1

Девушка улыбалась Майклу сквозь широкий прямоугольник звуконепроницаемого стекла, который разделял тесную радиостудию и не менее тесную аппаратную.

Девушку звали Аманда Кэпстик. Она работала продюсером независимой телевизионной компании, которая снимала документальный фильм о психиатрах. Двадцать девять лет, ниспадающие на плечи светлые волосы, хорошенькое личико и лукавая улыбка, которая проникает в самое его сердце.

Аманда стала первой женщиной, на которую Майкл Теннент взглянул дважды после того, как умерла его жена Кейти. А с тех пор прошло уже целых три года.

Он догадывался, почему так произошло: Аманда была немного похожа на Кейти, хотя внешне, казалось бы, являла собой совершенно иной тип. Кейти при росте пять футов девять дюймов отличалась стройностью и классической красотой. Аманда же была на добрых шесть дюймов ниже, а фигурой напоминала девчонку-подростка. И все же, когда она позвонила и попросила уделить ей полчаса, а на следующий день – это было три недели тому назад – пришла к нему в кабинет, искра снова затеплилась в сердце Майкла, хотя он и думал, что она давно уже погасла.

Кейти умела его развеселить. И Аманда тоже, по крайней мере один раз она вызвала у него улыбку.

Томас попытался не замечать девушку напротив, решив сосредоточиться на звонивших ему радиослушателях, но вдруг понял, что сегодня делает все ради Аманды Кэпстик, которая сидит за звуконепроницаемым стеклом в джинсовом костюме и белой футболке, со стильными часами на запястье.

Она стала его аудиторией. Стала еще три недели назад, хотя сегодня он и видел ее в первый раз после той коротенькой встречи. И сегодня только ее присутствие, и ничто другое, позволило Майклу забыть, пусть и на короткое время, тот кошмар, который начался со звонка одного из помощников коронера Вестминстера.

Аманда Кэпстик смотрела на сгорбившегося над своим пультом психиатра в огромных наушниках, видела выражение его лица, частично закрытого микрофоном – шаром из серой резины: глубоко сосредоточенное и серьезное, ну сли-и-ишком серье-е-езное. Доктор Теннент был красив: сквозь мужественный зрелый облик временами отчетливо проглядывали мальчишеские черты; пожалуй, к сорока годам он достиг пика привлекательности, сочетающей все преимущества юности и среднего возраста.

И одевается он соответствующим образом: костюм вроде бы непримечательный, но с модным воротником и ярким галстуком. Темно-каштановые волосы аккуратно зачесаны назад и зафиксированы с помощью геля; небольшие овальные очки в черепаховой оправе некоторые сочли бы претензией на моду, но Тенненту они придавали вид интеллектуала и… некий оттенок авантюризма.

«Ты прекрасно впишешься в мой документальный фильм», – думала Аманда. Ей импонировал этот обязательный, знающий себе цену человек. Но особенно девушке нравилась его открытость, полное отсутствие высокомерия. Столько врачей, а в особенности психиатров, уставали от своей профессии. Они, казалось, теряли интерес к пациентам, достигнув определенного предела, при котором удовлетворялись приобретенными знаниями и не желали двигаться дальше.

Доктор Теннент явно был другим. Как странно он улыбается, словно бы преодолевая какое-то внутреннее сопротивление, нарушая некий запрет. Аманда изучила его биографию и выяснила, что три года назад он потерял в автокатастрофе жену, – возможно, все еще скорбит по ней.

Еще она знала, что помимо этой программы, которая выходила в эфир на «Ток-радио» каждую среду, с семи до восьми часов вечера, доктор Теннент также вел еженедельную колонку по психиатрии в «Дейли мейл». Его особенно интересовали две патологии: обсессивно-компульсивное расстройство и дисморфофобия (научное название того, что журналисты именуют синдромом воображаемого уродства). Теннент регулярно мелькал в прессе и на телевидении: либо просто высказывал свое мнение, либо выступал в качестве эксперта на судебных слушаниях.

Три дня в неделю он принимал частных пациентов в Шин-Парк-Хоспитал близ Патни, а еще два – работал с пациентами, которых исследовали психиатры в Принцесс-Ройял-Хоспитал, больнице при Высшей медицинской школе. В упомянутом учебном заведении Теннент был почетным профессором. Он имел репутацию филантропа: делал пожертвования в пользу общественных организаций, оказывающих помощь людям, которые страдали фобиями и расстройствами. И еще он всегда шел навстречу больным: был готов снизить плату за свои услуги, если пациент не мог получить помощь Национальной службы здравоохранения или оплатить страховку.

Майклу так и не удалось узнать секрет, как устроиться поудобнее в этой студии-живопырке. Тут либо стояла такая жара, что с него пот катил градом, либо от усиленно работающего кондиционера начинали слезиться глаза. Плохо пригнанные наушники постоянно соскальзывали. Кофе с каждым днем, казалось, становился слабее, а одноразовые стаканчики все сильнее воняли пластмассой. Да еще вдобавок у Майкла постоянно возникало искушение щелкнуть одним из выключателей пульта; ему стоило немалого труда не отвлекаться на качающиеся стрелочки – индикаторы громкости, не прикасаться к микрофону или к пульту, где висело написанное от руки предупреждение: «НЕ ВЫКЛЮЧАТЬ!»

Как правило, во время эфира Майкл не нервничал: просто расслаблялся, настраивался на работу и делал все, что в его силах, чтобы помочь людям в стрессовой ситуации, которые не знали, к кому еще обратиться за помощью. Но сегодня вечером его отвлекала Аманда. И еще доктор Теннент никак не мог выкинуть из головы страшную новость: одна из его пациенток, актриса, совершила самоубийство. Стало быть, он недоглядел, что-то упустил – Майкл чувствовал себя виноватым в случившейся трагедии.

Обычно ему казалось, что час передачи пролетал стремительно, но сегодня время ползло как черепаха. Вопросы задавали трудные, а он, пытаясь играть на публику и желая произвести впечатление на Аманду, утратил непосредственность и теплоту, обычно свойственные ему при общении с радиослушателями.

Но время эфира, слава богу, подходило к концу. И вот в последние десять минут ему досталась некая Мардж из Эссекса. Откровенно говоря, Майклу очень хотелось ее придушить. Она разговаривала с ним таким тоном, словно он был не известным врачом, а кассиршей, обсчитавшей ее в супермаркете.

Изо всех сил стараясь сохранять спокойствие, Теннент мягко произнес:

– Полагаю, Мардж, вам стоит еще раз перечитать ту книгу, что вы упомянули. Понятие «коллективное бессознательное» ввел Карл Юнг, а вовсе не Зигмунд Фрейд. Неплохо бы освежить свои знания.

– Я так не думаю, доктор Теннент, – раздраженно ответила радиослушательница. – И вы, кстати, так и не объяснили, что означает мой сон. Про выпадающие зубы. Ну, что это значит?

Редактор сказал ему в наушники:

– Закругляйтесь, Майкл, через шестнадцать секунд новости.

Майкл кинул взгляд на часы над головой Аманды Кэпстик – до семи и впрямь оставались считаные секунды.

– Это весьма распространенный сон, Мардж. Я подробно рассказывал о нем две недели назад. В жизни человека есть два периода, когда у него выпадают зубы. Сначала – молочные, что означает появление проблем, связанных со взрослением, в особенности проблемы ответственности. Другой период, – продолжал Майкл со злорадством, какого и сам от себя не ожидал, – тот, который вы, судя по вашему голосу, сейчас переживаете. Ваш сон символизирует страх перед старостью и всеми проблемами, которые она несет с собой: потерей привлекательности, угасания прежних способностей, наступления беспомощности. Иными словам, беззубости.

– Но Фрейд толкует это иначе, – возразила женщина.

В наушниках прозвучал голос редактора:

– Десять секунд.

– Наша передача подошла к концу, – сказал Майкл. – Надеюсь, что хоть немного вам помог.

Он щелкнул выключателем, снял наушники и почувствовал, как струйка пота бежит у него сзади по шее. Аманда Кэпстик снова улыбнулась ему из-за стеклянной перегородки, одобрительно подняв большой палец.

Майкл в ответ поморщился и пожал плечами, потом залпом допил остатки холодного кофе. Дверь открылась, и, торжественно кивая, вошел редактор Крис Бимиш – среднего роста, бородатый, с птичьими глазами, в которых застыло подозрительное выражение.

– Ну, как вам сегодняшняя передача? – Майкл каждую неделю задавал этот вопрос.

А Бимиш каждую неделю давал ему один и тот же ответ:

– А что, хорошо, я думаю, людям понравилось.

– Боюсь, что-то у меня сегодня не заладилось, – сказал Майкл. – Я был далеко не на уровне.

– Да нет, думаю, людям понравилось, – повторил Бимиш, выступая от имени предполагаемых трехсот восьмидесяти двух тысяч радиослушателей. Он вроде как считал себя их уполномоченным.

– Вы были просто великолепны, – сказала Аманда Майклу несколько минут спустя, когда они прошли мимо охранника в пустой вестибюль. – Вы очень доверительно разговариваете со слушателями.

– Спасибо, – улыбнулся Майкл. – Но сегодня был не мой день.

– Я бы хотела использовать часть вашей передачи в своем фильме. Вы позволите?

– Конечно.

– Мы могли бы попытаться сделать запись в живом эфире, чтобы уловить ваш непосредственный стиль общения. – Она помолчала, потом добавила: – А вы никогда не задумывались о создании собственного телевизионного шоу? Что-нибудь вроде «В кресле психиатра» Энтони Клера?

– Я не уверен, что теле– или радиопсихиатрия приносит людям пользу, – ответил он. – Откровенно говоря, у меня на этот счет сильные сомнения. Десять минут – это ведь очень мало. Даже получаса и то недостаточно. Иной раз мне начинает казаться, что я приношу таким образом больше вреда, чем пользы. Трудно обсуждать проблему, не видя лица пациента, его мимики и языка тела. Поначалу я думал, что подобная передача заставит людей с большим доверием относиться к психиатрии. А теперь вот боюсь, что ошибался.

Они подошли к двери. Майклу нравился аромат ее духов – изысканный, чуть терпкий. Еще несколько секунд – и Аманда уйдет, а он отправится домой, проведет еще один вечер в одиночестве, сунет в микроволновку какой-нибудь полуфабрикат, пощелкает пультом телевизора, или попытается погрузиться в чтение, или сядет писать очередную статью, или…

…А ведь надо еще составить отчет, который затребовал у него помощник коронера.

Майклу отчаянно хотелось задержать Аманду. Но он уже столько лет не флиртовал с женщинами, что давно растерял даже те скромные навыки, которые у него когда-то имелись. А вдруг она замужем?

Он украдкой кинул взгляд на ее руки, но обручального кольца не увидел. У нее были удивительно маленькие и худые руки, лак на ногтях облупился, словно она была из работяг, которые не слишком заботятся о своем внешнем виде. И это еще больше расположило его к Аманде. Майкл не любил безупречность. Слишком многие из его пациентов были перфекционистами. Он предпочитал людей с простыми человеческими слабостями.

– Может, зайдем куда-нибудь выпить? – предложил он, удивляясь тому, как непринужденно звучит собственный голос. – У вас есть время?

Их взгляды встретились. У нее были красивые глаза, ярко-синего цвета, необыкновенно живые. Аманда улыбнулась, посмотрела на часы, потом отвернулась и уклончиво произнесла:

– Спасибо, но у меня как раз на восемь часов назначена встреча. Извините.

– Нет проблем, – сказал Майкл, скрывая разочарование за веселой улыбкой и спрашивая себя, с каким же это счастливцем у нее свидание.

По пути домой он думал об Аманде, неспешно ведя свой «вольво» на юг, через мост Патни, а потом вверх по крутому склону улицы. Вспоминал ее улыбку за стеклом студии. Вспоминал взгляд, которым она одарила его на прощание. А ведь во взгляде этом определенно присутствовала симпатия.

Да, Аманда отвергла его предложение выпить, однако…

Показалось ему или в самом деле в ее отказе сквозила некоторая досада?

Ничего, будут и другие возможности. Они еще встретятся. Или… Черт побери, он может позвонить ей прямо завтра и попытать счастья. Почему бы и нет?

«А вот интересно, доктор Майкл Теннент, чем ты можешь привлечь эту девушку? Ты на десять лет старше ее. Она молодая, эффектная, успешно делает карьеру – да весь мир у ее ног. А ты для нее всего лишь старпер на „вольво“.

Да и профессионал ты тоже не ахти какой. И доказательство тому – в сегодняшней утренней газете. Тебе остается только надеяться, что эта газета не попадется на глаза Аманде Кэпстик.

И тем не менее я ей понравился. Точно. По-настоящему понравился. Ну да, у нее была назначена на сегодня встреча, так что с того?»

Майкл решил, что позвонит Аманде завтра утром.

Откажет так откажет – ничего страшного.