42
«Даже если тебе завяжут глаза, ты все равно поймешь, что находишься в отделении полиции», – думал Гленн Брэнсон. Покрытые линолеумом полы, длинные обшарпанные коридоры, стандартные информационные стенды – все это вполне можно увидеть в любой больнице, школе или другом общественном здании с большим числом посетителей. Но здесь не было ни больничного запаха, ни гомона детских голосов. В полицейском участке существовала своя собственная энергетика. Постоянно звонящие телефоны, дружеские насмешки, кладбищенский юмор, неизменная сосредоточенность, ощущение того, что ты причастен к общему делу. Гленну это нравилось.
Понедельник – футбольный день. Все говорили только о матчах, которые смотрели в выходные. Гэри Ричардсон, сидевший за столом позади Гленна, прежде был профессиональным голкипером в клубе, но после травмы колена оставил спорт, поступил в полицию и теперь, как и Гленн, служил детективом-констеблем. Высокий пижон с волосами, густо напомаженными гелем. Гленн слышал его голос:
– Ёлки, да что же такое случилось в субботу с нападающим? Разве можно быть таким мазилой? Это настоящая катастрофа, к чертям собачьим! Они сегодня – худшая команда в лиге!
Нетронутый сэндвич с беконом лежал на столе Гленна. Салфетка, в которую он был завернут, пропиталась жиром. Была середина рабочего дня. Он уже провел на месте около часа, расслабился в тепле, слушая разговоры коллег, находясь среди живых. Гленн любил футбол, но сейчас его мысли были заняты совсем другим.
Он еще не отошел после вскрытия Коры Берстридж. Надо бы перекусить, подзарядиться энергией, он находился в морге с половины девятого утра и не завтракал, однако кусок не лез полицейскому в горло. Он мог лишь неторопливо прихлебывать из кружки приторно-сладкий чай.
Детективы-констебли разместились на первом этаже отделения полиции Хоува, в узкой комнате, в которую затиснули дюжину столов: по шесть с каждой стороны, развернув их так, чтобы сотрудники сидели лицом друг к другу. В дальнем конце помещения, за шкафами с папками, стоял большой овальный стол, предназначенный для проведения совещаний по профилактике преступности.
У входа располагалась рабочая зона с единственным компьютером, древней электрической печатной машинкой и телевизором. Посреди кабинета находился закрепленный на потолке телевизионный экран, где бегущей строкой непрерывно транслировалась периодически обновляемая информация: описания разыскиваемых преступников (с пометками вроде «вооружен» или «особо опасен»), номера машин, которые следует задержать, и всякое другое, что необходимо знать полиции Суссекса, включая статистику раскрываемости преступлений.
В настоящий момент на экране светились яркие буквы, сообщавшие: «СРЕДНИЙ УРОВЕНЬ РАСКРЫВАЕМОСТИ ПРЕСТУПЛЕНИЙ ЗА ИЮНЬ 1997 ГОДА – 26,2 %».
– Ну и вот, значит, звонят мне в воскресенье в половине четвертого утра, – услышал Гленн возбужденный голос еще одного своего коллеги. – Два гомика вечером в субботу зажгли свечи, чтобы «создать надлежащую атмосферу». И благополучно уснули, после того как надлежащая атмосфера сделала свое дело. В результате спалили не только свою квартиру, но и еще три соседние. Однако жертва только одна, и знаете кто? Кот. Парень из шестой квартиры выбросил его из окна, и тот разбился.
У Гленна промокли ноги – он угодил в глубокую лужу, костюм на нем был влажный от дождя. На него дул холодный воздух из кондиционера, да еще вдобавок от окон сквозило.
Он выглянул в окно. Зрелище не ахти какое: асфальтовая крыша нижнего этажа, парковка, несколько гаражей, ветки деревьев, раскачиваемые ветром. С парковки выезжала патрульная машина, «дворники» на лобовом стекле боролись с дождем, а неподалеку какой-то бедолага крутил педали велосипеда, пластиковый плащ развевался у него за спиной.
«Петехиальное кровоизлияние в белки глаз. Вполне характерное явление, сопровождающее удушье».
Все, что обнаружил патологоанатом в ходе вскрытия Коры Берстридж, было естественным для удушья. Никаких синяков на теле. Лечащий врач актрисы сообщил коронеру, что его пациентка на протяжении пяти лет принимала антидепрессанты. Гленн заранее знал, что скажет их молодой, подающий надежды коронер Вероника Гамильтон-Дили, подводя итоги дознания: «Кора Берстридж пребывала в депрессии, она была пожилой одинокой женщиной, актрисой, которая не могла примириться с потерей красоты, уменьшением доходов, отсутствием дальнейшей перспективы. Самоубийство в момент сильного душевного расстройства».
Гленн отхлебнул чай, посмотрел на стопку документов и бланков на столе. Бумажная работа – вот единственное, что ему не нравилось в полиции. «Перечень пунктов, обязательных при заполнении протокола». «Описание обвиняемого». «Информационный бланк решения по делу». «Список свидетелей». «Перечень улик». «Предостережения». Бесконечные бланки. Долгие часы писанины, вечная спешка. Все здесь постоянно перегружены работой. Это и плохо и хорошо.
Все сотрудники были разделены на три группы, в каждой по четыре детектива: трое мужчин и одна женщина. Возглавляющий группу детектив-сержант сидел в отдельном кабинете. Женщину из группы Гленна звали Сандра Денхам, и она, готовясь к судебным слушаниям, уехала брать показания у жертвы изнасилования. Еще один его коллега, Майк Харрис, сидел напротив, а Уилл Гуппи, их штатный клоун, – по другую сторону узкого прохода.
Гуппи, высокий как каланча, стриженный под ежик блондин, с трагической маской на лице, за которой скрывалось чувство юмора еще более карикатурное, чем галстуки, которые он носил, сидел без пиджака, сгорбившись над столом. Ему нравилось считать себя культурным человеком. На стене Гуппи прикрепил картину: два больших квадрата, под которыми печатными буквами было написано: «ЯИЧКИ ПИКАССО».
Половина рабочих столов пока пустовала. Народ соберется к двум часам, на еженедельную летучку, посвященную результатам работы за предыдущую неделю. Приятно, когда есть о чем доложить, а у Брэнсона имелось целых два достижения: мелкий грабитель, которого поймал Гленн, в пятницу был осужден на два года; кроме того, он сумел арестовать крупного вора, специализирующегося на краже старинных ювелирных изделий.
Его мысли вновь вернулись в квартиру Коры Берстридж. Трупные мухи. Посиневшее лицо в пластиковом пакете. Какой страшный конец. Быть любимицей всего мира, а умереть в одиночестве и стать пищей для мух.
Его пробрала дрожь.
Потом Гленн снова вспомнил вопрос патологоанатома: каким образом мухи попали в пакет?
За последние три недели две актрисы приблизительно одного возраста покончили с собой. Он случайно увидел сообщение о смерти Глории Ламарк, некролог поместили только в «Таймс». Бедная Глория Ламарк. Что с ней случилось? Она снялась в нескольких фильмах, среди них были и весьма неплохие, но потом, в середине шестидесятых, карьера Глории Ламарк оборвалась, а ее место заняла Кора Берстридж. Некоторое время две звезды открыто соперничали, он вспомнил, что об этом рассказывалось в какой-то из книг, посвященной кинематографу того времени.
Глория Ламарк была очень красива. Ее называли английской Мэрилин Монро; и в самом деле, сходство имелось. То же сочетание невинности и обаяния. Гленн вспомнил ее улыбку в фильме «Двойной нуль» с Майклом Редгрейвом и Гербертом Ломом – все так же невинно улыбаясь, она вытащила из кармана Майкла Редгрейва кошелек, обнимаясь с ним на танцевальной площадке, и…
– Гленн, это ты на прошлой неделе обратил внимание на подозрительный «ягуар» на набережной? – спросил Уилл Гуппи, не поворачивая головы.
– На прошлой неделе? – Он задумался.
– Хорош придуриваться! Я был в тот день с патрулем, и мы еще по твоей наводке тормознули эту машину.
Гленн вспомнил. «Ягуар», который он увидел по пути в квартиру Коры Берстридж.
– Ну да, было дело. А что?
– Чудило ты долбаное. Ты хоть знаешь, кто сидел за рулем?
– Кто?
– Всего лишь Глен Друри. Прикинь, сам Глен Друри, который только что подписал контракт на семь миллионов долларов с «Ньюкасл юнайтед» и, возможно, станет лучшим нападающим Англии, а ты сообщаешь, будто он угнал собственную машину, новенькую с иголочки. Молодец!
– Надеюсь, этот парень играет в футбол лучше, чем водит автомобиль, – невозмутимо ответил Брэнсон. И собрался отхлебнуть еще чая, но тут на столе у него зазвонил телефон. Он снял трубку и услышал голос дежурного:
– Гленн, у меня на проводе детектив-констебль Роубак из Большого Лондона. Говорит, что ему нужна помощь кого-нибудь из Хоува. Можно соединить с тобой?
– Конечно.
Полицейские из Большого Лондона считали себя элитой и, общаясь с провинциалами, частенько проявляли высокомерие. Но сегодня был не тот случай. Гленн услышал вежливый, доброжелательный голос:
– Привет. Не мог бы ты мне помочь? Мы тут разыскиваем пропавшую женщину. Ее зовут Тина Маккей. Тридцать три года, шеф-редактор в одном из лондонских издательств. Ее не видели с вечера среды, девятого июля; у нее было назначено свидание, на которое она не пришла.
Гленн записывал информацию в блокнот.
– Мне это имя знакомо. Нам присылали ее фотографии. И в газетах про эту Тину Маккей много писали, верно?
– Да. Она в издательском мире человек известный. В последний раз ее видела коллега незадолго до семи часов – Тина Маккей выходила из издательства. Забрала автомобиль из многоэтажного паркинга поблизости – у нее с ними долгосрочный договор. Охранник отвлекся: на двух машинах одновременно сработала сигнализация. Он видел, как выезжал ее автомобиль, но с такого расстояния не разглядел, кто сидит за рулем. С тех пор о Тине Маккей ничего не известно.
– Вы ведете расследование по категории «убийство»?
После короткой паузы:
– Вообще-то, у нас нет трупа, но похоже, что это именно тот случай.
– Чем я могу быть полезен?
– Я просматривал расходы Тины Маккей. Она подала стандартное требование в бухгалтерию о возмещении расходов за неделю, заканчивающуюся четвертого июля. Приложила квитанцию за бензин с автозаправки на Олд-Шорэм-роуд в Хоуве, датированную двадцать девятым июня.
Гленн посмотрел на календарь:
– Это было воскресенье?
– Да. В требовании она написала только: «Ланч, Роберт Мейсон». Ни ее родным, ни коллегам это имя не известно. Похоже, она никому про этого человека не говорила.
– Но если она вписала его имя в требование, значит это как-то связано с работой, – сказал Гленн.
Его собеседник иронически хмыкнул:
– При условии, что Тина Маккей не мухлевала с отчетами. Ты ведь знаешь, как это делается!
– Я? – делано возмутился Гленн. – Понятия не имею. Я человек порядочный.
Констебль Роубак рассмеялся:
– Ну конечно, я тоже. Мне бы и в голову не пришло попытаться провести денек на побережье за казенный счет.
– Ну, у меня-то в этом нужды нет, – заявил Гленн. – Здесь у нас вся жизнь – один сплошной пляж.
– Ты счастливчик. Если вдруг понадобится помощь с девицами, загорающими топлес, дай мне знать – я мигом примчусь.
– Уже завязал узелок на память. Но учти, приятель, ты пока самый последний в очереди.
– И на том спасибо. Ладно, давай о деле. Не мог бы ты проверить этого Роберта Мейсона, чтобы мы его с чистой совестью вычеркнули из списка подозреваемых.
– Есть о нем еще какие-нибудь сведения?
– К сожалению, только имя.
– Ладно. Тебя как зовут?
– Саймон. Саймон Роубак. А тебя?
– Гленн Брэнсон.
– Не родственник Ричарду?
– К сожалению, нет!
Роубак пообещал переслать по факсу подробности о ходе расследования, продиктовал свой рабочий и мобильный телефоны, поблагодарил Гленна и повесил трубку.
Гленн ввел имя Роберта Мейсона в компьютерную базу полиции Суссекса, но ничего не обнаружил. Тогда он открыл телефонный справочник и, к собственному ужасу, увидел там сотни полторы Мейсонов, никак не меньше.
«Вот сукин сын этот Роубак, – подумал он, – спихнул на меня свою работу!»
Гленн провел пальцем по фамилиям. Инициал «Р» имели пятнадцать Мейсонов. Ну что же, уже проще.
Пока он ждал факса от Роубака, мысли его снова вернулись к Коре Берстридж.
На лабораторные анализы крови и других жидкостей уйдет дня два. Значит, отчет патологоанатома от коронера он получит в начале следующей недели. Если доктор Черч не обнаружит ничего подозрительного, тело выдадут родственникам для похорон.
У него есть неделя, чтобы убедиться, что Кора Берстридж и в самом деле совершила самоубийство, либо доказать обратное.
А он пока даже не знал, с чего начать.
