2

Сэм набрала на клавиатуре компьютера ряд цифр, а потом устало откинулась на спинку стула и закрыла глаза; в голове у нее гудело и стучало, словно пылесос, работавший в коридоре за дверью. Она посмотрела на часы. Двадцать минут седьмого. Среда, 22 января. Господи, как время летит. Только вчера, казалось, праздновали Рождество.

Она развернулась в кресле и посмотрела сквозь свое отражение в окне на тонкие струйки дождя, которые безмолвно падали в темноту быстро пустеющих улиц Ковент-Гардена. Это был самый мокрый из всех дождей: такой, кажется, хлещет на тебя со всех сторон, проникает под одежду, под кожу и даже словно бы обдает тебя брызгами с тротуара.

Да еще эти вечные сквозняки: от окна немилосердно дуло. Сэм втянула голову в плечи, потом потерла ладони одну о другую. Отопление отключили, и в кабинете стоял холод. Она посмотрела на лежавший рядом с монитором эскиз – раскадровку рекламного ролика. Первый кадр изображал морской берег с пальмами. На следующем из моря выбегали мужчина и женщина – оба красивые, в дорогих купальниках, и даже над загаром их, похоже, поработал дизайнер. Третий кадр: женщина пробует шоколадку, которую держит в руках мужчина. И подпись: «Шоколад „Сам по себе“. Эту плитку хочется съесть в одиночестве… или разделить с очень близким другом».

Убранство кабинета было простым: белые стены и черная офисная мебель. Только в углу пряталось какое-то чахлое растение, решительно пресекавшее все попытки Сэм заставить его зазеленеть в полную силу. Уж она и поливала его, и разговаривала с ним, и музыку ему ставила, и листья молоком мыла (после чего оно страшно воняло несколько дней), и подвигала его поближе к окну, и, наоборот, отодвигала подальше, – все тщетно. Правда, растение не засыхало настолько, чтобы можно было с чистой совестью его выбросить, но в то же время и не приобретало надлежащего вида, чтобы стоило держать его в кабинете. Клер, коллега Сэм, с которой они делили кабинет, сказала однажды, что это, наверное, домашнее растение, а не офисное. У Клер были довольно странные представления о многих вещах.

Стены кабинета пестрели графиками и фотографиями, тут и там виднелись стикеры с напоминаниями, что нужно сделать. А столов здесь было только два: ее собственный, где царил относительный порядок, и стол Клер, который был просто стерильно чист, абсолютно идеален, что действовало на нервы. Перед уходом Клер неизменно приводила свое рабочее место в безупречный вид, причем делала это с самодовольным выражением лица, словно бы давая понять, что одному богу известно, вернется она сюда снова или нет.

Сэм услышала приближение пылесоса по коридору – стук, грохот, жужжание – и зажмурилась, пытаясь прогнать из головы боль, которую с трудом отличала от воя пылесоса. Дверь открылась, и вой усилился тысячекратно. Сэм подняла голову, собираясь поздороваться с Розой, но вместо уборщицы в кабинет вошел ее босс, Кен Шепперд. Лицо Сэм растянулось в улыбке.

– Привет. Извините, что не пришел раньше, но тут у меня было… – Кен помахал правой рукой в воздухе, потом описал ею круг, словно разматывая клубок.

– Ничего страшного, – сказала она. – Я просто хотела узнать кое-что насчет шоколада «Сам по себе». Уточнить, кому вы поручите съемки рекламного ролика.

– Сэм, а что это вы такая бледная? Не простудились?

– Голова побаливает. Наверное, от этого монитора. Думаю купить для него защитный экран.

– У меня есть аспирин.

– Спасибо, не беспокойтесь.

Он подошел к ней, неугомонный мужчина лет сорока пяти, одетый как студент; седеющие волосы вечно взъерошены (интересно, босс вообще ходит когда-нибудь к парикмахеру?); лицо приветливое, но помятое, как и его джинсовая рубашка; проницательные голубые глаза добродушно улыбаются. Кен остановился у стола Клер:

– Образцовый порядок, правда?

– Это камушек в мой огород? – усмехнулась Сэм.

– Как она вам?

Клер работала у них всего несколько недель. Ее предшественница Лара ушла без предупреждения. Просто как-то в понедельник не появилась на службе, а на следующий день прислала письмо, сообщавшее, что она, дескать, страдает от нервного перенапряжения и врач посоветовал ей сменить работу.

– У меня к ней претензий нет, – сказала Сэм. – Говорит она мало.

– Да, помнится, вы жаловались, что Лара слишком много болтает. А как Клер справляется со своими служебными обязанностями?

Сэм пожала плечами.

– И как прикажете это понимать? Так нравится вам, как Клер работает, или нет?

Она снова пожала плечами:

– Мне вначале казалось, что новенькая очень даже ничего… но… в общем, я не знаю.

– А по-моему, так Клер довольно толковая. Дадим ей время.

– Как прикажете, сэр!

Кен подошел к Сэм, встал рядом, просмотрел раскадровку.

– Джонси, – сказал он. – Я хочу, чтобы съемками занялся Джонси. Свяжитесь с ним.

– А если Джонси не сможет?

– Я уже говорил с ним. – Кен прищурился, глядя на эскиз. – «Сам по себе». Веселенькое название для шоколадки.

– Я думаю, вполне подходящее.

Босс прочитал вслух:

– «Как и у кокосового ореха, у шоколада „Сам по себе“ все самое вкусное внутри».

Он сделал шаг назад, погладил живот, повторил фразу еще раз басом. Сэм рассмеялась.

– «Шоколад „Сам по себе“, – прогремел Кен. – Плитка, которая не тает на солнце… „Сам по себе“ – первая в мире предварительно переваренная еда. Вам даже не нужно ее есть – только купить и выбросить в сортир».

Сэм улыбнулась и покачала головой. Кен закурил, и от запаха табака ее мигрень усилилась. Она смотрела, как шеф вышагивает по кабинету, разглядывает графики на стенах, – на этот год уже заказано восемнадцать рекламных роликов, а в прошлом году они сделали сорок три. Кен брал по десять тысяч фунтов за каждый день режиссуры, и фирма получала проценты от стоимости продукции. Если бы ему не нужно было возвращать долги и платить жене алименты, он бы давно уже разбогател. А если бы Кен еще сдерживал свой характер и приноравливался к быстро изменяющейся моде, то и вовсе стал бы миллионером.

– Надеюсь, вы собираетесь быть паинькой на завтрашней встрече? – поинтересовалась Сэм.

– Быть паинькой? – переспросил он.

– Да. – Она улыбнулась.

Босс кивнул, как непослушный школьник.

– На кону большие деньги, Кен.

– Смету уже составили?

– Как раз собираюсь распечатать.

Кен посмотрел на свои часы – стильные солидные часы для настоящих мачо, оснащенные шишечками и водонепроницаемые, способные выдержать погружение на глубину до пятисот метров (очень удобно при принятии ванны, заметила как-то Сэм). И предложил:

– Не хотите промочить горло?

– Нет, спасибо. Я сегодня собираюсь вернуться вовремя, чтобы успеть уложить Ники. А то вчера припозднилась.

– Да мы быстро.

– Что это вам вдруг так загорелось?

Кен сложил руку в кулак и ткнул большим пальцем вниз.

– Там открылась бильярдная. Собираюсь встретиться с двумя новыми ребятами из рекламного агентства «Лоу Говард-Спинкс». Бизнес прежде всего, – добавил он, заметив выражение ее лица.

– Скажите, какой бизнесмен! – поддразнила шефа Сэм.

«Дворники» видавшего вида «ягуара» преобразовывали дождь в прозрачную пленку на лобовом стекле, что лишь ухудшало видимость. Переживая, что Ники опять ляжет спать без нее, Сэм ехала быстро, напряженно вглядываясь в дорогу впереди. Миновала Тауэр, на зубчатых стенах которого повисла ярко освещенная взвесь дождя, затем Доклендс, сбросила скорость, свернув на Уэппинг-Хай-стрит, чтобы не слишком растрясти на брусчатке двадцатипятилетнюю старушку-машину. Проехала темный квартал строящихся домов, большой освещенный рекламный плакат, гласивший: «ОБРАЗЦОВЫЕ КВАРТИРЫ», а потом еще один: «ПРИБРЕЖНЫЕ ДОМА – ПРИБРЕЖНЫЙ СТИЛЬ ЖИЗНИ». «Купи себе стиль жизни, – подумала она. – Мне, пожалуйста, фунт салями, два арбуза и стиль жизни».

Сэм проехала по темной улице – наверное, такая же темнота царила здесь и сто лет назад, – повернула направо и направилась мимо склада на неосвещенную парковку. Вышла из автомобиля, вдохнула маслянистый соленый запах Темзы, взяла с пассажирского места дипломат, тщательно закрыла дверь и под проливным дождем поспешила к дому, опасливо поглядывая на темные закоулки. Когда под напором усилившегося ветра неожиданно задребезжала металлическая ограда, Сэм испуганно вздрогнула.

Она поднялась по ступенькам на крыльцо, и тут же с сухим металлическим щелчком автоматически включился свет. Сэм набрала код на домофоне, вошла внутрь, закрыла за собой дверь. Ее шаги отдавались гулким эхом, когда она шла по каменному полу тускло освещенного вестибюля, мимо стальных подпорок, выкрашенных в ярко-красный цвет, двух громадных дубовых бочек, установленных в нишах стены. Как ни крути, а невозможно скрыть, что это ныне жилое здание было когда-то громадным мрачным складом, построенным в стиле викторианской готики.

Сэм вошла в кабинку лифта, что означало ступить в темноту, поскольку свет зажигался только после того, как закрывалась дверь. До чего же внутри жутко. И как медленно движется лифт. Она прислонилась к стене кабинки, которая ползла на последний этаж, и подумала: «Хорошо еще, что у нас в доме всего пять этажей, а не двадцать пять, иначе за время подъема можно было бы успеть пообедать». Наконец лифт с рывком, который всегда чуть не сбивал Сэм с ног, остановился, и она, выйдя в коридор, направилась к своей двери, отперла ее и вошла в их громадную квартиру. Ники сломя голову бросился ей навстречу по коридору; рубашка выбилась из штанишек, светлые волосы падают на лицо.

– Мамуля пришла! Ура!

Она наклонилась, прижала сына к себе, и он тоже обхватил ее двумя руками, крепко поцеловал в обе щеки, а потом посмотрел на нее и торжественно сообщил:

– Я теперь инвестор.

– Да неужели, Тигренок?

– Да, инвестор! И у меня есть фортпель.

– Фортпель? – недоуменно переспросила Сэм.

– Ага! Я сегодня заработал три фунта.

– Целых три фунта? Какой молодец. И как же ты их заработал?

– Из фортпеля. Меня папа научил.

– Да что же это за фортпель такой?

Он взял мать за руку:

– Идем, я тебе покажу. – Ники посмотрел на нее, его большие голубые глаза сияли восторгом. – Мы рискуем.

– Ты рискуешь?

– Ага!

– Нужно говорить не «ага», а «да», дорогой.

– Ага, – подначил он маму, вырвал руку и побежал по коридору, на миг повернув голову. – Ага!

Сэм поставила дипломат, сняла пальто и пошла за сынишкой по громадному холлу, а потом по коридору в его спальню.

– Папа! Покажи маме, сколько денег мы заработали!

Ники стоял на красном ковре возле отца, который опустился на колени перед маленьким детским компьютером. Рядом в пепельнице дымилась сигарета, в одной руке муж Сэм держал стакан с виски, а другой стучал по клавиатуре. Высокий, крепкого сложения, Ричард Кертис даже на коленях производил впечатление великана, особенно в этой захламленной детской. Он повернулся, посмотрел на жену и улыбнулся, словно бы спрашивая: ну что, у нас все по-старому?

– Привет, Багз. – Это было ее домашнее прозвище. Ричард почему-то считал, что жена похожа на мультяшного кролика Багза Банни.

Сэм несколько секунд смотрела на мужа: на его красивое какой-то старомодной красотой лицо, которое принадлежало скорее Голливуду сороковых, чем Лондону восьмидесятых, на его гладко причесанные волосы и розовую рубашку с расстегнутым воротом, на тугие подтяжки и брюки в тонкую полоску. Она смотрела на этого человека, которого так сильно любила прежде и который теперь казался ей чуть ли не чужим.

– Хорошо прошел день? – спросил он.

– Просто отлично. – Сэм наклонилась скорее ради Ники, а не по какой-либо иной причине, прикоснулась к щеке мужа своей, почувствовав его вечернюю щетину, и легким прикосновением губ изобразила поцелуй. – А у тебя как дела?

– Так себе. Рынок осторожничает.

– Покажи ей, папуля. – Ники возбужденно похлопал отца по спине.

– Мы сделали ему маленький портфель. Положили туда несколько акций, и я буду обновлять их каждый день в соответствии с рыночным курсом.

– Прекрасно, – безучастно произнесла она. – И кем же будет наш сын? Самым юным яппи в мире?

– Яппи-папи! – сказал Ники, подпрыгивая. – У нас есть белка.

– Не белка, Тигренок, а БЕЛК – Британская единая лесопромышленная компания.

По всей детской: на полу, полках и подоконниках – теснились игрушки, главным образом машинки. Ники обожал машинки. Обезьянка с двумя музыкальными тарелками стояла на подоконнике с таким видом, будто собралась прыгнуть вниз. Ричард еще постучал по клавиатуре, Ники внимательно наблюдал за ним.

Ники.

Их сын чувствовал, что между мамой и папой что-то произошло. У детей вообще очень развита интуиция, и мальчик понимал, что каким-то образом виноват во всем папа. Казалось, это еще больше сблизило Ники с Ричардом, если только такое было возможно.

Папочкин сыночек. Сэм чуть не умерла во время родов, но ее сыном по-настоящему Ники, похоже, так никогда и не станет. Вечно тянется к отцу. Эти двое всегда прекрасно ладили и были очень близки. Машины. Самолеты. Лего. Игры. Катание на лодке. Рыбная ловля. Пистолеты. А теперь еще и компьютер – отец подарил ему на Рождество детский ноутбук. Ричард всегда учил Ники. Он разбирался в его игрушках и знал, как в них играть. Ричард был его приятелем.

– Акции «Американ экспресс» упали на два с половиной пункта.

– Это значит, что мы потеряли деньги?

– Боюсь, что так.

– Ну во-о-от.

– Пора принимать ванну, Ники.

– Можно поиграть еще немножко?

– Нет, ты и без того уже опоздал. Давай напускай воду. А мама пойдет переодеться. – Сэм вышла из комнаты и увидела няню Ники – та выходила из кухни.

– Привет, Хелен.

– Добрый вечер, миссис Кертис, – смущенно ответила вечно неуверенная в себе Хелен.

– Все в порядке?

– Да, спасибо. У Ники в школе все хорошо. Учителя им довольны, говорят, мальчик делает большие успехи в арифметике.

– Ну, это Ники явно пошел в отца – у меня к математике нет ни малейших способностей.

Сэм вошла в их спальню и ощутила тот же холод, что и в кабинете на работе; холод, казалось, преследовал ее повсюду. Она вперила взгляд в висевшую на стене картину в ярких теплых тонах, изображавшую полулежащую обнаженную женщину с большой грудью и жестким кустиком волос на лобке. Эту хитро улыбающуюся красотку Сэм видела каждое утро. Ричарду нравилась эта женщина, это он настоял на том, чтобы ее тут повесить. Сэм села на кровать с четырьмя столбиками, сняла туфли, потом ненадолго прилегла. С зеркальной панели сверху на нее смотрело собственное отражение: мокрые от дождя волосы прилипли к голове, лицо слишком бледное, просто белое. Зеркала были в спальне повсюду. Ричард был просто на них помешан.

Сэм снова перевела взгляд на обнаженную женщину. Не так ли выглядела и девица из его офиса? Та шлюха, с которой Ричард уединился в отеле в Торки? Может быть, у нее тоже были большие сиськи и хитрая улыбка?

«Вот сука», – подумала Сэм. Злость закипала в ней, смешиваясь с грустью. А ведь раньше все было так хорошо. Отлично, просто великолепно. Надежный мир, налаженный быт. Счастливые времена. Все шло прекрасно, пока…

Пока ей не стала известна горькая правда. И вот тут-то из Сэм словно бы вытащили заглушку, и все ее эмоции прорвались наружу.

Сэм присела на краешек маленькой кровати Ники, принялась листать лежавшую на прикроватном столике книгу – «Королевство ночных грязнуль».

– Почитать тебе?

– Нет. – Сын обиженно посмотрел на нее. – Лучше расскажи мне что-нибудь. Ты так хорошо рассказываешь.

Она оглядела комнату:

– Ты мне обещал навести тут порядок. А то все подарки, что ты получил на Рождество, поломаются.

Сэм встала, подошла к приоткрытой двери шкафа, открыла ее еще больше. Из шкафа выпал пластмассовый самолет, хвост у него отломился и отлетел в сторону. Ники, казалось, вот-вот заплачет.

– Вот ведь как глупо получилось. Кто же его туда так неаккуратно положил?

Мать опустилась на колени.

Ники молчал.

– Это ты?

Мальчик поджал губы.

– Может быть, завтра папа сумеет тебе его починить. – Она подняла обломки самолета с пола, положила их на стул, потом села рядом с сыном.

– У меня в воскресенье день рождения, да, мамуль?

– Да, Тигренок.

– И я опять получу подарки?

– Если не наведешь здесь порядок, то нет.

– Я наведу порядок. Обещаю.

– К тому же на Рождество тебе и так очень много всего подарили.

– Но Рождество было сто лет назад!

– Прошло лишь четыре недели, Тигренок.

На лице Ники появилось расстроенное выражение.

– Это несправедливо.

Видя, как сын расстроился, мать погладила его по щеке:

– Да будут у тебя новые подарки, будут.

«Взятка – вот как это называется. Я покупаю его любовь. Покупаю любовь собственного ребенка».

– Ур-р-ра! – Он возбужденно замолотил руками по краям кровати.

– Ну-ка, давай пока успокойся. Сегодня среда. Еще четыре дня осталось.

– Три.

Сэм рассмеялась:

– Ну хорошо. Три с половиной.

Головная боль у нее немного прошла.

Ники надул щеки, скорчил гримасу, погрузился в подсчеты, загибая пальцы.

– Три с четвертью. А теперь расскажи мне сказку. Про драконов.

– Про драконов я тебе уже рассказывала. Вчера.

Он с надеждой приподнялся на подушке, заморгал большими голубыми глазами.

– Ну, мамочка, сделай вид, что ты не закончила. Давай, будто дракон ожил и теперь гоняется за человеком, который его убил.

– Ну хорошо. В давние времена в стране, которая называлась Ники-Здесь-Нет, жил один ужасный человек.

– А почему он был ужасный?

– Да вот такой уж уродился.

– А как он выглядел?

– Ужасно-преужасно.

Мальчик улегся поудобнее и уснул, не дослушав. Но когда мать встала, тут же открыл глаза. Она наклонилась и поцеловала его:

– Спокойной ночи, Тигренок.

– Но ты же не досказала сказку!

Его слова застали Сэм врасплох. До чего же детишки сообразительные. Да уж, им палец в рот не клади.

– Завтра доскажу. Договорились?

– Договорились, – пробормотал он сонным голосом.

– Пока-пока.

– Пока-пока, мамочка.

– Свет оставить или выключить?

Он ответил не сразу:

– Оставь, пожалуйста.

Мать послала ему воздушный поцелуй и тихо закрыла за собой дверь.

Она смотрела, как Харрисон Форд на телевизионном экране танцует с Келли Макгиллис в свете фар своего побитого фургона. Слезы навернулись Сэм на глаза при мысли о том, что́ она – или они – потеряли. Обо всем том, что ушло и уже никогда не вернется.

Ричард, ссутулившись, сидел на диване, рядом с ним стоял стакан с виски, наполненный на неизменные четыре пальца, а чуть дальше – почти пустая бутылка «Тичера». В дальнем углу камина потрескивало полено, но Сэм проняла дрожь – с Темзы через многочисленные зеркальные окна потянуло холодом.

Свет в комнате был приглушен – горели всего две лампы, да с той стороны реки, из Блумсбери, проникало оранжевое мерцание уличных фонарей. Сэм отвернулась от телевизора, направилась к длинному дубовому столу и принялась расставлять на нем красные бокалы для вина.

– Сколько всего, Ричард?

– А?

– Я спрашиваю, сколько ставить бокалов? Я накрываю стол на завтра.

– Нас будет одиннадцать человек.

– И по сколько бокалов каждому? – чуть раздраженно поинтересовалась Сэм.

– По три. У нас будет шабли и кларет. «Фолатьер» восемьдесят третьего года, «Филипп Леклерк», потом «Калон-Сегюр» шестьдесят второго. На этом мои запасы шестьдесят второго года кончаются. И еще сотерн – очень хороший – «Куте де Барсак» семьдесят первого. – Ричард взял стакан с виски, выпил половину, закурил сигарету. – Люблю фильмы с Харрисоном Фордом, – сказал он, глядя на экран. – Да, чертовски хорошее вино. – Он допил виски, аккуратно прижал четыре пальца к основанию, налил остатки из бутылки. – Шабли тебе понравится.

– Не сомневаюсь, – ответила Сэм.

– Арчи знает толк в винах. Пьет только первый сорт. Бутылку за триста фунтов на ланч. Лафиты и всякое такое. Просто шик! Арчи тебе понравится. Он хороший парень.

– Думаю, нужно поставить также и стаканы для «Перье». Минералки все захотят. – Она посмотрела на мужа, но он снова был захвачен действием на экране. – А портвейн ты будешь подавать?

– Да.

– Тогда я и бокалы для портвейна тоже поставлю.

– А уж какой он крутой игрок, этот Арчи.

– Значит, ты с ним сыграешь.

– В Сити, Сэм. Он крутой игрок в Сити.

– Может, он и Ники чему-нибудь научит.

Сэм направилась к серванту в углу, достала еще бокалы. На улице завывал ветер, швырял черную воду Темзы на пирсы внизу, сотрясал оснастку яхт. Она видела отраженное мерцание света в волнах, темные корпуса лихтеров, стоявших на якоре посреди реки.

«Ну и погодка», – подумала Сэм и, взяв поднос, понесла его к столу.

– И этот твой знаменитый Андреас тоже будет?

– А? Ага.

Ричард поудобнее устроился на диване, глотнул виски.

– Значит, наконец-то я с ним познакомлюсь. Забыла, как его фамилия?

– Беренсен.

– У него есть жилье в Лондоне?

– Нет, он только по делам сюда приезжает.

– Из Швейцарии? А чем именно он занимается? Он вроде банкир, да?

Ричард почесал затылок:

– А? Что? Ага, банкир.

– Настоящий швейцарский гном?

– Гном? – Ричард хмыкнул. – Вообще-то, он довольно высокий.

– Получается, он теперь самый крупный твой клиент?

– Угу. Вроде того.

Сэм нахмурилась, подумав, что Ричард отвечает как-то слишком уклончиво.

– А как у тебя на работе? – спросил муж.

– Дел по горло. По-хорошему, мне бы надо там еще сидеть.

– Этот тип – Кен – нагружает тебя выше крыши. Столько поездок – чистое безумие. Ты слишком много ездишь, Багз, ты это понимаешь?

Ричард отвернулся.

Его лицо, прежде всегда такое свежее и подтянутое, за последнее время осунулось, покрылось морщинами, и он выглядел гораздо старше своих тридцати трех лет. В мерцающем свете телеэкрана и пламени из камина это лицо вдруг привиделось Сэм таким, каким оно будет в старости: когда у Ричарда закончатся жизненные силы, он начнет сморщиваться и сдуваться, как упырь из ужастика. Это напугало ее. Сэм боялась старости.

– Мне необходимо ездить, такая уж у меня работа.

Он отпил виски на два пальца и снова от души затянулся сигаретой. Запах табака дразнил ее, она жалела, что бросила курить, и злилась на собственную слабость.

– Я думаю, ты слишком мало времени проводишь с Ники, – заявил муж.

– Я и так провела с ним целых три года, Ричард. Я ради сына пожертвовала карьерой.

Он наклонился, погасил сигарету.

– Это был твой выбор, дорогая.

– Наш выбор, – сказала она. – Я пожертвовала тремя годами. А чем пожертвовал ты? Может, теперь твоя очередь?

– Не говори глупостей.

– Никакие это не глупости.

– Багз, я не возражаю против твоей службы, но то, что ты делаешь, чистое безумие. Ты пашешь днем и ночью, приносишь работу домой, постоянно мотаешься по всей Европе, скачешь с одного самолета на другой. Тебя вечно нет дома. Франция. Голландия. Германия. Испания. Болгария. В прошлом году ты только в Болгарию летала шесть раз! Боюсь, ты уделяешь Ники слишком мало времени. Пренебрегаешь своими материнскими обязанностями.

Злость, которая нарастала в ней, вдруг сдулась, словно прокололи шарик, и Сэм почувствовала себя виноватой. Разом поникнув, она опустилась на стул возле стола, словно бы услышав какой-то мучительный отзвук из прошлого.

Она подумала о своем детстве, о том, как жестоко обошлась с ней жизнь. Вспомнила, как поначалу была счастлива в браке, настолько счастлива, что на время позабыла все горести детских лет. А вдруг она забыла слишком многое? Может быть, не только дети могут чувствовать себя заброшенными и ненужными, но и взрослые тоже? Может быть, именно поэтому все и случилось?