, с которой было совершено убийство, потрясает. Это напоминает некий… жертвенный акт. Мы проверили по картотеке: прецедентов во Франции не было. Судмедэксперт установил всего один новый факт: фон Кейн страдал любопытной болезнью.
– Какой именно?
– У него была атрофия желудка, что заставляло его пережевывать пищу до консистенции жвачки. Вот откуда следы на стенах в холодильной камере. Когда на фон Кейна напали, он изрыгнул из пищевода все красные ягоды.
Диане казалось, что слова Ланглуа проникают ей под кожу, прорастая вглубь крошечными кристалликами страха. Скрытая реальность просачивалась внутрь ее существа, превращаясь в подлинный кошмар.
Они подошли к фонтану обсерватории: восьмерка лошадей вставала на дыбы под бурным водопадом струй. В этом уголке парка, где ветер раскачивал кроны деревьев, а в воздухе блестели серебристые капельки влаги, Диана всегда чувствовала грусть и пустоту. Сегодня это ощущение было особенно сильным.
Ланглуа подошел ближе, чтобы не перекрикивать шум фонтана.
– Последний вопрос, Диана: ваш приемный сын мог родиться во вьетнамской семье?
Она медленно повернулась и взглянула на него сквозь пелену слез, не чувствуя ни разочарования, ни потрясения. Она поняла, зачем сыщику понадобилась эта утренняя прогулка, но ответила не сразу. Ланглуа разозлился: то ли на нее – за молчание, то ли на себя – за вопрос. Он сказал, повысив голос:
– Фон Кейн провел во Вьетнаме десять лет! Я не могу не учитывать это обстоятельство! Допускаю, что он знал семью Люсьена.
Диана не реагировала. Он повторил приказным тоном:
– Отвечайте, Диана! Люсьен может быть вьетнамцем?
Она окинула взглядом лошадей в фонтане. На лице и стеклах очков оседала влага.
– Не знаю. Все может быть.
Голос полицейского смягчился:
– Сумеете навести справки? Свяжетесь с приютом?
Диана подняла глаза. По небу над бульваром Пор-Руаяль плыли грозовые тучи. Она с ностальгическим сожалением вспомнила ртутный блеск муссонных облаков над Ранонгом.
– Я позвоню, – пообещала она. – Буду искать. И помогу вам.
