88

Гленн Брэнсон чувствовал, что вот-вот расплавится от жары. Он стоял на ковре, липком от пролитого пива, в зале на втором этаже какого-то паба в Северном Лондоне (он даже толком не знал, где находится). Помещение было битком набито приблизительно сотней шумных полицейских, громко чествовавших детектива-инспектора Дика Бардолфа, ради которого и затеяли это мероприятие.

Сам виновник торжества в настоящий момент, сняв галстук и расстегнув пуговицы на рубашке, зарылся лицом в обнаженные груди светловолосой стриптизерши, чьи чаевые за этот вечер превысили всякие рамки приличия.

Гленн опирался на стойку бара, пытаясь поймать взгляд единственного обслуживавшего банкет бармена: бедняга совсем выбился из сил, ему приходилось держать в голове список из восьми заказов. Гленн за время работы вышибалой в ночном клубе повидал немало. Он не любил стриптизерш. Не любил шумные сборища пьяных мужчин. И к тому же сегодня вечером настроение у него было совершенно неподходящее для гулянки. За годы службы в полиции Гленн насмотрелся на мертвецов, но ни один из них не произвел на него такого впечатления, как Кора Берстридж на прошлой неделе и тот тип, которого выудили накануне из воды в порту. Его до сих пор преследовала эта картина – голый череп, торчащий из кожаной куртки, распухшее тело и этот жуткий запах. Три пинты светлого пива не помогли ему расслабиться. И еще у Гленна никак не шло из головы дело Коры Берстридж.

На завтра были назначены ее похороны. Они словно бы подводили итог всему. Конечно, еще предстоит дознание, но если после кремации тела и появятся какие-то улики, то доискаться до истинных причин смерти будет значительно труднее.

На мгновение Гленн поймал взгляд бармена, но тот сразу отвернулся и принялся обслуживать кого-то другого. Сколько еще будет продолжаться это веселье? Говорили, что потом все пойдут в китайский ресторан, но Гленн слишком вымотался за последние дни. Он предпочел бы поехать домой, а не торчать здесь допоздна.

Майк Харрис, который и пригласил его сюда, сдержал свое слово: представил кое-кому из полиции Большого Лондона. Но тут было так шумно, что толком и не поговоришь: приходилось постоянно кричать. Тем не менее Гленн получил несколько визиток важных персон: заместителя начальника полиции, старшего суперинтендента, двух старших детективов-инспекторов – неплохие трофеи. Как и в любой другой организации, в полиции карьера не в последнюю очередь зависит от того, есть ли у тебя нужные знакомства.

Кто-то оттеснял Гленна, пытаясь пробраться к стойке рядом с ним. Гленн чуть подвинулся, освобождая место, повернул голову. Рядом с ним оказался здоровенный мужик с бычьей шеей, торчавшей из рубашки с открытым воротом. Мощная фигура игрока в регби, коротко подстриженные светлые волосы и открытое, немного детское лицо. Утирая со лба обильный пот, он крикнул:

– Эй, бармен! – А затем дружески кивнул Гленну и пояснил: – Я тут маленько припозднился! Теперь нужно догонять!

Голос показался Гленну смутно знакомым, однако он не мог вспомнить, где раньше его слышал.

– Прикинь, у них тут всего один бармен, хотя здесь и троим не управиться, – заметил Брэнсон.

У них за спиной раздался рев:

– Выкиньте их!

Оба повернули голову, но ничего не увидели.

– Ты откуда? – прокричал мужчина с бычьей шеей.

– Суссекс.

– А точнее?

– Хоув.

Его сосед по стойке задумчиво кивнул, потом поинтересовался:

– А ты, часом, не знаешь детектива-констебля Брэнсона?

Теперь Гленн сообразил, где слышал голос этого человека.

– Это я.

– Ты Гленн Брэнсон?

– Ну да!

Его собеседник расплылся в улыбке, протянул руку:

– Вот так встреча. А я Саймон Роубак из Хэмпстеда – мы говорили в понедельник по телефону.

Гленн пожал руку.

– Про Тину Маккей.

– Именно!

– Скинул на меня свою черную работенку – найди ему Роберта Мейсона.

Роубак улыбнулся:

– Готов в любое время отдать долг, только свистни… – Он поднял массивные руки. – Ты что пьешь?

– Нет, сейчас моя очередь – я угощаю.

– Спасибо. Мне пинту горького.

Гленн еще раз безуспешно помахал бармену, потом повернулся к Роубаку.

– Удалось что-нибудь выяснить по Тине Маккей?

– Недавно пропала еще одна женщина. Такого же возраста, сложения. И тоже сделавшая неплохую карьеру. Уехала в воскресенье вечером от сестры из Суссекса, но до Лондона так и не добралась. Я как раз собирался тебе позвонить – попросить проверить пару человек в Брайтоне.

– Нет проблем.

Бармен наконец принял у Брэнсона заказ. Роубак помог Гленну пронести стаканы сквозь толпу, и они вернулись к стойке бара. Часть пива расплескалась.

– Пойду подышу свежим воздухом, – раздраженно сказал Гленн.

– Я с тобой.

Они вышли на улицу. Вечер стоял жаркий, темнеть начало недавно, хотя шел уже десятый час. Мимо проехал автобус.

– Думаешь, между двумя этими пропавшими женщинами есть связь?

– Интуиция подсказывает, что есть. Много сходных моментов.

Гленн отхлебнул пива. Ему было легко с этим лондонским полицейским: хотя они общались всего лишь однажды, да и то по телефону, казалось, будто они давние друзья. Оба проводили взглядом двух девиц – те прошли мимо них в мини-юбках, грозивших нарушить общественный порядок.

– Когда я перестану интересоваться такими вещами, можно будет меня хоронить, – сказал Роубак.

Гленн ухмыльнулся:

– Ты давно в полиции?

– Тринадцать лет. В уголовной – девять. А ты?

– Четыре года. В уголовке – два. Можно сказать, новенький. – Он улыбнулся. – Вот я хочу спросить насчет интуиции… Мне кажется, что в нашей работе многое от нее зависит. Ты согласен?

– Ну, как тебе сказать… – Роубак сделал большой глоток, отер рот тыльной стороной ладони. Мимо один за другим проехали три парня на мопедах. Гленн и Саймон посмотрели им вслед, переглянулись. Роубак продолжил: – Да, я думаю, что интуиция… то есть догадка, основанная на знании… – Он поскреб затылок. – Если хочешь знать мое мнение, то настоящему детективу без нее никак нельзя.

Он вытащил из кармана пачку сигарет, предложил Гленну.

– Спасибо, не курю – бросил.

Роубак закурил. Запах был приятный, гораздо лучше, чем табачный туман внутри паба.

– А у тебя никогда не случалось, что интуиция подсказывает: дело нечисто, но доказать ты ничего не можешь? Понимаешь, что надо бы копнуть поглубже, но вот начальство в этом никак не убедить? – поинтересовался Гленн.

Саймон глубоко затянулся и кивнул:

– Было несколько раз.

– И что ты в таких случаях делал?

Роубак пожал плечами:

– Отступался.

– А если дело такое, что отступиться никак нельзя?

– В полиции так не бывает. Если начнешь расследовать все подозрительные случаи, так всей жизни не хватит.

– У меня есть одно дело – никак не могу его бросить, – сказал Гленн.

Роубак посмотрел на него странным взглядом – отчасти настороженным, отчасти любопытствующим.

– И что это за дело?

– Внезапная смерть, которой я занимался на прошлой неделе. Все считают, что это самоубийство, а я не согласен.

– Почему?

Гленн отхлебнул еще пива.

– Ты знаешь Кору Берстридж, кинозвезду?

– Великая актриса, умерла на прошлой неделе.

– Я нашел ее мертвой в собственной квартире с пластиковым мешком на голове.

Роубак поморщился:

– Не лучший способ уйти из жизни. У меня были такие самоубийства. И долго она пролежала мертвой?

– Дня два.

– Подожди – еще познакомишься с кем-нибудь, кто пролежал пару недель.

Гленн вспомнил сегодняшний труп в порту и почувствовал тошноту.

– Спасибо на добром слове.

– Не за что. Ну и почему ты не веришь в самоубийство?

– Я ни в чем не могу убедить своего сержанта, но есть несколько моментов, которые меня смущают. Почему в день смерти Кора Берстридж пошла в магазин и купила дорогой подарок для внучки, которая живет в Штатах, но так его и не отправила? С какой целью в ее квартире находился посторонний человек? Кстати, соседка видела какого-то подозрительного мужчину. Это точно не был грабитель, поскольку он ничего не взял. Почему Кора Берстридж покончила с собой менее чем через сорок восемь часов после получения престижнейшей премии?

Роубак задумчиво посмотрел на собеседника:

– Возможно, всему этому имеются убедительные объяснения. У тебя больше ничего нет?

– Вот скажи мне, Саймон, как бы ты сам поступил на моем месте?

– Ну, я бы дождался результатов вскрытия, поискал бы отпечатки пальцев в квартире – обязательно пригласил бы криминалистов. Думаю, я сделал бы все, чтобы убедиться, что это самоубийство.

– Я тебе не сказал главного. Много лет назад у Коры была соперница, актриса по имени Глория Ламарк. Если ты не фанат кино, то вряд ли про нее слышал.

Роубак насторожился. Где-то он совсем недавно встречал эту фамилию, но хоть убей не мог вспомнить где.

– Ламарк? Как пишется?

Гленн продиктовал по буквам. И увидел, что Саймон призадумался.

– Так вот, у Коры была соперница, Глория Ламарк. В шестьдесят шестом году они обе претендовали на главную роль в фильме «Зеркало на стене». Роль получила Кора Берстридж, сыграла блестяще, ее потом даже номинировали на «Оскар». И вот что любопытно. Кора играет там фотомодель, страшно изуродованную в автокатастрофе. И ее героиня произносит такие слова: «Я больше не могу смотреть на себя в зеркало». Именно это и было написано в предсмертной записке Коры. И больше ни слова.

– Думаешь, все подстроила Глория Ламарк? – Роубак внимательно смотрел на Гленна.

Но тот отрицательно покачал головой.

– Глория Ламарк ненавидела Кору Берстридж, но она ее не убивала – в этом я уверен. Она умерла незадолго до этого, от передозировки лекарства. Странное совпадение, тебе не кажется? Две смерти с интервалом всего в три недели?

Роубак снова затянулся сигаретой. Ламарк. Ламарк. Где же он все-таки слышал эту фамилию?

– Ты завтра работаешь, Гленн?

– Да. В десять я иду на похороны Коры Берстридж, потом на службу. А что?

– Я устал и хочу вернуться на работу – надо кое-что проверить. Извини, что не могу и дальше составить тебе компанию. Поговорим утром. Рад был познакомиться.

– И я тоже.

Гленн отнес оба пустых стакана в паб, спрашивая себя, на какую мысль могла навести его нового приятеля фамилия Ламарк. Затем он медленно и весьма неохотно поднялся на второй этаж, где вечеринка была в самом разгаре.