Глава пятая
Неожиданно мы снова начали ладить. Появившись в тот вечер дома, я получил поцелуй и предложение очень сухого мартини. (Предложение я принял.) Она спросила меня, как прошел день, и очень сокрушалась, когда я рассказал ей о Джеке. Она вроде бы осталась довольна моим сообщением о возможном полноправном партнерстве и с воодушевлением рассказывала о диване, который обнаружила в одном из магазинов и который якобы когда-то стоял в кабинете Ральфа Альдо Эмерсона. Она сделала мне омлет с травами и открыла бутылку Пино нуар, очень приличного вина из Напы. Мы обсудили положительные и отрицательные качества Фионы, нашей няни из Корка (кстати, тоже легальной), которая была очень привязана к обоим мальчикам, но не отличалась личной чистоплотностью. Мы посмеялись над Адамом, который сказал Фионе, что, когда вырастет, станет пожарной машиной. Отправились спать. Мы занялись любовью впервые за сто пятьдесят шесть дней. Без особой страсти, заметьте. Цивилизованно. Все в этот вечер было цивилизованно. Настолько цивилизованно, что я так и не спросил ее насчет «ленча» с Венди.
Ночь удалось проспать спокойно (чудо из чудес). Встав утром, она меня поцеловала. Предложила сделать французские тосты на завтрак (я отказался, сославшись на большое содержание углеводов). Цивилизованный разговор за мюсли и свежими манго. Приятное утреннее времяпровождение с мальчиками. Напоминание о наших планах на выходные. (Хочу сходить в кино в Гринвиче… Вечеринка у Хартли начинается в семь. Фиона придет, чтобы посидеть с детьми… Было бы неплохо сводить мальчиков в воскресенье в «Таинственный порт»… В «Нова Скотия» большие скидки на семгу, думаю, она прекрасно пойдет под то фантастическое белое вино из Новой Зеландии, которое я открыла..) Поцелуй в губы, когда я выходил из дому.
Я должен был почувствовать облегчение: после долгих месяцев домашних заморозков наконец наступила оттепель. И видит Бог, как мне хотелось, чтобы Бет вдруг решила, что враждебность между нами — зло и что я стою того, чтобы ей нравиться.
Но. Но. Но. Я знал, что этот резкий поворот не случаен. Что дело вовсе не во внезапном решении Бет спасти наш брак. Я знал…
— Что-нибудь на сегодня намечается? — спросил я, перед тем как выйти из дому.
Она на долю секунды отвела глаза. Вот теперь я знал уже наверняка.
— Может быть, я смотаюсь в «Колониальный сарай», — сказала она, имея в виду антикварный магазин в Уэстпорте, хозяин которого, весьма вероятно, считал Бет главным источником своих доходов. — У Стива есть сейчас этот диван, о котором я тебе рассказывала. Но на него много покупателей, ведь он из кабинета Эмерсона и все такое, так что он может держать его для меня только до вечера сегодняшнего дня.
— Сколько? — спросил я.
Она снова отвела глаза:
— Тысяча четыреста пятьдесят.
— Покупай, — предложил я.
— Дорогой… — ласково сказала она и коснулась губами моих губ. — Ты такой добрый.
Я был настолько добрым, что, как только добрался до офиса, тут же позвонил в справочную службу Уэстпорта, Коннектикут, и узнал номер телефона этого антикварного сарая. Позвонил, но попал на автоответчик, который сообщил мне, что звонить стоит после того, как магазин откроется, в десять часов. Прошел час, я пытался сосредоточиться на работе, а именно: на претензиях недовольной приемной дочери крупного держателя акций, у которого прошлой осенью случился обширный инфаркт, когда акции Ар-си-эй рекордно низко упали.
…в связи с тем, что указания покойного относительно долей наследства, причитающегося наследникам, не дают возможности выплатить эти деньги названным родственникам…
Я отшвырнул документ в сторону. $315 000 в год за то, чтобы читать подобную ахинею. Я прошел к шкафу, где хранились напитки. («Всегда держи немного алкоголя в офисе, — однажды сказал мне Джек, — на случай, если нужно будет успокоить клиента, узнавшего плохие новости».) Я вытащил бутылку «Блэк Буш», налил себе виски на три пальца и выпил. Затем отправился в свою ванную комнату, тщательно вымыл стакан, почистил зубы и прополоскал рот «листерином». Запах алкоголя в десять часов утра не согласуется с нынешней трезвой корпоративной культурой. И когда виски подействовал, (через девяносто секунд), настало время звонить в Уэстпорт.
— «Колониальный сарай», утро доброе. Стив у телефона.
Выговор явственно выдавал выпускника средней школы Новой Англии с примесью Файер Айленд. Я понизил голос на октаву или две и принялся растягивать гласные на манер англичан:
— Доброе утро. Возможно, вы могли бы мне помочь.
— Я постараюсь.
— Дело в том, что я пытаюсь разыскать диван для своего кабинета. Что-нибудь середины девятнадцатого века, предпочтительно американский или викторианский.
— Ну, вам здорово повезло. Я как раз приобрел совершенно фантастический диван. Сделан вручную в Бостоне в тысяча восемьсот пятьдесят третьем году. Сплошной тик, резные ножки. Оригинальная обивка, совершенно великолепный бледный цветочный рисунок.
— Звучит замечательно…
— Но вы еще самого главного не слышали. Это исторический диван. Потому что у меня есть документальное подтверждение, что он когда-то принадлежал Ральфу Эмерсону.
— Тому самому Ральфу Эмерсону? Трансцендентализм и все прочее?
— Тому самому, сэр. Более того, этот диван стоял в его кабинете в доме в Конкорде.
— Надо же, — восхитился я. — Здорово!
— Настоящий коллекционный предмет, сэр. И, если позволите, очень серьезное капиталовложение.
— О какой примерно стоимости идет речь?
— Две тысячи двести, сэр. Но я должен предупредить вас, что одна моя самая лучшая клиентка проявила интерес к этому дивану…
За тысячу четыреста, во всяком случае, так она сказала. Кто же из них лжет?
— Вы хотите сказать, что вы его придерживаете? — спросил я.
— Ну… не совсем. Но она очень заинтересована. И она — серьезный коллекционер.
— Значит, если я сегодня не появлюсь, диван будет продан?
Пауза, этот засранец быстро что-то подсчитывал.
— Ну… не думаю, что она появится сегодня. Вернее, я уверен в этом… потому что она сказала мне, что не сможет приехать в Уэсстпорт раньше следующей среды.
Бинго. Я почувствовал, как виски в моем желудке сделало сальто.
— Так что, — продолжил маленький говнюк, — если вы приедете до этого времени и согласитесь заплатить больше, чем предлагает она… скажем, две тысячи триста, я думаю, что продам его вам.
— Я подумаю.
Я повесил трубку. И позвонил Эстелл, чтобы попросить ни с кем меня не соединять. И снова пошел за бутылкой. Выпил еще на палец виски, за которым последовали «листерин» и «маалокс».
Что-нибудь на сегодня намечается?
Небольшая ложь вызвала у меня подозрения. Вторая ложь эти подозрения подтвердила. И была только одна-единственная вещь, которую она могла от меня скрывать, только одно, что могло заставить ее снова быть со мной ласковой.
Вот только… кто? Кто этот сукин сын? Мозги мои бешено работали, перебирая друзей и знакомых. Никакого логичного подозреваемого в голову не приходило, потому что это должен быть человек, который не ездит каждый день в город и, следовательно, имеет возможность встречаться с Бет в течение дня.
Но поскольку каждый мужик, которого мы знали в Нью-Кройдоне и окрестностях, носил костюм и имел хорошо оплачиваемую работу на Манхэттене, это значило…
Я снова перебрал всех мужчин, которых мы знали в этом районе и которые работали дома. Билл Парселл, писатель на вольных хлебах? Человек, который хвастался, что у него есть эксклюзивный контракт с «Ридерз Дайджест»? Не может быть — он был полоумным зазнайкой с кошмарной женой по имени Ева, которая держала его, как шнауцера, на коротком поводке. Гари Саммерс — этот несостоявшийся фотограф, который жил рядом с нами? Лохматый, с козлиной бородкой и такой самодовольной улыбкой, что ее хватило бы, чтобы осветить Аляску. Бет его ненавидела. Придется его вычеркнуть. Питер Пирсон — этому за пятьдесят, прогоревший бизнесмен, который целый день играет на рынке иностранных валют в Интернете. Только если ей захочется переспать со своим папашей.
Это был полный список знакомых мне мужчин, которые не работали по найму. Может быть, она с кем-нибудь познакомилась в местном магазине? Стив из «Колониального сарая»? Тут не та сексуальная ориентация. Тони, который торгует рыбой? Какой-нибудь симпатичный парень, занимающийся доставкой покупок на дом?
Кто, черт побери? Кто?
Я нажал на кнопку памяти на своем телефоне. Один звонок, второй, третий… Привет, вы позвонили Бену и Бет…
Я в сердцах бросил трубку. Возможно, именно сейчас она его трахает. Впивается ногтями в его спину, засовывает язык ему в горло, обвивает ногами его волосатую задницу…
Кончай. Кончай. Кончай. Подумай. Может быть, дело ограничивается флиртом. Может быть, она вчера просто с кем-то пофлиртовала. Может быть, осознала, что случайный, грязный секс без взаимной любви и эмоциональной привязанности духовно бессодержателен. Или, возможно, когда перед ней встала возможность измены, она вспомнила своего улыбающегося мужа и обожаемых сыновей и не стала рисковать…
Да уж, как бы не так.
Я снова нажал на кнопку быстрого набора.
Привет, вы позвонили…
На этот раз я так швырнул трубку на телефон, что он слетел со стола. Как только он грохнулся об пол, так тут же громко зазвонил.
— У вас там все в порядке? — спросила Эстелл по интеркому.
— Не лезь не в свое дело, Эстелл, — огрызнулся я.
— Да, сэр. — Тон был обиженным. — Простите, что побеспокоила, но я только что узнала от Хидди, что мистера Майла срочно отправили в больницу.
— Ему плохо?
— Довольно плохо, мистер Брэдфорл. К сожалению. — По ее тону я понял, что, несмотря на решение Джека никому ничего не говорить, она догадалась о его диагнозе. Эстелл всегда обо всем догадывалась. — Он попросил вас заменить его в одиннадцать часов на встрече с миссис Боулс.
— Да, разумеется.
— Я так и подумала, что вы обрадуетесь.
— Приготовь огнетушитель, если вдруг станет жарко.
— Обязательно, мистер Брэдфорд. А телефон, который вы только что бросили, сломался. Я вызову ремонтника.
— Спасибо, Эстелл.
Она вошла ровно в одиннадцать. Миссис Дебора Батт Боулс. Бедная богатая девочка. Сорок пять лет, трижды разведена, будущий театральный продюсер, большую часть своей взрослой жизни провела, растрачивая пять миллионов, которые ее крайне неприятный папаша (он сделал себе состояние на трущобах) имел глупость ей оставить. Не меньше четырех раз в год она появлялась в нашей фирме, жалуясь на нищету, долги и невозможность прилично прожить на 250 тысяч в год, которые она получала от доверительного управления. Хуже того, она была из женщин, которые меняют свою внешность каждые полгода. В конце восьмидесятых она носила черные деловые костюмы от Армани с подложными плечиками. Затем переметнулась к Шанель и ее платьям для ленча. Она тогда как раз была в коротком браке с весьма сомнительным торговцем алмазами с Кипра. Пытаясь запустить пяток безнадежных постановок вдали от Бродвея, она принялась одеваться как миссис Станиславская. Теперь же…
— Привет, адвокат, — сказала она, входя в мой офис танцующей походкой.
— Здравствуйте, миссис Боулс, — сказал я, вставая и стараясь спрятать улыбку, которую вызывали ее коротко стриженные крашеные блондинистые волосы, обтягивающая футболка, черная кожаная куртка и кожаные брюки под стать куртке. С губ ее свисала незажженная сигарета «Житан». Как будто только что из Берлина. — Вы прекрасно выглядите, — сказал я, жестом приглашая ее сесть.
— Если я закурю, вы позовете охрану? — спросила она, щелкая зажигалкой.
— Я с ними справлюсь, — заверил ее я.
Она закурила.
— А куда подевался Джек?
— У мистера Майла срочное дело. Важная встреча вне офиса.
— С кем-то, кто поважнее меня, вы хотите сказать?
— Все наши клиенты для нас одинаково важны, миссис.
— Кончайте молоть ерунду, адвокат. Я ведь знаю, что вы все здесь меня терпеть не можете.
Дайте даме сигару в награду за проницательность. Но я оставался невозмутимым.
— Вы одна из самых ценных наших клиенток, миссис Боулс. Как и ваш батюшка прежде. Теперь скажите мне, чем я могу вам помочь?
— Вы точно знаете, почему я здесь.
— Возможно, проблема с наличными?
— Удачная догадка, Шерлок.
— Вы ведь знаете условия траста, миссис Боулс, — сказал я, опуская глаза на пухлую папку на моем столе. — Четыре поквартальные выплаты, не больше и не меньше, а основной капитал, боюсь, заморожен навечно. Его нельзя тронуть.
— Разумеется, я знаю условия, адвокат. Я эксперт по этим гребаным условиям Но «Америкэн Экспресс» грозится подать на меня в суд, точно так же как и «Блумингдейл» и «МастерКард». И если я не получу деньги за полугодие, правление дома сто семьдесят пять по Восточной семьдесят четвертой улице заставит меня продать мою квартиру.
— Полагаю, вы уже обращались в банк? — спросил я.
— Вы же не думаете, что я поперлась бы на Уолл-стрит, если бы банк сказал «да»?
Я снова взглянул на папку:
— Разумеется, это не первый раз, когда у вас возникают такие затруднения…
— Спасибо, что напомнили.
— И вы не выполнили обязательства по своим двум последним займам у банка.
— Со временем я с ними рассчиталась.
— Да, но только после того, как они подали на вас иск в суд, миссис Боулс. Я пытаюсь вам сказать…
— Что я в финансовой жопе. Испорченная богатая сучка, которая не может присмотреть за своими деньгами. Это все написано на вашей физиономии из Лиги плюща.
— Я не был в Лиге плюща, миссис Боулс, — возразил я. — И я вовсе не пытаюсь вас осуждать… или высказываться насчет вашей финансовой ответственности… или… гм… отсутствии оной. Я всего лишь хочу довести до вашего сведения, что, учитывая сложные отношения, которые существовали между вами и банком в прошлом, получить от него деньги в данном случае будет затруднительно…
— Готова поспорить, что такой тип, как вы, никогда бездумно и цента не истратит. Уверена, что вы предельно осторожны, предельно разумны в обращении с деньгами.
Почти три тысячи накануне за камеру, которая мне не нужна? Тысяча четыреста пятьдесят (или в самом деле две тысячи двести?) за единственный ныне существующий на планете диван Ральфа Эмерсона? Леди, единственная причина, почему я до сих пор не в глубокой финансовой жопе, заключается в том, что у меня нет вашего пристрастия к конфеткам для носа.
— Я люблю ходить по магазинам, как любой американский патриот, — сказал я.
— Вы делаете это с осторожностью, — заметила она, задирая левую ногу. — Готова поспорить, что вы и блядуете с осторожностью.
— Миссис Боулс…
— Впрочем, очень может быть, что вы из осторожности и не блядуете.
Опять ошибаешься, дорогуша. Два случая по одной ночи каждый. Оба далеко за городом. Оба тайных (правило номер один разумной неверности: выбирай замужних деловых женщин). Оба раза с презервативами. И верно, когда затухло возбуждение от тайной эскапады, я ощутил дикую вину, причем в обоих случаях. Я дорожу своей репутацией… но так уж вышло. Так что, если Бет разок с кем-то переспала, я ее прощу. Возможно.
— Я люблю свою жену, миссис Боулс.
— Не сомневаюсь, — фыркнула она.
— Но ваши банкиры вас не любят, а это означает, что для избежания финансовых неприятностей вам понадобится наша помощь. Или мое предположение ошибочно, миссис Боулс?
Своим прохладным тоном я хотел показать: если хочешь, чтобы я бросил тебе спасательный круг, кончай ерничать. Она приняла нормальную позу и скромно сказала:
— Да, сделайте, что сможете.
Я назвал ей небольшой банк, с которым наша фирма время от времени сотрудничала. Разумеется, они потребуют какие-то гарантии («Ваша квартира, к примеру»), но, возможно, поддадутся на уговоры и выдадут ей какой-то кредит до того времени, как она получит деньги за следующую четверть года.
— Это означает, — сказал я, — что следующие три месяца вам придется жить очень скромно. И я должен вас предупредить… если вы не выплатите этот долг, нашей фирме будет затруднительно рекомендовать вас какой-нибудь другой финансовой организации, если вдруг вы снова окажетесь в затруднительном положении.
— Сколько времени нужно, чтобы узнать, не придется ли мне морозить свою задницу на улице?
— Я позвоню в банк сразу же после окончания нашей беседы. К середине дня они примут решение.
Я встал, давая понять, что беседа окончена.
— От меня теперь требуется спасибо, верно? — спросила она.
— Это как вы сами решите, миссис Боулс…
Она направилась к двери, затем повернулась и с ухмылкой оглядела меня:
— Знаете что… Уверена, что ваша маленькая женушка смотрит на вас каждую ночь и думает: «Как же мне повезло».
Я почувствовал, как правая рука сжимается в кулак. Я тут же спрятал ее за спину.
— Всего доброго, миссис Боулс. Моя секретарша позвонит вам, как только мы получим ответ.
Она повернулась на каблуках и вышла. Я было потянулся к телефону, но остановил себя. Нет, не делай этого. И не тянись за бутылкой. Просто сегодня плохой день, вот и все. Очень, очень плохой день.
Я сел в кресло за письменным столом. Успокоившись, нажал кнопку интеркома:
— Эстелл…
— Вы живы-здоровы после этой встречи, мистер Брэдфорд?
— Все проще пареной репы. Но тем не менее, когда миссис Боулс позвонит, скажи ей, что банк отказался дать ей деньги… но что я ищу другие возможности. И если она страстно захочет поговорить со мной, скажи, что я уехал по делу и до меня нельзя будет добраться до середины следующей недели.
— А если она пожелает поговорить с мистером Майлом…
— Не беспокой Джека по этому вопросу. У него сейчас забот выше головы.
— Что-нибудь еще, мистер Брэдфорд?
— Моя жена…
Через три минуты она по интеркому сообщила мне то, в чем я, собственно, не сомневался:
— Простите, мистер Брэдфорд. Никто не отвечает…
Я внезапно решил уйти из офиса. Схватил свой кейс, пальто и направился к двери. Эстелл удивленно воззрилась на меня.
— Я погано себя чувствую, — заявил я. — Решил на этом закончить.
— Может быть, нужен доктор или еще что-нибудь? — с беспокойством спросила она.
— Нет, мне бы только в койку. Что-то вроде желудочного гриппа. Сутки, и я буду в порядке. Нет ведь ничего срочного?
— Ничего такого, что не может подождать до понедельника.
— Отлично. И если позвонит моя жена… — Эстелл выжидающе смотрела на меня, — просто скажи, что я вышел. Хочу устроить ей сюрприз дома.
Я видел, что Эстелл с трудом старается удержать ползущие кверху брови.
— Как скажете, мистер Брэдфорд. Мне вызвать машину, чтобы отвезти вас на Центральный вокзал?
— Быстрее поймать внизу такси, — отказался я.
— Выздоравливайте, мистер Брэдфорд.
Она знала, что я вру.
— Постараюсь. Хороших выходных, Эстелл.
Поезд в 12.46 с Центрального вокзала был почти пустым. Пустой была и платформа в Нью-Кройдоне. Я быстро пошел по Адамс-авеню, удивляясь, что чувствую себя не на своем месте. В рабочий день в половине второго трудно встретить мужчину от двадцати до пятидесяти лет на улицах Нью-Кройдона. В это время город становится царством образованных женщин, которые, как Бет, когда-то любили сидеть на полу в общежитии какого-нибудь колледжа вроде Смит или Уеллсли, передавая друг другу трубку с гашишем, потягивая дешевое вино и давая клятвы никогда не превращаться в домохозяек в таком аккуратном пригороде, как этот.
И тем не менее все они оказались здесь, одетые в лучшие одежки а-ля-Шотландия от «Брукс-энд-бразерс» и хаки, худенькие, со все еще белоснежными зубами, все еще блестящими волосами (которые все еще стягивает черная шелковая лента). Их тридцатилетние лица все еще выказывают разочарование, которое неизбежно вызывают у них мужья и дети. Просыпаются ли они так часто, как я, в неурочный час ночью и удивляются, как вышло, что они подчинились инерции? Или попросту воспринимают Нью-Кройдон как уютное гнездышко, дарованное им судьбой? Понимая, что во вселенском масштабе у них практически нет причин для жалоб: жизнь их удобна и хорошо устроена.
Когда я свернул на свою улицу, то услышал, как в груди бьется сердце. Что, если я застану дома этого мужика? В нашей постели. Что, если…
Я ускорил шаг, почти бежал, но тут же заставил себя остановиться и пойти неторопясь. На Конститьюшн-Кресент не принято бегать в костюме, если не хочешь стать главным персонажем местных сплетен. Тут недавно видел Бена Брэдфорда среди бела дня, так он мчался по улице, явно чем-то озадаченный. Полагаю, он наконец догадался…
Я добрался до своей входной двери. Глубоко вздохнул. Тихо вставил ключ в замочную скважину и повернул его со всей возможной осторожностью. Прокрался внутрь и медленно закрыл за собой дверь. Сбросил пальто, сел на специально поставленную здесь скамеечку 1768 года из гостиницы в Провиденс и стянул свои тяжелые туфли. Затем, держа туфли в одной руке, я осторожно поднялся по лестнице и прошел по коридору, не сводя глаз с двери в его конце. Добравшись до нее, я потянулся к ручке, выдохнул, толкнул дверь и ввалился за ней в комнату.
Ничего. Ничего, кроме кровати, идеально застеленной лоскутным колониальным покрывалом, под головой валики под стать покрывалу, и коллекция тряпичных кукол, датированная 1784 годом, Филадельфия. Я всегда ненавидел этих блядских кукол — и уверен, что это чувство было взаимным, поскольку они таращились на меня с явным неодобрением. Я сел на край кровати, постарался успокоиться, услышать в тишине что-то различимое, узнаваемое, например эротические стоны или звуки поспешного одевания. Ничего. Но я все еще сомневался, поэтому обошел все комнаты. Пустой дом. Остался только подвал. Закрытая дверь. Раз, два…
Дверь распахнулась. Все чисто. Ничего, кроме моих игрушек.
Облегчения я не почувствовал. Где она может быть? Наверняка у него. Но где он живет? Как они встречаются? Что они делают в данный момент?
В душе появился страх. Беспомощный страх — ведь я знал, что не могу сделать ничего, только сидеть здесь и ждать ее возвращения.
Я стянул пиджак и швырнул его через комнату. Туда же полетели брюки от костюма. И моя белая рубашка и галстук. И черные носки. Одежки на тысячу баксов были свалены в кучу на полу. Затем я пошел к комоду, который стоял за тренажерами, выудил шорты и футболку, разыскал кроссовки и крутанул стойку с CD в поисках чего-то громкого, всепоглощающего. Бинго. Малер, Шестая симфония. Запись венского филармонического оркестра под управлением Бернстайна. Величавые звуки, эмоциональное fortissimo, освобождающее от ощущения надвигающейся беды, от сознания, что жизнь — неудачное приключение, которое надо перетерпеть. Я надел наушники, забрался на тренажер и нажал кнопку дистанционного управления магнитофоном. Темные, громовые звуки донеслись из двух динамиков. Саркастическое фырканье тромбонов. Высокий взвизг скрипок, которые вступили, открывая основную тему. Как раз когда я уже начал потеть, моего плеча коснулась рука, и я невольно вздрогнул.
— Что ты здесь делаешь? — Бет выглядела удивленной и немного обеспокоенной, застав меня в такое неурочное время дома.
Я снял наушники.
— Приболел, ушел домой, — ответил я, переводя дыхание.
Она скептически оглядела меня:
— Приболел? В самом деле?
— Что-то вроде желудочного гриппа. Почувствовал себя плохо в офисе.
— Тогда что ты делаешь на тренажере?
— Когда я сошел с поезда, все уже прошло.
Мои слова звучали малоубедительно. Она опустила глаза вниз и увидела мой мятый костюм от «Брукс Бразерз».
— Похоже, ты чертовски торопился к тренажеру.
— Все еще переживал по поводу новостей о Джеке, вот и все, — соврал я. — Вот и отыгрался на костюме.
— Я только что принесла его из чистки, — заметила она, поднимая костюм. — Выкинутые на ветер двенадцать долларов.
— Еще одна чистка нас не разорит, — заметил я. — Ну, ты это сделала?
— Что сделала? — Она выглядела встревоженной.
— Купила диван Эмерсона?
— А… ты об этом. — Она явно почувствовала облегчение. — Решила отказаться. Слишком дорого.
— Мы можем позволить себе двадцать две сотни.
— Четырнадцать пятьдесят.
Упс!
— Ну, мы определенно можем заплатить четырнадцать сотен пятьдесят, — сказал я. — Деньги не должны были тебя останавливать.
— Я просто старалась быть разумнее.
Бет и разумная трата денег? И солнце вращается вокруг земли.
— Значит, ты так и не ездила в Уэстпорт? — спросил я, пытаясь изобразить полное отсутствие заинтересованности.
— Мне не хотелось садиться за руль, вот я и отправилась в Стэмфорд, побродила по пассажу.
— Купила что-нибудь симпатичное?
— Нет, просто глазела…
Чушь собачья. Бет никогда не ходила в пассаж, чтобы просто поглазеть. Теперь пришла ее очередь смущаться. Она явно гадала, понимаю ли я, что она лжет.
— Но я забрала заказанную семгу, — сказала она. — И купила бутылку этого изумительного вина из Новой Зеландии, совиньон блан «Туманная бухта».
— Где ты о нем узнала?
— Герб из винного магазина пел этому вину дифирамбы.
— Герб, как правило, знает, о чем он говорит, — заметил я. — Жду, когда можно будет попробовать.
Неловкое молчание было прервано звуком открываемой входной двери, ревом Джоша и голосом Фионы:
— Побудь здесь, слышишь?
И крик Адама в ответ:
— Я же смотрю «Улица Сезам», ты что, забыла?
— Эй, парень! — крикнул я с лестницы.
— Папа? — закричал в ответ Адам голосом, полным детского восторга.
Когда он скатился по лестнице, я нагнулся, чтобы поймать его в объятия. Затем поднял вверх.
— Ты мне подарок принес? — спросил он.
Мы с Бет переглянулись и улыбнулись. Адам готов был получать подарки ежеминутно.
— Я принес тебе себя, — ответил я.
— Никаких подарков?
Я засмеялся:
— Может быть, подарок будет завтра.
— Я хочу подарок сейчас, — заныл он.
— Как сейчас насчет «Макдоналдса»?
Бет мое предложение не понравилось.
— Но, Бен…
— Это его не убьет.
— Мы и так едим слишком много мусорной пищи.
— Обещаю заказать куриные котлетки. В них полно протеина.
— Тебе надо было подумать, прежде чем…
— Оставь, — сказал я внезапно довольно резким тоном.
Бет хотела было ответить тем же, но передумала.
— Поступай, как хочешь. Ты всегда так делаешь.
Она повернулась и пошла вверх по лестнице.
— «Макдоналдс»? — снова спросил я Адама.
— Я хочу жареную картошку, — улыбнулся он.
Наверху Фиона кормила Джоша морковным пюре. Вся его мордашка была в морковке. Фиона была живой, крупной девицей, которая всегда носила комбинезон и напоминала неприбранную кровать. Мы с ней вполне ладили, особенно с того вечера, как я неожиданно вернулся домой и застал ее в flagrante delicto на полу в гостиной с каким-то сплошь татуированным байкером из не слишком благополучного района Стэмфорда. Тот факт, что я ее не уволил, не пригрозил лишить грин-карты, превратил ее в мою верную подругу. И соответственно, она была моим домашним союзником. Бет об этом знала и жутко злилась.
— Как сегодня поживает чудовище? — спросил я.
— Ужасно. За сегодняшний день уже шесть раз до ушей обделался.
— Лучше при тебе, чем при мне.
— Вы сегодня рано вернулись домой, мистер Брэдфорд.
— Решил пораньше начать выходные.
— Наверное, здорово удивили миссис Брэдфорд.
Что она хотела этим сказать?
— Ее не было дома, — объяснил я.
— Ну, конечно, не было — сказала Фиона, пытаясь засунуть еще одну ложку оранжевой мерзости в рот Джоша. — Сегодня ведь у нее теннис, забыли?
И правда забыл. Еженедельная игра с Венди Вэггонер. Отменена. Почему Бет ничего об этом не сказала? Или Фиона пытается что-то мне сказать?
— Пап, — заныл Адам, — хочу в «Макдоналдс».
— Хозяин зовет, — сказал я, хватая бейсбольную куртку с ближайшего крючка. — Хороших тебе выходных, Фиона.
Она подняла на нас глаза:
— Будьте осторожнее, мистер Брэдфорд.
Это предупреждение? Прежде чем я успел это выяснить, она снова занялась Джошем. Я наклонился, чтобы поцеловать его. Как только мои губы коснулись его лба, он начал визжать.
Мы взяли «вольво». По дороге Адам принялся распевать свою любимую песню на этой неделе — «Самое необходимое», из нынешнего любимого мультика, диснеевского «Маугли». И я не мог не улыбнуться, глядя на своего четырехлетнего сына, чирикающего рядом.
В «Макдоналдсе» он был само очарование. Тихо и быстро съел куриные котлеты и жареную картошку, сосредоточив все свое внимание на еде. Но время от времени он все же поднимал глаза, одаривал меня широкой улыбкой и говорил «объедение» (новое слово на этой неделе). Я вспомнил прошлое и удивился тому, что мы с Бет умудрились произвести на свет такого дивного ребенка. Не будет ли он лет эдак через десять, превратившись в прыщавого, мрачного подростка, ненавидеть нас за то, что мы испортили ему жизнь? Перед моим мысленным взором пробежали ужасные картины: Адам, обдолбанный наркоман, выпрашивает порошок у главного наркодилера Нью-Кройдона. Садится в машину с пятью такими же обдолбанными ребятами постарше. Машина с ревом уносится в ночь. Водитель, сильно под кайфом, вжимает педаль газа в пол, и в этот момент они выскакивают на шоссе 95. Спидометр показывает восемьдесят. Водитель неожиданно засыпает за рулем. Выйдя из-под контроля, автомобиль выскакивает на разделительную полосу. Адам кричит:
— Папа!
Адам показывал мне пустой пакет из-под картошки.
— Еще.
— Достаточно, — говорю я.
— Папа, еще! — воинственно заявил он.
— А как же насчет подарка?
— Да, подарок!
Таким образом, вопрос с картошкой был решен. Пока мы возвращались на Адамс-авеню, я то и дело поглядывал в зеркало заднего вида на Адама, привязанного к детскому сиденью и смотрящего широко распахнутыми глазами на окраины Нью-Кройдона. Обожаемый четырехлетний ребенок, находящийся в полной безопасности в коконе своего детства. Я не должен за него бояться, сказал я себе. Но все равно боялся. Может быть, оттого, что боялся за себя. Боялся уязвимости, которую чувствовал, когда был с Адамом. Как и всем родителям, мне казалось, что, если с ним когда-нибудь что-то случится, я этого не перенесу. Вот о чем вы не узнаете, пока сами не заведете ребенка: мы зависим от детей. Они делают нас голыми и беззащитными. Потому что нам никогда никого не доводилось любить так безоговорочно.
В магазине «Игрушки Тэлли» я позволил Адаму выбрать два новых вагона для его железной дороги. Затем мы немного спустились вниз по улице и зашли в магазин «Игрушки для пап» — там продавали вина и крепкие напитки. Герб — лысый тип, который торговал в этом магазине со времен Эйзенхауэра, — стоял за прилавком.
— Привет, молодой человек, — поздоровался он с Адамом.
Адам показал ему свои новые приобретения.
Герб по достоинству оценил вагончики. Затем спросил:
— Как поживаете, мистер Брэдфорд?
— Сегодня пятница, Герб. Так что я хорошо поживаю.
— Понятно. Что я могу вам предложить?
— Бутылку «Сапфира Бомбея», литровую.
Герб повернулся, схватил бутылку этого излишне дорогого джина и поставил передо мной:
— Что-нибудь еще?
— Вермут.
— Вечер за мартини, да?
— Весь уик-энд за мартини.
— Тогда вам следует взять «Нойлли Прат».
— Годится. И еще бутылку совиньона блан «Туманная бухта».
— Туманная что?
— «Туманная бухта». Вино из Новой Зеландии. О нем прекрасные отзывы. У вас ведь оно есть, не так ли?
— Простите, мистер Брэдфорд. Никогда о нем не слышал. Но если вы хотите замечательный белый совиньон из Калифорнии…
— Нет, мне хотелось купить это вино из Новой Зеландии.
— Если у вас есть минутка, я быстро справлюсь у своего поставщика.
— Я подожду, — согласился я.
Адам тянул меня за руку к двери.
— Одну секунду.
Он взял телефонную трубку. Я пока затеял с Адамом игру: сколько бутылок дешевого вина Галло он может насчитать? Герб тем временем закончил разговор.
— Вы правы, — сказал он. — «Туманная бухта» имеется в продаже в Штатах, но только по специальному заказу. И только по два ящика на одного клиента, поскольку спрос на это вино очень большой, а поставки ограничены. Мой оптовик утверждает, что это практически самый лучший белый совиньон в мире, но если вы хотите его заполучить — придется раскошелиться. Восемнадцать девяносто девять за бутылку.
По специальному заказу. Бет трахала богатого любителя вин.
— Я подумаю, — сказал я.
Когда я вернулся домой, Бет удивилась, увидав меня с литровой бутылкой джина.
— У нас уже есть джин, — заметила она.
— Ага, Джилбис. Годится с тоником, но дерьмо, если хочется мартини.
— Ты все это купил у Герба? — осторожно спросила она.
Мне очень хотелось ответить: «Да, и я также выяснил, что он не продает „Туманную бухту“». Но вместо этого я сказал:
— Да нет, купил в магазине на Пост-роуд.
Я заметил, что ее глаза остановились на небольшом магазинном пакете, который Адам прижимал к груди. «Игрушки Тэлли», магазин впритык к заведению Герба Глупо, Брэдфорд, глупее некуда. Теперь она знает, что ты врешь. Но она ничего не сказала, скорее всего, потому, что тоже пыталась решить, догадываюсь ли я, что и она врет.
— Пожалуй, я бы с удовольствием выпила мартини, — сказала Бет.
Мы выпили по бокалу, уложили детей спать, затем еще выпили. Мартини сделали крепким и экстрасухим. Идеальный ментальный новокаин. Настолько кстати, Что можно сказать, у нас выдался еще один приятный вечер. Семга, поджаренная в легком лимонно-чесночном масле, получилась первоклассной. Что касается «Туманной бухты»… настоящее совершенство. Такое идеальное вино (особенно после двух мартини), что я временно отделался от навязчивой мысли насчет того, от кого Бет получила эту бутылку, и удачно острил, заставляя ее смеяться. Особенно когда рассказывал ей о своей недавней встрече с миссис Деборой Батт Боулс и ее новой инкарнации в образе Марлен Дитрих. Может быть, все дело было в моем нервном состоянии, может быть, в выпивке или в том, что я в самом деле удачно выступал, — неважно почему, но Бет задыхалась от хохота, пока я ей рассказывал эту историю. Что, разумеется, мне очень польстило. Мне нравилось, когда она смеялась. Нравилось видеть, что она снова получает удовольствие от моего общества. И я надеялся, что, возможно, это признак того, что ничего плохого не происходит, просто я позволил своему воображению разгуляться. Это я о паранойе среднего возраста насчет другого мужика с превосходным вкусом (надо признать) относительно экзотических новозеландских вин.
— Бет… — сказал я, когда она наконец успокоилась.
— Да?
Я взял ее за руку:
— Было хорошо.
Я почувствовал, как она застыла.
— Да, — сказала она, — верно.
— Нам нужно это чаще повторять.
— Ты хочешь сказать, напиваться?
— Я хотел сказать, общаться.
Она вырвала руку:
— Не порть…
— Я ничего не хочу портить. Просто дело в том, что в последние месяцы наши отношения были далеки…
— Ничего подобного, — возразила она.
— Ну да, сегодня, после солидной выпивки…
— И вчера тоже, — напомнила она.
— Дважды за полгода. Большое дело. — Я был пьян.
— Ты не хочешь нормально общаться, ты хочешь ссориться, так?
— Разумеется, я не хочу…
— Тогда остановись. Перестань.
— Ты не понимаешь, я хочу тебе сказать…
— Думаю, что понимаю. И хочу, чтобы ты…
— Я хочу забыть про наши проблемы…
— А что, по-твоему, я пытаюсь сделать последние двадцать четыре часа?
— Но ты не хочешь обсудить…
— Нечего обсуждать…
— Надо все обсудить…
— Бен, почему ты не можешь просто заткнуться и позволить…
— Не смей говорить, чтобы я заткнулся.
— Я буду говорить, если ты будешь продолжать вести себя как последний урод.
— Пошла ты!
— Ну вот. Я иду спать.
— Иди спать, иди спать, — нараспев сказал я. — Уходи, отказывайся разговаривать, это все в твоем стиле. Только чтобы не решать…
Но мне не удалось закончить предложение, потому что она захлопнула за собой дверь столовой.
Вот и все наше перемирие.
Я шатаясь перебрался в гостиную, свалился на диван, нажал кнопку на пульте дистанционного контроля и тупо уставился на Си-эн-эн. Затем выругал себя за то, что я такой ублюдок, задремал и проснулся в половине второго, обнаружив на экране Кейт Бример (в еще более боевом виде, чем обычно), которая вела репортаж из какого-то разрушенного города в Боснии.
— …сцены разрушения и человеческих страданий, подобные которым даже самые бывалые корреспонденты…
Кейт. Черт бы тебя побрал. Там. В самом центре событий.
Я еле дотащился до постели. Стянул с себя одежду. Лег рядом с Бет, которая спала мертвецким сном. Я прижался к ее голой спине, поцеловал шею под волосами и позволил своему языку прогуляться вниз, к плечу, и дальше, к лопатке, когда вдруг…
Язык наткнулся на что-то рваное, грубое. Такое, с чем прошлой ночью мой язык точно не встречался, когда двигался тем же маршрутом. Я потер это место указательным пальцем. Шершавое на ощупь. Я попытался разглядеть, что это такое, но было слишком темно. Поэтому я сунул руку в ящик моей прикроватной тумбочки и нащупал маленькую лампочку для чтения, которой можно пользоваться, не мешая спящему рядом человеку и не давая ему повода подать на развод. Включил лампочку и направил узкий луч на спину Бет.
И обнаружил короткую, но глубокую царапину, расположенную между левой лопаткой и позвоночником. Все еще красную, совсем свежую. Сегодняшнюю.
