3. Жало
Ники Каро лежит, зарывшись в накиданные на кровать подушки, и мечтает оказаться где угодно, только не дома, в своей постели. Он вернулся в особняк Каро в пять утра: доехал с трудом, помял крыло электромобиля, задев фонарный столб, бросил машину у гаража одним колесом на газоне, оставил открытой входную дверь и наследил на любимых матушкиных персиковых коврах. Сейчас у Доминика ноют все мышцы, и он радуется только тому, что догадался, вернувшись, запереться в своей спальне на два замка. С девяти утра мадам Каро каждые полчаса требует открыть дверь и объясниться. Периодически к ней присоединяется супруг, и они клянут младшего сына дуэтом. Ники скрипит зубами, глубже закапывается в подушки и пытается дремать, когда голоса родителей смолкают.
Стук в очередной раз вырывает его из зыбкой дрёмы. Доминик рывком садится на кровати, швыряет в сторону двери подушку и в ярости орёт:
— Да пошли вы в жопу!!!
Стук возобновляется, но на этот раз он исходит не от входной двери, а со стороны окна. Кряхтя и охая, Ники спускается с постели, раздёргивает тяжёлые шторы и видит Амелию, сидящую снаружи на подоконнике.
— Бог ты мой, конопуха, второй этаж! — восклицает Доминик.
— Если ты меня не впустишь, я прыгну и убьюсь, — мрачно заверяет она.
Ники поднимает раму, и довольно улыбающаяся девочка оказывается в его комнате. Поправляет пышную розовую юбку, смотрится в пыльное зеркало и озирается по сторонам.
— Ну у тебя и бардак! — выдыхает она восхищённо. — Ты что — убил и съел горничную?
Обходит комнату, поднимает с пола подушки, забрасывает их на кровать. Трогает ножкой в белом чулке валяющийся ботинок, рисует пальцем в пыли на столе. Доминик со вздохом опускается в кресло у окна.
— Ты как сюда забралась?
— Залезла на яблоню.
Амелия берёт в руки небольшой свёрток из целлюлозной бумаги, перевязанный синей лентой:
— Это мне, да?
— Положи. Это для моей девушки.
Она фыркает, но слушается. Шелестит юбкой, залезая на подлокотник кресла, придирчиво рассматривает Ники.
— Что? — бурчит он.
— Папа сказал, что ты конченый придурок, — торжественно объявляет Амелия. И тут же получает шлепка по губам.
— Не смей ругаться, гадкая конопуха! Рот зашью!
— Папа при мне сказал — значит, можно повторять. Если бы он сказал, а я подслушала — то ага, нельзя, — говорит Амелия обиженно. И тут же спрашивает: — А что такое «конченый придурок»?
Ники задумчиво чешет макушку. Он никак не может решить, что правильнее сделать: надрать поганке уши или ответить на заданный вопрос. Интуиция подсказывает, что вернее всего было бы врезать старшему брату, но так как Бастиана нет поблизости, этот вариант отпадает. Амелия смотрит на дядю выжидающе, и в её взгляде Доминику чудится насмешка. Внезапно Ники ощущает небывалый прилив сил. Улыбается и беззаботно отвечает племяннице:
— Конченый придурок, милая — это я. Я окончательно и бесповоротно делаю, что хочу, и это раздражает окружающих. Например, твоего папу. И маму, наверное, тоже.
— Маму не раздражает. А вот бабушка сейчас так противно визжит на первом этаже, что о-ля-ля! — Амелия воздевает руки, пародируя жест, которым великосветские дамы выражают восхищение. И продолжает: — Дядя Ники, почему, когда я хулиганю, никто не кричит, а когда ты…
— Я не хулиганю, — строгим голосом перебивает её Ники. — Я заявляю о себе.
Амелия вздыхает и ложится поперёк кресла, спиной на колени Доминика. Болтает ногами, смотрит на небритый подбородок дяди снизу вверх.
— Это одно и то же. Просто детей наказывать можно, а взрослых нет, и на взрослых остаётся только орать. Вот вы и называете одно и то же разными словами.
— Мадемуазель Каро, вы непростительно умны для своего возраста. Вы где-то прячете пузырёк с волшебными таблетками, от которых растёт интеллект?
Амелия перестаёт болтать ногами, переворачивается на бок, тычет пальцами в пуговицы на рубашке Доминика.
— Что растёт?
— А, не такая умная, — хмыкает Ники, поднимает Амелию под мышки и ставит на пол перед собой. — Интеллект — это ум.
— Угу, взрослое слово, — кивает она. — Нет никаких волшебных таблеток. Волшебство есть только в маминых сказках, а там всё выдумано. А я просто много читаю.
— Портишь свои прекрасные карие глаза. Кстати, ты зачем сюда явилась?
Амелия пожимает плечами и направляется к выходу, стараясь идти вдоль полосы узора на ковре.
— Конопуха! — напоминает о заданном вопросе Доминик.
Маленькие детские руки тянут дверную ручку вниз, потом дёргают сильнее, но дверь заперта и не поддаётся.
— Открой, — сурово требует Амелия, не поворачиваясь к Ники.
Он отпирает оба замка, услужливо распахивает перед девочкой дверь. Амелия гордо вскидывает подбородок и выходит. На пороге оборачивается и говорит:
— Хоть ты и неуч, но ты мой друг. И когда все вокруг кричат, что ты ужасно себя вёл, мне не хочется кричать то же самое. Я приходила, чтобы сказать, что больше на тебя не дуюсь. А ты мне даже не обрадовался.
И убегает, глухо топоча босыми пятками по ковровым дорожкам и поддерживая пышную юбку. Ники глядит ей вслед и чувствует себя уязвлённым. Потом с грохотом захлопывает дверь, прислоняется к ней спиной и переводит дыхание. Взгляд скользит по стене напротив, увешанной фотопортретами предков, стоявших у истоков создания Азиля. Двести лет истории.
— Уверен: вас никто не считал кончеными придурками, — с вызовом обращается к ним Доминик. — И вряд ли только потому, что никто из вас не был лишним ребёнком. Вы заставили себя уважать, ведь так? И я докажу, что показывать зубы в этом доме способна не только шестилетняя девчонка.
Ему кажется, что люди с фотографий смотрят на него с одобрением.
Ники переодевается в свежую одежду, выбрав вместо привычных джинсов и лёгкой рубахи костюм для официальных визитов, кивает своему отражению в зеркале и с улыбкой касается лежащего на столе свёртка, перевязанного синей лентой.
— Сегодня, Кей.
Обеденный перерыв в заседании Совета Семи близится к концу. Бастиан Каро доедает остатки изысканного порционного киша с морской рыбой, отряхивает крошки с брюк салфеткой, покидает своё место и подходит к окну. Столовая находится на высоте четырёхсот семидесяти метров над землёй, охватывая башню Оси кольцом, и весь Азиль виден, как на ладони. Если идти вдоль стеклянной внешней стены, видны поля, фабрики, далёкое море и все двенадцать секторов Третьего круга, отделённые друг от друга бетонными стенами с КПП. Это необходимо на случай вспышек опасных болезней: всегда можно закрыть сектор на карантин. Ядро города утопает в зелени, в которой видны крыши аккуратных домов местных жителей. Дома настолько надёжны, что по прошествии двухсот лет существования Азиля им почти не нужен ремонт. Бастиан мысленно благодарит архитекторов из далёкого прошлого, смотрит на табло электронных часов и спешит подняться на десять этажей выше, в зал заседаний. Возвращаясь из столовой, он не пользуется лифтом: Советник обязан быть в превосходной физической форме. Многие жители Ядра настолько разожрались от хорошей жизни, что один лишь взгляд на них будит волны брезгливости. Если судьба избрала тебя для руководящей роли, ты обязан быть образцом для подражания — вот принцип, которому Советник Каро следует неотступно. Подтянутое, тренированное тело, острый ум, прекрасная память, максимальная самоотдача в работе. Когда ты — один из семерых, отвечающих за выживание целого города, приходится жить делом, которому служишь. Особенно если твой город — вероятно, последний оплот человечества.
Бастиан вспоминает разговор, состоявшийся год назад, во время одного из светских раутов. Обсуждали попытки обнаружить уцелевших вне Азиля. Нащупать осколки цивилизации, как выразился Пьер Робер — третий Советник и муж сестры Бастиана, Софи. Он отвечает за системы безопасности Азиля, работу с данными и уцелевшей компьютерной сетью. Пьер утверждал тогда, что ещё сорок лет назад на радиосвязь выходили убежища из Австралии, Канады, Китая, Арабских Эмиратов и с северо-востока России, но потом произошла поломка, которую не удалось устранить, и связь пропала. Несколькими десятилетиями раньше общение происходило более чем с десятком стран.
«Мой предшественник говорил, что они умолкали по очереди, — рассказывал Пьер. — У одних разразилась эпидемия. У других — война. Третьи пропали внезапно. Наверное, мы для кого-то тоже исчезли без видимой причины».
Но потом, когда Робер вышел из комнаты, де Ги, старейший из Советников, сказал, что радиосвязь с внешним миром в Азиле вышла из строя слишком давно. Что не осталось тех, кто мог бы помнить её работающей. И что Пьер слишком молод, а молодости присущи ложные надежды.
«Никого больше нет. Мы последние. Помните об этом каждую минуту», — сказал де Ги.
Бастиан Каро помнит. Но почему-то не верит в то, что Азиль — единственный город, где есть жизнь. «Мы должны выжить и найти способ выйти на связь с другими убежищами. Даже если прав де Ги, а не Робер, это ничего не меняет, — думает Бастиан. — Это наш город, и мы обязаны сберечь его для выживания человечества».
Ещё несколько ступенек, поворот направо, сорок семь шагов по красной ковровой дорожке, что лежит на полу из пёстрого мрамора. Тяжёлая дверь с сенсорным замком. Бастиан прикладывает к считывающей панели ладонь, замок коротко щёлкает, впуская Советника в зал совещаний. За длинным столом в неудобных жёстких креслах с высокими спинками сидят четверо коллег Бастиана. Не хватает только вечно опаздывающего Советника Фейада. И традиционно пустует по средам место Седьмого во главе стола. Старинные механические часы гулко и коротко бьют, приглашая продолжить совещание. Бастиан проходит на своё место, садится и достаёт из папки на столе несколько листков желтоватой бумаги, исписанных мелким, ровным почерком.
— Я позволю себе начать, не дожидаясь месье Фейада, — с лёгкой полуулыбкой обращается к присутствующим Бастиан. — Так как почти ничего нового я не скажу, не думаю, что он пропустит что-то важное.
Последняя фраза вызывает улыбки, Пьер Робер негромко смеётся. Бастиан сохраняет невозмутимое выражение лица и принимается за доклад.
— Итак, вкратце расскажу о ситуации с продуктами питания. Темпы расхода прошлого урожая соответствуют запланированным, население Второго и Третьего кругов получают кукурузную муку, сою, дважды в неделю картофель и сушёные яблоки в виде компотов. В сублимированном бульоне с растворёнными необходимыми микроэлементами и аминокислотами население города недостатка не испытывает. Как и в бурбоне. До следующего урожая остаётся примерно месяц, тех продуктов, что находятся в запасниках, при заданной норме расхода хватит ещё на три месяца. К сожалению, хуже стала ситуация с морепродуктами. Вчера мне доложили о крушении одного из наших рыболовецких судов. Значит, рыбы и водорослей в Азиль будет поступать значительно меньше.
Приоткрывается входная дверь, в зал совещаний протискивается Советник Фейад. Одышливо пыхтит, всем своим видом выражает, что очень спешил. Бормоча извинения, он садится в своё кресло и шумно возится, раскладывая перед собой бумаги. Бастиан выдерживает паузу и обращается к опоздавшему:
— Месье Фейад, вы готовы присоединиться к работе?
— Да-да, конечно, — поспешно отвечает он.
— Что у нас с демографией и состоянием здоровья населения за месяц? Стоит ли добавлять в церковное причастие афродизиаки или контрацептивы?
Советник Фейад откашливается, хватает со стола исписанные листы, пробегает взглядом по строчкам.
— Эммм… Уважаемый Совет, демографическая ситуация за март несколько пошатнулась… Изменилась. Немного.
Бастиана раздражает несобранность Фейада, его комканая речь. Но приходится слушать, вылавливая из бессвязного потока слов нужную информацию.
— Значит, так, — бормочет Фейад, шурша бумагами. — Где ж у меня это… А, вот. В четвёртом секторе Третьего круга после эпидемии повымерло сорок три человека. Родилось вроде как шестнадцать. В первом, седьмом и десятом, кажется, всё стабильно. В двенадцатом и восьмом пожары забрали тринадцать жизней, в девятом секторе померло семь человек, потравившись рыбой. В общей сумме родилось в Третьем круге где-то около ста восьмидесяти младенцев, умерших побольше — двести двадцать девять. Второй круг более благополучен, там родилось пятьдесят восемь карапузов, умерло за месяц двенадцать человек.
— Добавлю как ответственный за безопасность, — поднимает руку Советник Робер. — В результате криминальных разборок потери по Третьему кругу составляют девять человек за март официально и двадцать два неофициально. Тринадцать из двадцати двух остаются неопознанными. Во Втором круге криминальная обстановка спокойная, как обычно. Бунтов не было, народ в целом спокоен, наши информаторы докладывают, что неприятностей нам с вами ждать неоткуда.
По залу проносится одобрительный гул, Советник Фейад торопится сесть и собрать в стопку свои бумажки. Бастиан Каро смотрит на колонки цифр «прибыло-убыло», хмурится. Почему никто не сказал ему об эпидемии в четвёртом секторе Третьего круга? На этих самых людях, которые гибнут десятками от болезней, держится Азиль. И наверняка никто не пытался им помочь. Снабжение лекарствами тоже на Бастиане — так почему никто не удосужился сказать ему, что требуется помощь?
— Месье Фейад, что за эпидемия была в четвёртом секторе? — спрашивает он, чётко проговаривая каждое слово. — Какие меры принимались для ликвидации болезни? Чем лечили людей?
— Ну… Это было что-то бактериальное. Вроде как холера. Наверное. Её лечить-то бесполезно, месье Каро, вы же сами знаете, — оправдываясь, мямлит Фейад.
Бастиан борется с острым желанием разораться и швырнуть в Фейада чем-нибудь потяжелее. Спокойствие даётся ему с трудом.
— Советник Фейад, верно ли я понимаю, что никаких мер для лечения людей не предпринималось? — задаёт он ещё один вопрос.
— Я лично распорядился собрать всех заболевших в карантин, — еле слышно отвечает Фейад.
— Почему я только сейчас слышу, что сорок три человека погибли без лечения? — Бастиан сам не замечает, как повышает голос почти до крика.
— Месье Каро, — останавливает его Советник Лефевр. — Мы же не в суде. Давайте не будем давить друг на друга, а постараемся предотвратить повторение подобных инцидентов и подумаем, как помочь другим.
Советник Фейад поддакивает, обрадованный появлением неожиданного заступника. Бастиан мысленно считает до тридцати — очень медленно, дожидаясь, когда стихнет гнев, потом поднимает руку, прося слова.
— Да, месье Каро, — одобрительно кивает Лефевр.
Бастиан встаёт, поправляет безупречно подогнанный по фигуре сюртук.
— Уважаемый Совет. Я хотел бы напомнить вам: всё то, что мы имеем, держится на труде низших слоёв общества. И конечно, на искусстве распределения между людьми того, что нам удаётся добыть и создать. Если некому будет добывать и созидать, вся система рухнет. Я это к тому, что даже о нищете с окраин надо заботиться. Если не контролировать эпидемию, она выкосит весь Азиль. И нас с вами не пощадит. Я очень надеюсь, что вы все меня поняли правильно.
Совет одобрительно гудит, Фейад сутулится, смотрит в стол перед собой. Его отражение в отполированной тёмной поверхности выглядит печально.
— Месье Каро, — окликает Робер. — А что там с крушением судна? Причины произошедшего, варианты решения проблемы?
— Как мне доложил Сириль, которому принадлежало судно, сейнер «Проныра» столкнулся в море с чем-то, похожим на гигантскую рыбу. Из всей команды уцелело четверо, их показания совпадают, и у Сириля нет причин не верить этим людям. И если дело обстоит именно так, как нам представили, выход в море представляет опасность и для других судов.
— Ну и запретить все эти морские прогулки, — басит Советник Лефевр. — Официально же у нас никто не занимается мореходством, слишком это опасно для здоровья. Пусть население питается тем, что растёт на нашей земле.
— У меня другое предложение, — возражает Бастиан. — Если водоросли и рыба — неплохое дополнение к скудному рациону наших горожан, то доступ к морю перекрывать нельзя. Надо обезопасить оставшиеся четыре судна. А большая рыба — это много еды. Уважаемый Совет, я предлагаю найти и убить эту тварь. Мы обсуждали это с Советником Робером. У нас есть гарпунная пушка. Дело за метким выстрелом, как я понимаю.
Советник де Ги поднимает руку, покрытую старческими тёмными пятнами. Бастиан умолкает, предоставляя ему слово.
— Вы молоды и горячи, месье Каро, — речь старшего из Советников звучит монотонно и тягуче. — Идея, которую вы предлагаете, выглядит очень простой. Но задумайтесь: кто из жителей владеет навыками забоя подобных тварей? Кто умеет обращаться с гарпунной пушкой? Привести её в порядок и установить на судно — небольшая проблема. Но что люди будут делать с ней дальше?
Советники молчат, ожидая ответа от Бастиана. По их лицам он понимает, что никто не собирается ничего предлагать. Ответственность за предложение всецело на нём, и лишь ему одному искать выход из ситуации. И от него требуют решения здесь и прямо сейчас.
— Я не боюсь браться за то, чего никогда прежде не делал. Отсутствие опыта — не позор, это поправимо практикой. В городской библиотеке наверняка имеются нужные книги, и я их отыщу. И собственноручно добуду вам эту чёртову рыбину, — твёрдо говорит Бастиан Каро. — Дайте мне два дня на поиск информации, и уже в пятницу я предоставлю вам перечень того, что мне необходимо.
— Заседание Совета Семи объявляется закрытым, — шелестит де Ги, и его слова тонут в аплодисментах, предназначающихся Советнику Каро.
Бастиан возвращается домой пешком. Ему нравится дышать весенним воздухом Азиля, проходя по мосту над Орбом, смотреть на бегущую воду, идти и любоваться цветением садов Ядра. Лепестки вишен начали опадать на прошлой неделе, и их нежно-розовые роскошные облака готовы вот-вот смениться белой кипенью распускающихся яблонь. В палисаднике соседей девушка-садовница поливает ярко-синие ирисы; и вежливо кланяется, заметив Советника Каро. Бастиан игнорирует её приветствие, размышляя, что совсем скоро решётку соседской ограды полностью скроют виноградные листья, и для того, чтобы полюбоваться цветущими клумбами, придётся заглядывать в гости.
«Велю Веронике развести у нас перед домом какие-нибудь цветы, — думает Бастиан. — Какой толк от роз на заднем дворе, если их не видно от парадного входа? И если жене так нравится возиться с цветами в городском парке, почему бы ей не высадить хоть что-то на газоне?»
Мысли о Веронике вызывают привычное раздражение. За восемь лет брака Бастиан так и не смог к ней привыкнуть. Первые два года девочка-подросток, ходившая за ним по пятам и глядевшая влюблёнными глазами, раздражала настолько, что Бастиан искал сотни поводов вернуться домой попозже и уйти пораньше. Спасала работа: молодой Каро заступил на место погибшего отца Вероники и постигал сложную науку управления Азилем. Спали супруги в разных спальнях: мысль о сексе с женщиной, у которой ещё даже грудь не оформилась, вызывала у двадцатисемилетнего Бастиана тоску. Их полноценная брачная ночь случилась лишь через год после свадьбы, когда молодая семья получила разрешение на ребёнка. «Формальности должны быть соблюдены, — строго приказал Бастиану отец. — Всегда помни, что ты сейчас занимаешь своё место лишь благодаря браку с ней!»
Когда в Саду отец Ланглу передал им новорожденную Амелию, Вероника взяла дочь с выражением лица, которое Бастиан истолковал как разочарование. В тот момент он впервые испытал желание ударить жену. «Забыла своё место? — орал он на неё дома. — Не нравится, что это мой ребёнок и я выбрал её матерью не тебя? Катись к чёрту, это моё право! Знаешь, какие хилые дети рождаются у шестнадцатилетних соплюх? Не смогла родить моего ребёнка — сумей растить и воспитывать!» Вероника плакала, сжавшись в углу, и её плач, искривлённые дрожащие губы и распухшие от слёз веки всё сильнее выводили Бастиана из себя. Как можно не ценить его заботу о её здоровье? Он избавил её от тягот беременности, от родовых мук, от риска умереть, не сумев разродиться, а эта маленькая идиотка посмела косо посмотреть на его, а значит, и свою дочь!
Выговор отлично подействовал на Веронику. Она прекратила таскаться за мужем и смотреть на него обожающими глазами. Всецело посвятила себя дочери. «Хоть что-то у неё получается!» — язвительно отмечала мадам Каро, мать Бастиана. Вероника возилась с крошкой Амелией с утра до позднего вечера, сама купала, сама переодевала, сама готовила на кухне младенческие смеси, учила подросшую дочку читать, считать. Ей помогала только Ганна — нянька, в своё время вырастившая саму Веронику. Она была единственным советчиком и наставником в воспитании малышки, семья Каро лишь контролировала процесс и результатами была удовлетворена.
Бастиан думает о дочери, и губы трогает лёгкая улыбка. Идеальное дитя. Умное не по возрасту, активное, любознательное, интересующееся делами отца едва ли не больше всех в семье. Он часто шутит, что готов создать прецедент, сделав дочь первой в истории Азиля женщиной-Советником. «Мой рыжий талисман», — нежно думает он, вспоминая, как Амелия сидит на краю его стола, когда он работает. Её завораживает процесс появления на бумаге букв и столбиков цифр из-под отцовского карандаша. Пожалуй, дочь — единственное во всём мире существо, с которым Советник Каро не может быть строгим. Любящим отцом, потакающим малейшим её капризам и способным бесконечно любоваться очарованием своего ребёнка — да, с удовольствием и постоянно. Но никогда — строгим и суровым.
«В субботу свожу её в Ось. Покажу, где работаю. Пусть посмотрит на Азиль с высоты, на которую поднимались лишь единицы», — Бастиан кивает своим мыслям и прибавляет шаг. Не терпится вернуться домой и поцеловать рыжую макушку, пахнущую мужским парфюмом. Он прекрасно знает, где дочь стащила этот флакон и для чего. Она же папина девочка.
На углу улицы, у последнего поворота к резиденции Каро, Бастиан ненадолго останавливается и любуется высокой старой глицинией. Нежно-сиреневые лепестки цветущего дерева падают в подставленную ладонь, ложатся на лацкан тёмного сюртука. «Не верю, что такой красоты не осталось больше нигде в мире, — думает Бастиан. — Если Бог, которым отец Ланглу забивает головы прихожан, существует, он не позволит этому дереву остаться одному. Иначе зачем оно цветёт каждую весну?»
Ещё не переступив порог дома, Бастиан чувствует неладное. Издалека он видит брошенный на газоне электромобиль младшего брата, покорёженный фонарный столб — и радостное ожидание встречи с дочерью сходит на нет. А когда Советник Каро видит хмурую Амелию, сидящую на ступеньках крыльца, мрачное предчувствие овладевает им полностью.
— Здравствуй, конопушка, — обращается он к дочери. — Что стряслось?
Амелия закрывает собой входную дверь, растопырив руки и расставив босые ноги, набирает полную грудь воздуха и выпаливает:
— Пап, обещай, что не убьёшь дядю Ники до смерти, иначе туда нельзя!
— Он пьян и что-то разбил в доме? — интересуется Бастиан, подхватывая девочку на руки.
Дочь сурово сопит, строго хмурит реденькие светлые брови.
— Обещай, или мне придётся тебя пнуть!
Бастиан одной рукой открывает дверь, пытается войти в дом, но Амелия хватается за дверной косяк и не пускает его.
— Пап! Это важно! — гневно кричит она.
— Хорошо. Давай договоримся, — он ставит дочь на ковровую дорожку у двери, присаживается на корточки. — Ты вводишь меня в курс дела, а я решаю, как мне поступить. Договорились, bien-aimé?
Амелия вздыхает, нехотя кивает.
— Пап, дядя Ники сделал что-то настолько плохое, что бабушка визжит уже о-о-очень давно, а дедушка собирается его убить своими руками. Если я за него не заступлюсь, мне не с кем будет играть дома. Ганна медленно бегает и боится играть в прятки в музейных комнатах, а Клотильда и Люсиль глупые, с ними неинтересно.
Бастиан выдавливает улыбку, целует влажную ладошку дочери.
— Обещаю сначала всё выяснить, а потом поступить так, как должен поступить твой папа. Где сейчас все?
Розовый пальчик с обгрызенным ногтем указывает в сторону гостиной.
— Дядя Ники сидит там и молчит на дедушку. Бабушка… ну, ты слышишь.
Причитания Ивонн Каро разносятся по всему дому. Бастиан морщится. Материнские истерики он предпочитает пережидать вне дома, но, похоже, сегодня не тот случай. Он разрешает Амелии покрутить глобус в своём кабинете, а сам решительно направляется в гостиную. Ковры на полу делают поступь Бастиана почти беззвучной, но как только он появляется в дверях, мадам Каро кричит, не оборачиваясь:
— Немедленно разуйся!
— Здравствуй, мама, — сдержанно произносит Бастиан, стряхивает с ног ботинки и переступает порог. — Отец, Доминик, доброго дня. Что тут происходит?
Фабьен Каро отходит от окна, обменивается со старшим сыном крепким рукопожатием и кивает в сторону пунцовой от гнева жены, меряющей шагами комнату:
— Ты как раз прервал матушку на самом интересном месте. Твой брат вернулся от трущобных девок едва живой и в побитой машине. Изгадил колёсами газон, наследил на коврах, и мать пытается объяснить ему, что он был категорически неправ.
Младший брат, одетый в свой лучший костюм, приветственно машет Бастиану с дивана. Ники чисто выбрит, причёсан и бледен, как смерть. Бастиан щурится, рассматривая синяки под глазами брата, и спрашивает:
— Что на этот раз, Доминик? Наркотики, дешёвое пойло? К чему такой официальный вид?
— Здравствуй, Бастиан. Я как раз дожидался тебя, чтобы рассказать. Позови Веронику, я хочу, чтобы вся семья была в сборе.
— Вот уж Вероника тут точно лишняя, — возражает старший брат, но что-то во взгляде Доминика заставляет его замолчать.
— Приведи свою жену, — чеканя каждое слово, требует Ники. Улыбается и добавляет: — Пожалуйста.
Бастиан бросает на него уничтожающий взгляд и исчезает в недрах дома. Несколько минут спустя он возвращается в обществе супруги. Вероника привычно сутулится, смотрит в пол и то и дело заправляет за ухо прядь светло-пшеничных волос. Платье на молодой мадам Каро настолько пышное и бесформенное, что с первого взгляда невозможно судить, худа его хозяйка или склонна к полноте. Вероника едва слышно здоровается и присаживается на стул у двери.
— Теперь, когда все в сборе, ты скажешь наконец, что у тебя за новость? — обращается к Доминику отец.
Младший Каро кивает, встаёт с дивана и выходит на середину гостиной. Бастиан невольно вспоминает, как в детстве их с братом заставляли декламировать гостям стихи — точно так же, из центра комнаты. И лицо у Ники сейчас такое же, как в детстве — сосредоточенное, предельно серьёзное.
— Ты, верно, хочешь извиниться? — с нажимом спрашивает мать.
— Ну, разве что перед горничной, которой пришлось чистить ковёр, — слабо улыбается Доминик и тут же снова становится серьёзным. — Нет. Я хочу сообщить вам, что в ближайшее время женюсь.
— Всего-то? — смеётся Фабьен Каро. — Ты обставил эту новость так, будто речь не о браке, а о деле государственной важности!
Мадам Каро снисходительно улыбается.
— Хорошая новость, сын. Может, жена приберёт тебя к рукам, и твои глупые выходки с поездками на окраину прекратятся.
Бастиан молчит, внимательно наблюдая за братом. Что-то в глазах Доминика заставляет его испытывать дурное предчувствие. Какой-то нехороший огонёк.
— Отлично. Родители не против, молчание Бастиана — знак согласия, умничка Вероника никогда не обсуждает мои действия, — продолжает Ники. — Я рассчитываю увидеть искреннюю радость на ваших лицах во время свадебной церемонии.
В гостиную рыжим вихрем влетает Амелия, принимается скакать вокруг Доминика.
— Ура! Свадьба! — ликует она.
— Как зовут твою избранницу? — заметно смягчившись, спрашивает Ивонн.
Ники подхватывает Амелию под мышки, подбрасывает в воздух, ловит и сажает на диван. Тепло улыбается матери и отвечает:
— Её зовут Кейко, мама.
Месье Каро морщит лоб, вспоминая:
— Какое экзотическое имя. Это не младшая дочь месье Тиреля?
— Нет, это не младшая дочь Тиреля. Это младшая дочь Макото Дарэ Ка, он из семьи японских разработчиков системы водоснабжения Азиля, — в голосе Доминика звучит настоящая гордость. — Она лучше всех девиц Ядра, вместе взятых.
— А ещё у неё глазки вот так, — довольная Амелия слегка приподнимает пальчиками внешние уголки глаз. — Дядя Ники рисовал её в альбоме, я видела!
Воцаряется молчание. Мать и отец поражённо смотрят то друг на друга, то на младшего сына. Бастиан гонит прочь внезапную догадку, но вопрос всё равно срывается с языка:
— Ты решил опозорить семью браком с косоглазой девкой с окраины?
Ники подходит к нему, смотрит прямо в глаза.
— Если ты позволяешь себе оскорблять свою жену, то я не позволю тебе — и никому вообще в этом доме! — дурно отзываться о моей невесте, — чеканит Доминик, сдерживая звенящую в голосе ярость. — Я изучил закон: нигде не сказано, что я не могу жениться на той, которую сам выбрал. Нигде не сказано, что живущие в Третьем Круге не могут стать полноправными жителями Ядра путём заключения брака.
— Ты не посмеешь! — выдыхает Бастиан.
— Сынок, — дрожащим голосом окликает Ивонн. — Выбирай любую девушку Ядра, не равняй себя с грязью…
— С грязью? Да вы зажрались, маменька! — театрально разводит руками младший сын. — Это такие же граждане Азиля, как и мы. Только по недоразумению мы не видим в них людей. Хотя пользуемся их трудом и… — он склоняется к уху Бастиана и вкрадчиво вопрошает: — Мы же оба знаем, куда делась настоящая мать Амелии после извлечения плода из её чрева, верно?
Бастиан молча бьёт брата в лицо. Ники отшатывается, прижимает рукав к разбитым в кровь губам. Обводит взглядом ошарашенных родных, подмигивает сжавшейся от испуга Веронике.
— Туше, дорогие. Примите как факт, — усмехается он и покидает гостиную твёрдым шагом.
