5

– Прямо задницами вверх.

– Не может быть!

– Уверяю вас, именно так они и делают.

– Вы меня разыгрываете.

Ричард взял винный бокал, пьяненько улыбнулся, покрутил его в руке.

– Ставят их торчком.

– Правда?

Сэм смотрела на холеное лицо Сары Раунтри, отделенное от нее серебряным канделябром. В окне проплыли огни какого-то судна, разговор в комнате не заглушал стук его двигателя.

– Да, песчанок укладывают в пластиковые пакеты, а потом ставят торчком.

– Не могу поверить!

От порыва холодного воздуха, более сильного, чем прежде, задрожало пламя свечей, и Сэм увидела, как свет пляшет на бриллиантах и столовых приборах, заметила отблески на лицах гостей. Друзья. Обеды. Она любила устраивать званые обеды.

Обычно любила.

Коктейльные вечеринки превращались в сплошную мороку: светская болтовня – это, может, и неплохо, если хочешь прощупать почву для бизнеса, но не более того. Ужины тоже были не лучше. Удовольствие ниже среднего, – усевшись в кресло, пытаться есть с бумажной тарелки, не зная, куда пристроить бокал с вином. Бумажная тарелка всегда оказывалась слишком маленькой и гнулась при попытке нарезать на ней ветчину; угощение падало с нее на пол или хуже того – прямо тебе на колени.

Вот обеды – это да, совсем другое дело. Цивилизованно. Небольшая компания, всего несколько друзей. Хорошая еда. Хороший разговор.

Обычно.

Но только не сегодня.

Сегодня все было не так. И еда, и гости, и собственное платье, которое просто бесило Сэм. Ее фирменный буйабес не удался. Да еще Харриет О’Коннелл сказала, что у нее из-за загрязнения окружающей среды развилась аллергия на рыбу, а Гай Раунтри заявил, что не ест чеснок, и в результате эти двое разделили единственное авокадо, которое отыскалось в вазе для фруктов.

У оленины вид был такой, будто ее кремировали. Ягоды можжевельника в керамических кастрюльках превратились в густую горькую кашу, а приправа отделилась и плавала наверху, как нефтяная пленка на воде.

И откуда, черт возьми, она могла знать, что ягоды можжевельника безнадежно портят кларет?

Сэм услышала об этом от Арчи, который прочел ей целую лекцию. Арчи Крукшанк («Арчи тебе понравится… он хороший парень… Арчи знает толк в винах»), этот тип с широким, покрытым пятнами лицом и бросающимися в глаза красными прожилками, с плоским животом и толстыми пальцами, буквально залезал носом в бокал с вином, как свинья, ищущая трюфели. Он нагонял на Сэм тоску своими рассуждениями о винах разных годов:

– Урожай семьдесят восьмого гораздо лучше, чем восемьдесят третьего.

– Правда?

– Безусловно. Вина восемьдесят третьего года нельзя пить еще лет пять.

– Да неужели?

– Урожай восемьдесят второго года, как правило, сильно недооценивают. Но, конечно, все зависит от виноградника.

– Разумеется.

Крукшанк поднял бокал к свету и, держа на вытянутой руке, внимательно изучил с таким видом, словно в нем были нечистоты.

– Жалко, что с кларетом так получилось. Славное винцо шестьдесят второго года. Его, конечно, нужно было выпить еще пару лет назад, но ягоды можжевельника его все равно погубили. Можжевельник придает металлический привкус. Я удивлен, что Ричард не предупредил вас об этом.

– Вот злодей, утаил от жены секрет.

– А я-то считал его знатоком.

Сэм вдруг снова почувствовала дуновение холодного воздуха, и ей показалось, что громадная средневековая люстра над ними чуть сместилась в сторону. Она подняла голову. Теперь в подсвечниках вместо прежних толстых свечей горели вполнакала электрические лампочки. Она посмотрела на другой конец стола, где рядом с Ричардом сидел Андреас Беренсен, пресловутый швейцарский банкир. Он почти ничего не говорил, лишь улыбался чему-то своему, словно считал себя выше всего здесь происходящего. Высокий, крепкий, атлетического сложения мужчина, на вид приблизительно лет пятьдесят или около того. Холодное, довольно интеллигентное лицо, высокий лоб, волосы по бокам аккуратно уложены, но на макушке просвечивает лысина. На правой руке черная кожаная перчатка, которую он не снял даже за обедом. Андреас поднял бокал, пригубил вина, поймал взгляд Сэм, улыбнулся ей чуть ли не самодовольной улыбкой, поставил бокал обратно на стол.

Ее снова пробрала ледяная дрожь. То же самое Сэм испытала в ту минуту, когда встречала гостя в дверях и он пожал хозяйке руку, не снимая черную перчатку, которая напомнила ей страшный сон. Ерунда. «Не заморачивайся всякой ерундой», – сказала она себе.

Господи боже, сейчас ее голова была занята совершенно иными мыслями. Сэм чувствовала вину. Злость. «Я могла бы спасти всех этих людей», – сказала она Кену. Но тот только нежно посмотрел на нее и ответил, что многим снятся сны об авиакатастрофах и она ничего не могла изменить. «Даже если бы ты и захотела предупредить авиакомпанию, тебя бы все равно никто не послушал: им каждую неделю звонят сотни психов».

Но в душе у Сэм бушевала злость. Злость и недоумение.

«Почему? Как? Неужели мне и в самом деле приснился вещий сон?»

Платье тоже выводило ее из себя: ну что за дурацкий фасон, постоянно перекашивается на один бок. Сэм то и дело поводила плечами, пытаясь вернуть его на место. Потом не выдержала, встала из-за стола, пошла в спальню и вытащила подплечники. А теперь подумывала, не вернуть ли их обратно. Она снова повела плечами, чувствуя, как бирка натирает ей спину.

Арчи поднес к влажным губам бокал с сотерном, наклонил его и произвел звук, похожий на тот, с каким вода вытекает из ванны в сливное отверстие. Тонкая струйка вина выплеснулась ему на галстук. Да вдобавок он уже успел заляпать свой костюм едой. Сэм подумала, что жене Арчи, когда они вернутся домой, вероятно, придется засунуть мужа целиком в стиральную машину.

– Хорошее вино, – снисходительно сказал он. – По-настоящему хорошее. Трайфл, конечно, его немного портит.

Сэм посмотрела на сидевшего слева от нее Бамфорда О’Коннелла. Один из самых старых друзей Ричарда. Густая шевелюра с прямым пробором посередине, алый бархатный пиджак, старомодный галстук желтого шелка, – он был похож скорее на денди времен Эдуарда VII, чем на преуспевающего психиатра. Его жена Харриет, предпочитавшая безвкусно-богемный стиль, всегда выглядела так, будто на ней босоножки. Она сидела в центре стола и читала биржевому брокеру Питеру Ролингсу лекцию о необходимости охранять окружающую среду. Ох уж эти гринписовцы.

– Понимаете, все мы – губки, всего лишь губки, – сообщила она соседу своим пронзительно-серьезным (церковно-базарным) голосом. – Мы, как губки, впитываем в себя среду обитания.

– Мне однажды довелось заключать контракт на сбыт губок, – пробормотал Питер Ролингс.

Сэм совершила ошибку, посадив их рядом. У этих двоих нет абсолютно ничего общего, и на лице Питера теперь читалось выражение отчаянной скуки. Нужно было посадить его на свое место, рядом с Арчи Крукшанком. Сэм взглянула на соседа справа. Тот, ссутулившись на стуле, задумчиво разглядывал потолок и производил неприятные чавкающие звуки.

Арчи. В любом бизнесе обязательно найдутся не слишком приятные люди, которых приходится – скрепя сердце – терпеть, развлекать, ублажать. Она тоже имела дело с такими. Взять хоть Джейка, автора рекламных текстов.

Лизоблюдство – так они называли это в школе. Ничего с тех пор не изменилось. Приходилось идти по жизни лизоблюдствуя. А потом ты окажешься на небесах, сжимая в руках блокнот со списком богоугодных дел, как у ее тетушки Анджелы, и там уже начнешь лизоблюдствовать на всю катушку. «Привет, Господи, ну и славное же местечко Ты сотворил. Всего за семь дней? Вот здорово! И как же это Тебе удалось? Ну, несколько ляпов Ты все же допустил, однако это так, мелочи. Нет, правда, и внимания обращать не стоит… Ну, например, было бы так мило с Твоей стороны не забирать моих мамочку и папочку и не отдавать меня в руки двух самых разнесчастных на свете ублюдков. Ну и еще было бы хорошо, если бы у меня не случилось четыре выкидыша подряд, я уж не говорю о том, что чуть не умерла, когда рожала Ники. Ну и еще Ты напрасно сжег Хиросиму… Было бы славно, если бы мой муж не завел любовницу…

И если бы этот самолет не потерпел в Болгарии катастрофу».

Внезапно к горлу подступил комок, а желудок завязался узлом. Сэм вдруг показалось, что кто-то выключил звук у нее в голове: она все видела, но ничего не слышала.

Она почувствовала ледяной холод. И невероятное одиночество.

Все в комнате замерли, словно в стоп-кадре. Потом фильм продолжился. Уши у нее горели огнем, словно бы кровь в них закипала. Арчи принялся за трайфл. Он главным образом читал хозяйке лекцию, но ее жизнью даже не поинтересовался, только спросил – целых три раза, – сколько у нее детей. Его жена, с обесцвеченными волосами и огромными сиськами, сидела в конце стола, пытаясь отвлечь Ричарда от Андреаса. Она больше походила на стриптизершу, чем на супругу банкира.

– Замечательный трайфл, Сэм, – сказал Бамфорд О’Коннелл на своем сочном дублинском диалекте.

– Спасибо. – Она улыбнулась ему и чуть было не сболтнула, что приобрела десерт в супермаркете, но вовремя прикусила язык. Не стоит себя выдавать, тем более что, купив готовый трайфл, Сэм все-таки немного над ним поколдовала.

О’Коннелл, невысокий, жизнерадостный, настоящий сгусток энергии, с наслаждением отправил в рот очередную ложку трайфла. Этот человек – не важно, ел ли он, пил, говорил или просто сидел, – неизменно превращал жизнь в праздник. Занятый изучением других, он внушал окружающим, что наше существование – радость, непрерывная череда удовольствий.

Перехватив взгляд Сэм, Бамфорд поднял бокал:

– Маленький тост за хозяйку, спасибо тебе за все хлопоты.

Сэм снова улыбнулась, подумав: интересно, видно ли ему, что она покраснела. Эксцентричность О’Коннелла была всего лишь маской: этот обаятельный человек на самом деле был колючим, как иголка. Сэм ни на минуту не забывала, что их друг – психиатр, и всегда в его присутствии контролировала каждое свое движение, каждый жест, спрашивая себя, о каких ее патологиях, фобиях и тайных желаниях Бамфорд может догадаться, глядя, как она отрезает кусочек мяса, как держит бокал, как прикасается к собеседнику.

– Но ведь они живые? – спросил голос в дальнем конце стола. – Песчанки живые?

Сэм сердито посмотрела на Ричарда, взглядом приказывая мужу сменить тему, но он отвернулся, почти открыто обменялся ухмылкой с Андреасом, потом снова посмотрел на блондинку:

– Ну да, конечно. И когда песчанки начинают крутиться, это выглядит очень эротично, если вам нравятся такие вещи.

– Я думаю, это отвратительно, – заявила Шейла Ролингс.

– Держу пари, ваши пациенты рассказывают вам вещи и похуже, правда, Бамфорд? – поинтересовался Питер Ролингс, оставив Харриет в облаке столь губительного для экологии сигаретного дыма.

О’Коннелл улыбнулся, поймав взгляд Сэм; дал знать, что понял ее, покрутил бокал в руках.

– Это правда. Конечно, так оно и есть. – Он подмигнул Сэм. – Мы ведь именно поэтому и кладем пациентов на кушетки, чтобы они не видели наших лиц, когда рассказывают всякие такие вещи.

– А кто это проделывает подобное с песчанками? – спросила жена Арчи, широко распахнув глаза и хлопая веками, как голодные птицы клювами.

– Геи в Америке, – пояснил Ричард.

Зазвонил телефон.

Ричард вскочил, подошел к своему столу, снял трубку. На несколько мгновений воцарилось молчание – все смотрели на него.

– Гарри, великолепно! – громко сказал он. – Отлично, дорогой, это перспективный вариант. Нет, я не успел… пришлось уйти пораньше… ага… Слушай, ну это просто панацея. Продай опцион, если покупатель хочет получить ценные бумаги с десятипроцентной премией для АДР. А что насчет «Сони»?

– Ричард! – громко окликнула его Сэм. – Может, перезвонишь ему потом?

Муж прикрыл ладонью микрофон и поднял палец.

Бамфорд О’Коннелл откинул назад упавшие на лоб волосы и, обращаясь к Сэм, процитировал Библию:

– «Нечестивым нет мира».

– Ты говоришь, пятьдесят пять с половиной? А валютный курс? – Ричард постучал по клавиатуре калькулятора, потом посмотрел на Андреаса. – Ага, хорошо, давай. Купи мне сто пятьдесят тысяч акций. Ладно, пока. Поговорим завтра. Пока.

Он повесил трубку, включил компьютер и ввел в поисковик какой-то запрос.

Сэм свирепо смотрела на него.

– Ричард, а почем сейчас акции «Ай-би-эм»? – спросил Питер Ролингс.

– Секунду. – Он еще постучал по клавишам. – Черт, Нью-Йорк, похоже, слетел с катушек.

Арчи встревоженно оглянулся, потом снова посмотрел на Сэм, ему явно не терпелось пойти и проверить самому, но он передумал. Один только Андреас не выказывал ни малейшей озабоченности – сидел, глядя перед собой, прихлебывал вино и улыбался довольной холодной улыбкой. Может быть, швейцарские банкиры все всегда знают заранее? И считают британских финансистов своими марионетками?

– Спрос – сто двадцать четыре и пять восьмых! Предложение – сто двадцать четыре и семь восьмых! – выкрикнул Ричард и выжидающе посмотрел на Андреаса. Тот едва заметно одобрительно кивнул ему.

Сэм встала из-за стола, чувствуя устремленные на нее взгляды гостей, и подошла к Ричарду.

– Выключи его, – прошептала она. – Немедленно.

– Я хочу понять, продадим ли мы акции.

– Меня это не волнует. Я хочу, чтобы ты выключил комп. Сейчас же.

Она вернулась за стол, расточая улыбки, и принялась убирать тарелки после десерта.

– Принеси сыр, Ричард, – попросила она, направляясь на кухню.

Там она поставила стопку тарелок возле мойки. Включила кофеварку.

– Буйабес был высший класс, – сказал Ричард, тоже появившись на кухне. – Просто пальчики оближешь.

– Он был ужасен. И оленина – просто катастрофа. Слушай, а почему этот твой Андреас не снял перчатку?

– Он никогда ее не снимает. А что?

– Жутковато выглядит.

– Ничего страшного. Я думаю, последствия какой-нибудь аварии. Шрам или еще что-нибудь в этом роде. – Ричард положил руки ей на плечи. – Ты слишком взволнована, Багз. Расслабься.

Сэм стряхнула с себя его руки и повернулась к мужу:

– Ты напился.

– Я в норме.

– Ведешь себя просто ужасно. Всех смущаешь. Нам пришлось выслушивать твою болтовню про песчанок вверх задницами и про то, что Екатерина Великая умерла, трахаясь с жеребцом, а потом ты вообще ушел из-за стола и занялся работой.

– А ты весь вечер сидишь как манекен. Ни с кем не разговариваешь. Притулилась в уголке и смотришь перед собой. Ты что, неважно себя чувствуешь?

– Я отлично себя чувствую.

– А выглядишь ужасно. Весь вечер бледная, как простыня. Тебе нужно показаться врачу.

– Я тебе говорила, меня напугала эта авиакатастрофа.

– Да брось ты, Багз, какой из тебя, на хрен, оракул.

Сэм смерила его гневным взглядом. Вот так. Они с мужем два совершенно чужих человека. Она больше не могла говорить с Ричардом ни о чем важном – с таким же успехом можно обсуждать это с первым встречным в автобусе. Сэм развернулась и пошла назад в комнату. Ричард вернулся на свое место, и блондинка тут же вцепилась в него.

– А вы когда-нибудь пробовали с песчанкой? – спросила она.

Он закурил, звучно затянулся.

– Нет. Сэм не увлекается эксцентричным сексом. – Ричард увидел лицо жены и поспешно отвернулся. – Вообще-то, она слишком занята в последнее время – смотрит сны.

– Наверное, очень эротические?

– Нет… все больше про авиакатастрофы. Считает, что ей приснилось сегодняшнее падение самолета в Болгарии.

Сэм снова поймала взгляд Андреаса, увидела его холодную и, как ей показалось, понимающую улыбку.

– А я думаю, что на самом деле ей приснился мой пенис. Слушай, Бамфорд! – прокричал Ричард через весь стол. – Фрейд, кажется, считал, что самолет – это здоровенный член, да?

– Ты собирался предложить гостям портвейн, Ричард, – сказала Сэм, стараясь произносить слова четко, чтобы никто не заметил дрожи в ее голосе.

Бамфорд О’Коннелл посмотрел на нее, улыбнулся сочувственно, словно уговаривая не беспокоиться, не расстраиваться: дескать, вообще-то, Ричард хороший парень, только немного перебрал.

– Да, портвейн. У нас хороший портвейн. «Уоррс» шестьдесят третьего года. Арчи, попробуешь?

– Великолепный сыр, вот этот, такой мягкий, – заметила жена банкира не менее мягким голосом.

«Его делают из грудей жирных блондинок» – так и подмывало сказать Сэм, и ей пришлось прикусить язык, чтобы не произнести эти слова вслух.

– Называется камбоцола, – язвительно пояснила она, однако, вспомнив об обязанностях хозяйки, тут же снова изобразила улыбку. – Вкусный, правда?

– Сэм, а как там у вас обстоят дела с особняком? – поинтересовался О’Коннелл.

– Скажешь тоже – особняк! Просто старый фермерский дом.

– Я думал, это построенное бог весть когда здание, внутри которого обитают привидения или что-нибудь в этом роде.

Сэм отрицательно покачала головой:

– Боюсь, никаких привидений там нет и в помине.

– Вы переезжаете за город? – вдруг оживился Арчи.

– У нас был маленький коттедж, куда мы ездили на выходные. А потом мы приобрели дом посолиднее, но его сильно повредило ураганом.

– Хорошая идея – уехать из Лондона, – сказал О’Коннелл. – Сбежать подальше от всякой шушеры.

– Ну, положим, за городом тоже полно разных хмырей, – возразил Ричард. – Только они ездят не на автомобилях, а на тракторах.

Сэм принесла кофе, стала разливать. О’Коннелл передавал чашки гостям.

– Спасибо, – поблагодарила она, когда они закончили.

– С тобой все в порядке? – спросил он.

– Да… нормально… – Сэм не стала вдаваться в объяснения.

– У тебя слегка усталый вид. Много работаешь?

– Не больше обычного. Просто я сегодня пережила небольшой шок, только и всего.

– А что случилось?

– Я… – Сэм почувствовала, как румянец обжег ей щеки. – Я… Слушай, Бамфорд, а ты хорошо разбираешься в снах?

– В снах? Если кто-то скажет тебе, что хорошо разбирается в снах, то этот человек стопроцентно лжец. Мне, вероятно, известно об этом не больше, чем другим. А почему ты спрашиваешь?

– Ты используешь сны в своей работе?

– Конечно. Они очень важны… но мы пока мало что о них знаем.

– Член Адама – запретный плод, – прокомментировал Ричард. – Это очевидно. Змий. Классический Фрейд. Это был Адамов пенис.

– Как проницательно, – проворковала блондинка. – Я об этом никогда не думала.

Сэм отхлебнула «Перье», потом покрутила стакан в руках и посмотрела на психиатра.

– Как думаешь, можно ли во сне увидеть будущее? – спросила она, слегка смутившись.

– Тебя интересует предвидение?

– Это так называется?

– Ты имеешь в виду, что человек во сне видит события, которые впоследствии действительно происходят?

– Да.

О’Коннелл взял бокал и пригубил портвейн с таким явным удовольствием, что Сэм тоже невольно захотелось выпить.

– Прекрасное вино, – одобрил он. – Просто отличный портвейн. У меня от спиртного завтра будет жуткая мигрень. Это предвидение?

Сэм наклонила голову:

– Я серьезно, Бамфорд.

Он улыбнулся, потом нахмурился:

– Это как-то связано с сегодняшней авиакатастрофой? Той, о которой говорил Ричард?

Сэм кивнула.

Он внимательно посмотрел на нее:

– У меня есть пациенты, которые все время предвидят будущее.

– Правда?

– Ну, они так считают.

– А на самом деле это неправда?

– Ха, будь это правдой, я бы давно стал миллионером! Я бы просил их предсказывать победителей на скачках. Мог бы продавать Ричарду информацию о выгодных вложениях. Мы бы подмяли под себя весь рынок.

Тут прямо над головой у Сэм раздался громкий хлопок, и она почувствовала острую боль в ладони. Она вскрикнула, опустила глаза. Осколки стекла сверкали на столе вокруг нее. По указательному пальцу растекалась капелька крови. Сэм недоуменно оглянулась. Все гости подняли головы и разглядывали люстру.

– Как странно, – сказал кто-то.

– Вероятно, на лампочку попала краска, – раздался еще чей-то голос. – Из-за краски такое случается.

– Скорее, скачок напряжения. Во время рекламной паузы все кидаются в туалет. Вот электрические сети и не выдерживают перегрузки.

– Но уже первый час ночи.

Сэм посмотрела на люстру. Одна из лампочек взорвалась, из патрона торчали неровные стеклянные зубцы.

Холодный укол страха пронзил ее. Звук хлопка эхом звучал в голове, затухал, потом снова набирал силу, навевая смутное, очень смутное воспоминание о прошлом.

Сэм нахмурилась, опустила глаза: она разглядывала гроздь винограда, изображенную на дощечке для нарезки сыра, крохотные осколки стекла, сверкавшие в пламени свечей, ряд перстней на пухлых пальцах блондинки – очень смахивает на кастет; потом уставилась на темное пространство квартиры вдали от стола. Воспоминание пронзило ее мозг, как боль в пальце. И снова Сэм встретилась взглядом с Андреасом. Его пальцы в перчатке обвивали бокал, и Адреас улыбался ей.