6

Елизавете – фамилия ее была Стефано – ресторан понравился. Это Рей понял сразу же, как они вошли.

Коулмана нигде не было видно.

Рей заказал себе виски, а девушке – чинзано. На взгляд Рея, ей было лет двадцать пять. Он все еще чувствовал себя неважно, нетвердо держался на ногах, и все тело у него побаливало, но он пытался скрыть это за неторопливым, вежливым поведением и вел разговор, задавая вопросы типа «Вы всегда жили в Венеции?».

Елизавета родилась в Венеции, как и ее мать, но ее отец был родом из городка к югу от Флоренции, о котором Рей и не слышал. Отец работал менеджером в магазине кожаных изделий близ Понте ди Риальто.

– Вы не агент полиции? – спросила Елизавета, глядя на него через стол с улыбчивой серьезностью.

– Dio mio, нет! С чего вы взяли?

– И не шпион? – спросила она, нервно хихикнув.

В этот момент бо́льшая часть ее очарования исчезла.

– И не шпион.

Но у нее был прекрасный цвет лица, просто потрясающий.

– Будь я шпионом, правительство предоставило бы мне все необходимое – паспорт, имя, отель.

Елизавета повесила свою сумочку на крючок, принесенный официантом. Крючок крепился на плоском диске на столе и выходил за край столешницы.

– Вы назвались своим настоящим именем?

– Да. Филип Гордон. Вы, наверное, не можете понять, почему я не остановился в отеле. Я пытаюсь избежать встречи с друзьями из Америки.

Она недоверчиво нахмурилась:

– Правда? Это почему?

– Они хотят, чтобы я вернулся с ними в Рим. А из Рима они собираются в Лондон. Если бы я остановился в отеле, они бы меня нашли, ведь они мне не поверили, когда я сказал, что улетаю в Америку. Вы понимаете?

Его слова прозвучали неубедительно, он чувствовал, что своим довольно примитивным итальянским лишь напустил еще больше тумана, вместо того чтобы внести ясность. Она ему явно не поверила, и ей было неловко из-за этого. Рей посмотрел на свои часы:

– Вы должны помогать мне следить за временем, если хотите вернуться домой к одиннадцати. Сейчас пять минут девятого.

Ее губы растянулись в улыбке.

– Ой, мои родные не такие уж тираны.

У нее были крупные белые зубы, большой красивый рот. В постели она была бы хороша, и Рей спросил себя: а не девственница ли она еще? Сколько ей – двадцать пять или только двадцать два? Он хотел сделать свою историю более убедительной, но тут подошел официант.

– Мои друзья – все молодые люди, – сказал Рей, когда официант ушел. – Мы вместе учились в университете. Грубоватая компания. Когда я сказал, что не полечу с ними в Рим, они сбросили меня в воду. Два дня назад. Поэтому я и простудился.

– Где сбросили? – с тревогой в голосе спросила Елизавета.

– В одном из каналов. Я сразу же выбрался на берег, но было холодно. И я долго добирался до места. До моего отеля. Я сказал друзьям, что уезжаю, собрал вещи, но…

– Они извинились?

– Да, в некотором роде, – улыбнулся Рей. – Но я знаю, они не поверили моим словам об отъезде. Чемодан я оставил в камере хранения на вокзале, а сам решил несколько дней отдохнуть от их общества.

Принесли первое блюдо, заказанное девушкой, и она взяла вилку, а на ее лице появилась улыбка предвкушения.

– Я вам не верю. Ни единому слову.

– Почему вы мне не верите?

– Чем вы занимаетесь в Штатах?

– У меня художественная галерея, – ответил Рей.

Елизавета снова хихикнула:

– По-моему, вы плетете небылицы. – Она посмотрела направо и налево, потом тихо сказала: – Я думаю, вы сделали что-то нехорошее и теперь скрываетесь.

Рей тоже огляделся, но его интересовало одно: не появился ли здесь Коулман.

– Кажется, вы хотите меня обидеть, – с улыбкой ответил он и принялся за суп.

– Я так устала от Венеции, – сказала она со вздохом.

– Почему?

– Она всегда одинаковая. Зимой холодно, летом полно туристов. Но люди всегда одни и те же. Не туристы, а те, кто меня окружает.

Она несколько минут болтала об этом, не глядя на Рея, на лице у нее появилось детское выражение капризного недовольства, скуки. Рей с разочарованием отметил, что она очень примитивна.

Он вежливо слушал. Для таких девушек существовало одно лекарство: выйти замуж, то есть сменить одну разновидность скуки на другую, но в другой обстановке и с другим человеком. Наконец он сказал:

– А вы не могли бы отправиться куда-нибудь в путешествие? Или переехать в другой город, устроиться там на работу. Во Флоренцию, например.

– А, Флоренция. Я была там один раз, – без энтузиазма ответила Елизавета.

Значит, ничего, кроме брака, не оставалось, так что Рей сказал:

– А замуж вы не хотите выйти?

– Когда-нибудь. Я не тороплюсь. Но мне уже двадцать два. Это ведь еще не очень много? Я выгляжу на двадцать два?

– Нет, по виду вам не больше двадцати, – ответил Рей.

Это ей понравилось. Она допила вино из бокала и налила еще.

– Этот парень из бара, Альфонсо. Он хочет на мне жениться. Но он не очень интересен.

Рей понял, что речь идет о коренастом молодом человеке, который сменил Елизавету тем вечером. Рей чувствовал: она говорит с ним, как могла бы говорить с любым другим мужчиной или даже с другой девушкой, и это делало их беседу банальной. К тому же за последние несколько минут девушка потеряла для него сексуальную привлекательность. Тело у нее, возможно, великолепно, но ее слова нагоняли на него скуку и убивали желание.

Она заговорила о своих родителях, об их мелких ссорах. Ее мать хотела вкладывать деньги в акции – покупать еще и еще. Отец склонялся к тому, чтобы приобрести ферму близ Кьоджи и уехать туда на покой. Ни братьев, ни сестер у нее не было. Елизавета не знала, на чьей она стороне – отца или матери, но, по ее словам, их размолвки разрывали ее сердце. Половину своего жалованья она отдавала родителям, и они ссорились, решая, как наилучшим образом потратить эти деньги. А вот ее тетушка Розалия была гораздо благоразумнее, но не имела никакого влияния – no influenza – ни на одного из родителей Елизаветы.

Подали десерт. Девушка хотела что-нибудь с мороженым. Рей вылил в свой бокал остатки вина – бокал девушки был почти полон.

– Хотите, расскажу вам правду о себе? – спросил Рей, когда над их столиком повисло молчание.

– Да. – Елизавета посмотрела на него серьезными глазами, протрезвевшая от рассказа о собственной жизни.

– Мой тесть сейчас в Венеции, и он хочет меня убить. Моя жена умерла месяц назад. А в воду меня столкнул мой тесть. Это случилось на полпути от Лидо до города.

– В лагуне. – Глаза Елизаветы стали непроницаемы, когда она посмотрела на него. Ее полные губы не улыбались. – Ваша жена умерла?

– Она покончила с собой, – ответил Рей, – и ее отец считает меня виновным в ее смерти. Я… я тут ни при чем. Но тесть хочет меня убить, и я скрываюсь, чтобы защитить себя.

– Почему бы вам не уехать из Венеции?

Рей замешкался с ответом и увидел, что это еще больше насторожило девушку. Она ему не поверила.

– Вы снова выдумываете. Зачем вы мне лжете? – Теперь ее губы изогнулись в улыбке. – Вам не стоит лгать мне. И даже правду не нужно говорить, – добавила она, приподняв левую руку над столом. – Вы считаете необходимым все объяснять? Ну тогда придумывайте истории получше! – Она рассмеялась.

Рей невидящим взглядом посмотрел на нее, на ее округлые крепкие плечи. Он не мог решить, стоит ли иметь с ней дело или же нужно прекратить все контакты.

– Почему вы не забираете чемодан из камеры хранения на вокзале? – спросила она. – Знаете, что я думаю? Я думаю, вы сделали что-то нехорошее. – Она подалась к нему и продолжила шепотом: – Может, вы украли что-то. Например, драгоценности. И в то же время у вас слишком большой счет в отеле, и вы не можете его оплатить. Поэтому вы уходите из отеля и прячетесь. Вот так.

– Вот так, – повторил Рей, не найдя других слов.

– Я думаю, вы что-то украли и теперь боитесь, – сказала Елизавета и принялась за десерт.

– Я похож на вора?

Она подняла на него глаза. Сейчас они отливали золотом.

– Я правда думаю, что вы чувствуете себя в чем-то виноватым.

Сказав это, она как будто начала побаиваться его.

Culpa. Mea culpa. Рей отринул эту мысль и тоже почувствовал смущение, словно девушка намекнула на какую-то его непривлекательную черту вроде неприятного запаха изо рта, горба или потливости – того, от чего он не в состоянии избавиться.

– В таком случае вы ошибаетесь, – сказал он, но увидел, что его слова не возымели никакого действия.

Елизавета смотрела на него сверкающими озорными глазами:

– Вы, конечно, вовсе не обязаны говорить мне о ваших делах, если не хотите. Я не думаю, что вы похожи на настоящего преступника. На профессионала.

«Просто любитель, – подумал Рей. – Неудачник». У него в ушах вдруг зазвучала музыка из парикмахерской. «Прекрасная Лоррейн», искаженная до неузнаваемости, труба, заглушающая рояль. На Мальорке постоянные звуки джаза мешали ему читать, рисовать и даже думать. Пегги хотела, чтобы пластинки на проигрывателе менялись одна за другой, горы пластинок, все утро, весь день, и этот чертов бренчащий джаз был одной из причин, главной причиной, которая и выгнала его из дома в день ее смерти. Но вчера в парикмахерской он с удовольствием слушал музыку такого рода, по крайней мере, она не вызывала у него раздражения. Он не мог понять этих перемен, но вчера порадовался тому, что не почувствовал недовольства и даже напротив. Может быть, это жар сыграл с ним такую шутку. Рей решил не рассказывать Елизавете самого главного о своих отношениях с тестем, а самое главное состояло в том, что тот считал его мертвым. Елизавета все равно не поверила бы в это, а для Рея сия тайна была темной и драгоценной, и он не собирался делиться ею, даже если его словам не поверят. Потом его неприязнь к девушке вызвала у Рея чувство вины, и маятник качнулся в другую сторону, к ней.

– Вы любите танцевать? – спросил Рей.

Она наклонила голову, улыбаясь:

– Вы очень странный. Все время меняете тему.

Они пошли в ночной клуб – десяток улиц, множество поворотов, целый темный лабиринт пути от «Граспо ди Уа». Девушка точно знала, куда идти, и Рей подивился, как хорошо она ориентируется. Без всякой путеводной нити она провела его по путанице улиц к открытой красной двери и дальше вниз по лестнице.

Рей заказал шампанское, потому что так ему казалось правильно. Небольшое помещение, в котором стояла полутьма, было заполнено лишь наполовину. Две или три танцующие девушки явно работали в клубе. Оркестр состоял из четырех человек.

– Я здесь была только раз, – доверительно сообщила Елизавета, когда они начали танцевать. – С офицером итальянского флота.

Обнимать девушку было приятно, но ему не понравились ее духи. И еще он чувствовал сильную усталость. Завтра он найдет Коулмана – сделает ему сюрприз. Он пока не знал как и где, но идея ему понравилась. А если Коулман уехал из Венеции, он его все равно отыщет.

Оркестр замолчал на несколько секунд, потом заиграл самбу. Рею расхотелось танцевать.

– Вы устали, – сказала Елизавета. – Давайте присядем. По-моему, вы еще не поправились.

Разговор под громкую музыку не получался. Шампанского Елизавета больше не хотела. Рей налил себе. Он посмотрел в сторону двери, от которой спускались ступени, и представил, что по ним идет Инес, а за ней Коулман. Инес уже должна знать. Вероятно, она пыталась дозвониться до него в «Сегузо», а там ей ответили: синьор Гаррет уже два дня как не появлялся. Девица из «Сегузо», несомненно, сказала это с тревогой в голосе. Тогда Инес спросила бы у Коулмана, а он ответил бы ей, что высадил Рея у Академии или на пристани Дзаттере, но Инес могла и не поверить ему. Да, между Инес и Коулманом, скорее всего, сейчас происходит бог знает что, и какова была бы реакция Инес? Как бы она поступила? Как бы поступил любой другой человек? Вот в чем вопрос, проблема, и, наверное, разные люди вели бы себя в такой ситуации по-разному.

– Что вас беспокоит? – спросила Елизавета.

Она улыбалась, повеселевшая от шампанского.

– Не знаю. Ничего.

Рей чувствовал себя слабым, пустым, мертвым или, по крайней мере, умирающим. В его ушах высоко звенели далекие колокольчики. Девушка что-то говорила ему, но он не слышал, смотрел в сторону, а ее безразличие к его состоянию вызывало у него чувство одиночества. Он стал дышать глубоко, один глубокий вдох за другим в этой пропитанной табачным дымом атмосфере. Девушка ничего не замечала. Наконец дурнота прошла.

Вскоре они вышли на улицу. Елизавета сказала, что до дома недалеко и по воде будет ничуть не быстрее. Тротуар у них под ногами был влажным. Девушка держала Рея под руку и без умолку рассказывала о том, как провела отпуск летом. Ездила в гости к родственникам в Тичино. У них коровы и большой дом. Они возили ее в Цюрих, который показался ей гораздо чище Венеции. Рей чувствовал тепло ее руки. Слабость прошла, но теперь он испытывал одиночество, потерянность – человек без цели, без лица. Он ничуть не удивился бы, если бы и в самом деле умер, если бы ему все это снилось. Или если бы в результате какого-то странного процесса (а такой процесс являлся допущением, на котором основывались почти все истории про призраков) он превратился в призрака, которого могли видеть всего лишь несколько человек вроде этой девушки, призрака, которого завтра не окажется в комнате синьоры Каллиуоли, который не оставит после себя даже незастеленной кровати, только странное воспоминание в умах тех немногих, кто видел его и кому не поверят другие, если они будут говорить, что видели его.

Однако темные каналы были более чем реальны, как и крыса, перебежавшая дорогу футах в двадцати перед ними. Она проскочила из дыры в стене дома в щель, образовавшуюся в каменном парапете вдоль канала, где на причальных канатах сонно покачивалась баржа со звуком, похожим на похрюкивание. Девушка увидела крысу, но прервала свой рассказ только на короткое «ой», а потом продолжила. Фонарь, закрепленный на углу дома так, чтобы освещать перекресток, терпеливо горел, дожидаясь тех, кому может понадобиться его свет.

– Как долго вы собираетесь пробыть здесь? – спросила Елизавета.

Рей увидел, что они уже дошли до ее улицы.

– Дня три-четыре.

– Спасибо вам за вечер, – сказала Елизавета у самой двери. Она быстро взглянула на свои часы, но Рей сомневался, что она что-то на них разглядела. – Думаю, одиннадцати еще нет. Мы просто молодцы.

Он с трудом понимал ее слова, но все же не хотел уходить от нее.

– Вас что-то тревожит, Филипо. Или вы просто очень устали?

Она перешла на шепот, словно не хотела беспокоить соседей.

– Не очень. Спокойной ночи, Елизавета. – Он на мгновение сжал ее левую руку в своей. Желания поцеловать ее или попытаться поцеловать у него не было, но он чувствовал, что любит ее. – Ключ у вас есть?

– Да, конечно.

Она тихонько отперла дверь, помахала ему на прощание и исчезла.

Рею открыла дверь старуха в черном, которую он прежде не видел. Он извинился за позднее возвращение, а она весело заверила его, что никогда не спит и он ее ничуть не побеспокоил. Рей тихо поднялся по лестнице. Никогда не спит? Значит, никогда не раздевается? Мать синьоры Каллиуоли? Рей посмотрел в лестничный пролет со своего этажа. Свет внизу уже погас, и он не услышал ни звука.