Отец Георгий, отшельник
Отец Георгий родился в городе Сюсья в Сифонии в 1922 году. Его мирское имя было Иоанн. Имя Георгий он получил в ангельском образе, когда родился духовно на соседнем Афонском полуострове, в уделе Божией Матери.
Он жил на Святой Горе, подобно птице небесной, под открытым небом, как под куполом дома Божия, потому что у него не было своей хижины, как у других отцов. Благодаря добродетели нестяжания освободившись от суеты и поработив себя любви Божией, он странствовал по всему Афону как «добрый бродяга» Христов. Все его имущество составляла истертая одежда, которую он носил и зимой, и летом. Ноги он обматывал какими-то тряпками, служившими ему вместо носков, чтобы не текла кровь после стояния на молитве и лазанья по вершинам и ущельям, куда он уходил, желая уединения. В то время как его душа все больше соединялась с Богом, одежда все сильнее рвалась. В конце концов она стала похожа на крылья, ибо старец имел благодать Божию.
Когда отец Георгий сидел среди ежевичных кустов и ел ежевику, его можно было принять за большого орла. Летом он кое-как перебивался на ежевике и смоквах, а зимой, когда почти ничего нельзя было найти, ему приходилось туго, потому что уже в ноябре отходят земляника и каштаны и остаются одни лишь желуди да кое-какая трава. Вареную пищу он вкушал только на престольные праздники в монастырях, расположенных в северо-восточной части Святой Горы, куда он время от времени наведывался. Обычно он приходил накануне праздника и помогал или на кухне, или в уборке обители. Все вокруг ему только давали приказания, считая его умственно недоразвитым. Но если кто-нибудь узнавал его поближе, то себя начинал считать недоразвитым, а отца Георгия — богопросвещенным.
Он в любую минуту был готов исполнить волю всякого. То один звал его: «Георгий, иди сюда», то другой: «Георгий, иди сюда». Тот всегда отвечал: «Благословите!» — и бежал, куда его звали. Так продолжалось с утра до вечера. Никто не обращался к нему: «Отец Георгий», но: «Георгий». Несмотря на усталость, вечером он не шел в архондарик (гостиницу), чтобы отдохнуть, а располагался снаружи притвора, растягиваясь на мраморе, как мертвый, со скрещенными руками — таков был его устав и летом и зимой — и всегда в одной и той же одежде.
Все времена года для отца Георгия были одинаковыми, потому что он жил уже в раю, и любовь Божия то согревала его, то давала прохладу. Словно по тревоге, он быстро вскакивал с места, где лежал, и начинал молиться, неподвижно стоя на протяжении многих часов, словно статуя.
Когда я, живя еще в монастыре, впервые познакомился с ним, то, будучи новоначальным монахом и имея мирские критерии для оценки людей, принял его за сумасшедшего, как и все миряне и некоторые монахи. Однажды даже позволил себе сказать, что он сумасшедший. Когда это услышал отец Герман, старейший и добродетельнейший монах обители, то сделал мне строгое замечание: «Он святой, но юродствует Христа ради».
С той поры я начал относиться к нему с большим благоговением. Наблюдая за ним, я вскоре сам убедился, что он действительно святой.
Приходя на праздники в монастырь, он причащался и оставался в обители до вечера, чтобы помочь монахам, а затем уходил, не взяв с собой ничего на благословение. Поэтому у него не было ни котомки, ни карманов. Он жил в саду Божией Матери, подобно птице. Такого великого самоотречения я не встречал ни у кого из отцов!
Отец Георгий полностью предал себя в руки Божии и потому чувствовал себя в полной безопасности, охраняемый Самим Христом, а также испытывал бесконечную радость, которую не в состоянии был вместить. Его сердце, окрыленное Божественной любовью, заставляло его скитаться по горам: он «брел куда глаза глядят» — в хорошем смысле слова. Он всегда пребывал в радости.
Часто он говорил вещи, которые люди, не могущие их понять, считали несуразностями. Однако его слова имели свой смысл. Встречаясь иногда с людьми, которые могли подозревать о его подвижничестве, он говорил: «Еда — жизнь, пост — смерть; еда — жизнь, пост — смерть...» Конечно, когда кто-нибудь это слышал, начинал думать, что перед ним чревоугодник. То же самое впечатление он производил на людей, когда ему случалось есть в трапезной, потому что намеренно ел, как чревоугодник. Если на стол подавали яйца, он умудрялся перепачкаться ими, а поскольку он никогда не умывался, то казалось, что он постоянно ест яйца.
Когда кто-либо задавал ему духовные вопросы, он отвечал очень рассудительно, но, если видел, что другие им восхищаются, начинал говорить всякую несуразицу и морочить голову. Особенно он подчеркивал важность смирения и послушания. Поэтому несмотря на то, что его разум уже давно был подчинен воле Божией и воле других людей, он вновь почувствовал необходимость святого подчинения и опять поступил послушником к одному старцу, у которого от менингита повредился рассудок, с тем чтобы ухаживать за ним и с помощью безрассудных приказов старца еще больше отсекать свою волю.
В тот период, когда он как послушник жил вместе с больным старцем, я впервые увидел отца Георгия с котомкой. В конце концов старец прогнал его. Получив награду за свое послушание, он вновь ушел в горы.
С течением времени отец Георгий становился духовно все более зрелым, и некоторые отцы начали об этом догадываться. Из-за этого он стал производить бесчинства, в том числе и перед официальными лицами.
Однажды отец Георгий увидел жандарма, поступавшего несправедливо, и дал ему два-три тумака. Этого оказалось достаточно, чтобы о нем сложилось мнение как о сумасшедшем и чтобы его отправили в сумасшедший дом. Врачи тщательно обследовали его, но ничего у него не нашли и отпустили. Однако у него остался «диплом» сумасшедшего, с которым он стал чувствовать себя намного свободнее.
Таким способом человек Божий осмеивал суету мирскую. Нам неизвестно, где он находится сейчас. Я пробовал было что-то разузнать о его местопребывании, но никто ничего не знает об этом. Отошел ли он на Небо? Жив ли еще? Его следы потерялись. Да будут с нами его молитвы. Аминь.
