Мне слегка повезло — я нашел ванную комнату. Дверь в нее была спрятана между стиральной машиной и морозильником. Допотопный унитаз и душевая кабинка, которая выглядела так, будто ее в последний раз мыли в 1989 году. Все помещение было завалено наполовину пустыми банками с краской, бутылками со скипидаром, засохшими малярными кистями и роликами и прочей ерундой, обычно остающейся после ремонта. Меня грязь не беспокоила. Я почувствовал большое облегчение, обнаружив, что в подвале имеется работающий душ. Это означало, что мне не придется идти наверх в окровавленной одежде и оставлять кругом кровавые, богатые ДНК следы по всему дому. Я могу оставить всю грязь здесь, внизу.

Я снял с себя все, скатал одежду в тугой сверток и сунул в большой черный пластиковый мешок, который обнаружил среди стиральных и чистящих порошков. Затем вошел в душ. Вода была горячей. Я намылился, воспользовавшись грязным Куском «Айвери», а также нашел бутылку шампуня «Прелл», чтобы смыть спекшуюся кровь со своих волос. Я оставался в душе примерно минут десять. Было что смывать.

Единственное полотенце в ванной было тоненьким, вафельным, как в общественных сортирах, и когда-то принадлежало Мотелю 6. Его едва хватило, чтобы обмотать вокруг талии. Соорудив из него нечто вроде набедренной повязки, я быстро прошел через подвал и поднялся наверх. Дойдя до верхней ступеньки, я немного поколебался, вспомнив, что Гари оставил свет на кухне зажженным. Окна выходили на задний двор. Двор этот был виден?.. Наверное, из соседнего дома. Что, если какой-нибудь любопытный сосед меня заметит? Миссис Риффкин, находится ли сейчас мужчина, которого вы видели с обмотанными полотенцем бедрами, в этой комнате? Лучше не попадаться на глаза. Поэтому я чуть приоткрыл дверь и провел рукой по стене, пока не нащупал выключатель для кухни и коридора. Выключив свет, я осторожно прошел по коридору, который вел к входной двери, затем свернул налево к лестнице, стараясь по возможности ни к чему не прикасаться.

Спальня Гари находилась в конце коридора второго этажа. Там было темно, и я не включал свет, пока не опустил жалюзи. Стоило мне включить верхний свет, как ожили две прикроватные лампы. Спальня была оформлена в том же стиле, что и остальной дом, и порядка там было столько же. Разбросанная одежда, голые доски пола, развалившиеся стопки глянцевых журналов и дорогой матрас на покрытом лаком каркасе. Покрывало и постельное белье были в беспорядке, свидетельствуя о недавнем соитии, простыню украшало большое пятно. Меня передернуло. Она занималась с ним этим здесь? Сверхаккуратная Бет, которая постоянно перекладывала носки в своем ящике, которая впадала в истерику, если ее книги по искусству были неправильно разложены на журнальном столике? Она смогла смириться с таким беспорядком? Может быть, ей даже давилось? Она заводилась не только от недозволенного секса, но еще и от того, что занималась сексом с неряхой?

Я нашел то, что искал, возле кровати. Тренировочный костюм, брюки и свитер, то и другое черное. Гари был почти одного со мной роста и примерно той же комплекции, так что его костюм мне вполне подошел. Как и черные кроссовки «Найк». Я взглянул на часы. Половина десятого. Около пятидесяти минут с того момента как…

Я сел на кровать, голова кружилась, я не мог сориентироваться, адреналин зашкаливал. Видел ли кто-нибудь, как я перешел через дорогу, постучал в дверь Гари и вошел? Если видели, то я спекся. Если же нет… пройдет всего два-три дня, и начнут задаваться вопросы о том, куда он подевался… И потом… дело только во времени. Они все обдумают, сделают выводы и придут за мной. И убежать будет некуда. Никакого выхода.

Не гони лошадей. Полегче. Не впадай в достоевщину. Сейчас не время чувствовать себя виноватым, сожалеть о содеянном, стыдиться, копаться в душе — разве что ты в самом деле хочешь пройти по доске. Забудь о преступлении. Думай о случившемся как о …проблеме. А проблемы можно решить. Если постараться. И делать это постепенно.

Алиби? Есть оно у тебя? Ты звонил в Дарьен дважды около семи часов. А потом? Ты всегда можешь сказать, что смотрел телевизор. Ладно, мистер Брэдфорд, тогда вспомните, пожалуйста, чем нас в этот вечер удивил Мерфи Брайн?.. А… вы смотрели Си-эн-эн… Что там было темой дня? Забудь про телевизор. Ты вполне мог читать и рано лечь спать. Но каким образом ты сможешь доказать, что все это время был дома? Телефонный счет подтвердит твои звонки возмущенным родственникам, но после этого…

Мне нужно немедленно добраться до телефона, позвонить Бет, чтобы из моего счета за телефонные услуги Южной Новой Англии было очевидно, что я находился дома приблизительно в то время, когда произошло убийство. Это не обеспечит полного алиби, куда там, но все же может вызвать «обоснованные сомнения» у присяжных заседателей.

Но прежде чем рвануть через дорогу домой, мне необходимо привести здесь все в порядок — избавиться по возможности от улик, потому что вдруг Гари ждал в тот вечер позднего гостя… Или дал ключи приятелю, который хотел на несколько дней поселиться в гостевой спальне… Или…

В моей голове промелькнуло еще с десяток подобных шизоидных сценариев. Не стоит тратить на них время. Надо поскорее убраться.

Держа в руке полотенце из мотеля, я пробрался в темную кухню, плотно закрыл жалюзи, зажег свет. Под раковиной я отыскал пару резиновых перчаток, тряпку и бутылку жидкости для полировки мебели в аэрозоли. С помощью полироля и тряпки я протер все полки, которых касался, и также шнур от жалюзи. На самом деле я полил полиролем и протер все попавшиеся мне на глаза поверхности на всякий случай — а вдруг я случайно коснулся их во время разговора с Гари? Затем спустился в подвал.

Я увидел его лицо, когда спускался по лестнице. Вернее, половину лица, другая половина была прижата к линолеуму. Один глаз таращился на меня с остекленевшим упреком. Я отвел взгляд, но успел заметить, что кровь больше не течет. Надо начать с главного. Бутылка. Я подошел к телу, стараясь взять себя в руки и выполнить поставленную задачу. Наклонившись, я схватил бутылку за горлышко и быстро дернул. Но она не стронулась с места, очевидно застряв в каком-то позвонке или мышцах. Я попытался еще раз. На этот раз вместе с ней приподнялась вся голова Гари. Я сразу же отпустил бутылку, и голова со стуком упала на пол. Я попытался немного повернуть бутылку и потянуть. Ни с места. Я прочно поставил левую ногу ему на голову и изо всех сил дернул. Бутылка наконец уступила и вышла из шеи с омерзительным хлюпающим звуком.

Я положил на рану полотенце — на случай, если начнется сильное кровотечение. Но на белой ткани появилась лишь узкая полоска. Я схватил его за руки и вытащил из небольшой алой лужи, в которой он лежал Когда я его тянул, на линолеуме оставался след от смешавшейся с проявителем крови. Затем я его перевернул. Обшарил карманы, нашел ключи от дома, ключи от машины, бумажник. Рассовал все по своим карманам. Выпрямляясь, я ударился о большой морозильник. Старая модель «фриджидайр». Я открыл его. Провизия холостяка: пара пицц, три лазаньи, четыре коробки мороженого «Черри Гарсия», и все. Идеально. Абсолютно идеально. Мое очередное везение. Я свалил продукты в черный пластиковый пакет. Затем посадил Гари и прислонил к морозильнику. Наклонившись, глубоко вдохнул, чтобы успокоиться, и притянул его к себе, обняв за грудь. Когда я так сжимал его в медвежьих объятиях, его голова упала мне на плечо и осталась там уютно лежать. Словно голова девочки-подростка, танцующей на школьном балу. Он весил не больше 170 фунтов, но все равно я еле-еле его поднял.

Когда он принял вертикальное положение, я отпустил его и слегка толкнул вперед. Его голова оказалась в середине морозильника. Используя его ноги в качестве руля, я принялся пристраивать тело так, чтобы оно поместилось в морозильнике. Но если торс и бедра вошли, с ногами, из-за их длины, дело обстояло хуже. Как я его ни вертел, колени и ступни все еще вываливались Из морозильника А мне было необходимо, чтобы он поместился туда целиком Ведь я понятия не имел, как долго мне придется его морозить, поэтому морозильник должен быть плотно закрытым. Иначе через день-два труп начнет разлагаться — такая перспектива меня совершенно не устраивала. Но как мне запихнуть в камеру эти проклятые нога? Я пытался задрать их вверх, скрестить сбоку, наваливался на дверцу морозильника, пытаясь ее закрыть. Все бесполезно. Он туда не влезал. Я не смогу оставить его здесь на хранение, и мне придется спешно избавляться от тела. А если юриспруденция меня чему-то научила, так это тому, что спешка в таких случаях — непростительная глупость.

Тут я заметил молоток, валявшийся среди порошков и чистящих средств в ванной комнате. Молоток был с большой, увесистой головкой. И — как я решил, сглотнув слюну, — вполне подходил для моих целей.

Я открыл морозильник, вытащил оттуда левую ногу Гари. Она свисала с края камеры. Я прикрыл дверцу. Схватил ногу левой рукой, растянул ее, насколько смог, и опустил на нее молоток, прицеливаясь в место на несколько дюймов ниже колена. Пришлось ударить еще пять раз, но наконец кость хрустнула и разломилась на две части, и нижняя часть нога сразу стала подвижной. Затем я вытащил вторую ногу и проделал с ней то же самое. На этот раз кость оказалась еще прочнее. Понадобились семь ударов, прежде чем она поддалась и разломилась на две части.

Теперь я мог сложить каждую ногу так, чтобы ступня оказалась под коленом. Это уменьшило рост Гари достаточно для того, чтобы он мог поместиться в морозильнике. Когда я закрыл дверцу, она затворилась плотно. Теперь он мог просидеть там несколько недель, пока я не соображу, что мне с ним дальше делать.

Я взглянул на часы. Без одной минуты десять. Мне необходимо пойти домой и сделать этот звонок. Я быстро схватил швабру из ванной комнаты, вылил остатки чистящей жидкости в ведро и принялся мыть пол. Мне потребовались двадцать минут, чтобы избавиться от крови и проявителя.

Я переломил ручку швабры и сунул ее в пластиковый мешок. За ней последовали ведро, кювета, разбитая бутылка из-под «Туманной бухты», осколки бокалов, мыло и шампунь. Я работал быстро, но тщательно. Я старался ничего не упустить.

Я старательно вымыл раковину и душевую кабинку в подвале. Тщательно протер все поверхности, все ручки дверей, все перила, все выключатели и прочее, до чего я дотрагивался в спальне Гари. Наконец настало время для самой опасной части операции — благополучно убраться из дома.

Я выглянул за дверь. На улице тишина. Никакого движения. Ночь безлунная. Небо в тучах. Хотя я не сомневался, что во многих домах рядом с домом Гари горит свет, я должен был рискнуть и надеяться, что никто из соседей не выглянет в этот момент из окна и не заметит, как я перебегаю дорогу.

Я втянул голову назад и закрыл дверь. Адреналин снова пошел вразнос. Я не мог двигаться, просто застыл на месте. Но мне обязательно нужно было позвонить.

Я поднял мешок и вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Первым моим желанием было побежать. Со всей возможной скоростью рвануть через дорогу. Но юрист во мне настоял на спокойном поведении. Не беги. Иди. И ради всего святого, не оглядывайся.

Это было как прогулка по Сараево в разгар снайперского сезона, когда охватывает страх, что отдаленная канонада может оказаться последним звуком, который ты услышишь в жизни. Я прошел по маленькой дорожке вдоль дома Гари, ступил на дорогу и резво пошел через нее, каждую секунду боясь услышать: Эй вы! Стойте! Это будет началом конца.

Но я слышал только звук своих шагов по асфальту, затем по гравиевой дорожке, ведущей к моему дому, и тихий шорох осенних листьев. Так я добрался до двери черного хода. Я полез в спортивный костюм Гари за ключами, нашел обе связки его ключей. Но моих не было.

Я тут же упал на колени и начал судорожно возиться в пластиковом мешке в поисках моих брюк. Проверил карманы. Никаких ключей. Вывалил из мешка все окровавленные тряпки никаких ключей. Тут я заметил дыру в дне мешка.

Я поспешно побросал все вещи назад, в мешок, и оставил его около двери в подвал. Затем пошел назад по своим следам, внимательно глядя под ноги.

Далеко мне идти не пришлось. Ключи лежали у края дорогу в нескольких дюймах от обочины. Я с огромным облегчением протянул за ними руку. Но тут услышал голос:

— Эй, что-то случилось, парень?

Я с тревогой поднял голову. Это был Чак Бейли, рекламщик, живущий дальше по дороге. Под пятьдесят, густые крашеные черные волосы, одет в спортивный костюм от Кельвина Кляйна с лампочками, работающими от батарей, на обоих бицепсах.

— Чак, — сказал я, стараясь говорить спокойно. — Добрый вечер. Вот, ключи уронил.

Он продолжал бежать на месте.

— Ты уверен, что с тобой все в порядке? — спросил он. — Желание умереть, получить серьезную травму…

Я начал всерьез беспокоиться:

— Я не понимаю…

— Костюм, Бен. И кроссовки. Все черное. Ты тут, на дороге, как невидимка. Машина появится — превратит тебя в лепешку. Кого ты изображаешь, Зорро?

Я ухитрился рассмеяться.

— Точно как наш другой сосед, Гари. Все время вижу, как ой бегает ночами, одетый точно как ты. Человек-невидимка, мать твою. — Он опустил глаза вниз. — И «Найк» такие же.

— Как делишки? — спросил я, пытаясь сменить тему.

— Дерьмово. Только что потерял клиента — «Фрости Уип» А мультинациональные задницы, которые сейчас поглотили нас, все болтают о реструктуризации, сокращении штатов. Пугают всех до усрачки.

— Как в девяностые…

— Ага, настоящая психическая атака…

Он взглянул на часы.

— Пора двигать, — сказал он. — Сегодня интересный матч, трансляция из Лос-Анджелеса. Кланяйся Бет и деткам. И кончай бегать в темноте. Ты же человек семейный.

— То-то и оно.

Чак Бейли хохотнул, выражая мужскую солидарность:

— Я тебя понимаю, чувак. Пока.

Я смотрел, как он трусцой бежит по дороге. Все прошло хорошо. Лучше некуда. Мистер Бейли, вы утверждаете, что встретили мистера Брэдфорда во время пробежки в день убийства? Вы сказали, что на мистере Брэдфорде были черные кроссовки «Найк» — точно такие же, какие обычно носил мистер Саммерс. И — давайте будем точны — до этого вечера вы никогда не видели мистера Брэдфорда в черных кроссовках?

Я сделал мысленную заметку: необходимо завтра купить черные кроссовки «Найк». И немедленно убрать из окна камеру. Ее можно заметить даже с дороги.

Я прошел к задней двери, повернул ключ в замочной скважине и нырнул внутрь. Оставив мешок рядом со своими тренажерами, я помчался наверх, схватил камеру и треножник из темной спальни и вернулся в подвал. Открыл «Кэнон», вытащил оттуда пленку, потянул ее за конец, засветив все тридцать шесть кадров. Уничтожив эти дополнительные улики (и сунув их тоже в мешок), я взял трубку и позвонил в Дарьен. Ответил Фил.

— Позови ее, — сказал я.

— Бен, я же сказал тебе…

— Позови ее, мать твою.

— Ты так с клиентами разговариваешь?

— Нет, только с тупыми задницами. А теперь позови…

Он бросил трубку с таким грохотом, что мне пришлось отодвинуть свою подальше от уха. Когда я перезвонил, включился автоответчик. Тогда я оставил послание.

Она внезапно появилась на линии.

— Нам нечего обсуждать, — спокойно сказала она.

— Нам нужно все обсудить…

— Нет. Я уже наговорилась досыта. И мне нечего тебе больше сказать, кроме одного: я решила остаться здесь с мальчиками еще на неделю. Я позвонила Фионе и сказала, что она следующую неделю свободна. И я хочу, чтобы к нашему возвращению в следующее воскресенье ты подыскал себе место, где будешь жить.

— Дом же не только твой…

— Есть два пути разрешить наши проблемы, Бен. Вежливо. Или со скандалом.

Телефон дрожал в моей руке.

— Но это же и мои сыновья, — наконец выговорил я.

— И я не собираюсь их от тебя прятать. Так что, если ты захочешь на этой неделе заехать и повидаться с ними, я не стану возражать. Но не звони больше сегодня. Мы не будем отвечать.

И она повесила трубку.

Я положил трубку и обхватил ладонями голову. Я оставался в такой унизительной позе, наверное, целый час (во всяком случае, так мне показалось), мысленно проигрывая снова и снова тот момент, когда я схватился за бутылку.

Прекрати. Переживи. Возьми поливочный шланг, широкую клейкую ленту, бутылку ирландского виски и бутылочку с транквилизаторами. Затем поезжай в какое-нибудь пустынное место засунь шланг в выхлопную трубу, закрепи его клейкой лентой просунь в окно машины, заклей образовавшуюся щель в окне, проглоти таблеток двадцать «валиума», запей их хорошим глотком виски, поверни ключ в зажигании и покорись неизбежному. Потеряешь сознание, абсолютно ничего не почувствуешь. Признайся себе: ты никогда не сможешь жить с грузом этой вины. Ежечасно тебя будет мучить страх: Они сегодня разыщут… сегодня они придут за мной… сегодня последний раз, когда я смогу увидеть своих мальчиков. И даже если тебе удастся на какое-то время избежать ареста, страх перед ним сделает твою жизнь невыносимой. В любом случае ты потеряешь все. Прекрати агонию сейчас. Аккуратно. Без суеты.

Я встал, однако ноги подкосились, я снова опустился на диван и зарыдал. Я совсем утратил контроль над собой. Я оплакивал моих сыновей. Себя самого. Я был виновен не только в убийстве, но и в ненависти к самому себе — отвращении, которое заставляло меня презирать ту жизнь, которую я вел. И теперь, в последние часы моего прежнего существования, мне придется принять злую иронию: отчаянное желание сохранить то, от чего я совсем недавно хотел сбежать. Если бы я верил в какое-то высшее существо — какого-то мистера Всеумейку, — я бы бухнулся на колени и попросил: верни мне отупляющую электричку, тоскливые часы, проведенные над дополнениями к завещаниям, корпоративное лизание задниц. Верни мне домашнюю рутину, семейные дрязги, бессонные ночи. Верни мне моих детей. Я никогда больше не буду думать, что настоящая жизнь где-то в другом месте. Никогда больше не буду проклинать выпавшую мне судьбу. Только дай мне еще один шанс.

Я вскочил на ноги и, схватив бутылку виски, поднялся по вестнице. В спальне я нашел бутылочку с «валиумом». Я высылал дюжину себе в рот и запил парой больших глотков виски.

Но желудок мой тут же воспламенился. Меня внезапно вывернуло наизнанку. Прямо-таки реактивная рвота — на стены ванной комнаты, на кафель пола, раковину, унитаз.

Я почти не помню, что было после. Когда я очнулся, вонь от сдобренной виски блевотины едва снова не вызвала рвоту. Полностью одетый, я с трудом встал под душ, включил холодную воду и подставил лицо под струю, при этом широко открыв рот.

Я стащил с себя спортивный костюм и оставил все в душевой. Даже не потрудившись вытереться, я выполз из ванной и свалился на постель.

Потом оказалось, что уже утро понедельника. И звонит телефон. Я снял трубку и пробурчал что-то невнятное.

— Мистер Брэдфорд, это вы?

Черт. Эстелл. Я попытался разглядеть, сколько времени на будильнике. 10.47. Черт, черт, черт.

— Мистер Брэдфорд, вы меня слышите? — В ее голосе ясно звучало беспокойство.

— Я заболел.

— Это и по голосу чувствуется, мистер Брэдфорд. Ваша жена с вами?

— Уехала с детьми к сестре.

— Тогда я немедленно звоню врачу…

Я внезапно полностью проснулся:

— Никаких врачей, никаких врачей…

— Мистер Брэдфорд, у вас совершенно больной голос.

— Отравился, вот и все. Плохой суп из банки.

— Это может быть ботулизм. Я сейчас же звоню врачу нашей компании…

— Эстелл, худшее уже позади. День в постели, и я буду как огурчик.

— С этими супами из банок всегда надо быть предельно осторожным, мистер Брэдфорд.

— Выживу. Отмени все мои встречи. Скажи Джеку. Я позвоню позже, когда немного приду в себя…

— Нет, мистер Брэдфорд, я сама вам позвоню. И если вы хотите, чтобы я позвонила сестре миссис Брэдфорд…

Ни в коем случае. Мне нужно, чтобы Бет оставалась в Дарьене как можно дольше.

— Я сам с этим разберусь, Эстелл.

— По крайней мере, позвольте мне позвонить вашему семейному врачу…

— Я совсем засыпаю. Поговорим позже.

Я повесил трубку. И час пролежал, уставившись в потолок. Мне не хотелось вылезать из постели. Никогда. Мне хотелось думать о той сцене в подвале как о кошмарном сне. И когда тяжелый смрад ванной комнаты добрался до моих ноздрей, я проклял свой наполненный блевотиной желудок, который в очередной раз меня подвел. Будь у меня нормальный желудок, я бы уже был мертв и счастлив.

Вонь в конце концов выгнала меня из постели. Я добрый час драил ванную комнату. К тому времени как я закончил, стиральная машина уже избавила спортивный костюм Гари от гнусных запахов. Я сунул его в сушку, вернулся в постель и закрылся с головой одеялом.

В таком положении я оставался несколько часов. Умственный паралич. Физический паралич. Я не знал, что делать дальше.

В четыре часа снова зазвонил телефон. Эстелл. Я уверил ее, что поправляюсь. Повесил трубку. Потащился к окну и в щель. Посмотрел на дом Гари. Он умер. Я тоже умер. Завтра я схожу к нашему врачу, пожалуюсь ему, что у меня нервы ни к черту, и уйду с рецептом на гору «валиума». На этот раз я все проделаю как надо. С водой, а не виски.

Я опять залез под одеяло. Начал рыдать и ударил кулаком по прикроватному столику. Попал по пульту дистанционного управления, и включился телевизор. Картинка на экране остановила мои рыдания. Полоумный евангелист в костюме из синтетики разглагольствовал, перед ошалевшей аудиторией сельских прихожан в какой-то огромной церкви из бетонных блоков.

— И тогда, — гремел его преподобие, — Иисус сказал Никодемусу: «Ты пришел ночью, но Я принесу свет. Если человек не родится снова, он не сможет увидеть Царство Божье». Как вы думаете, почему Иисус сказал, что, если вы не родитесь повторно, вам не видать Царствия Небесного? И что значит родиться заново? Это вовсе не означает возврат к вашему младенчеству. Вы не станете снова ребенком. Нет… это означает следующее: хотя в этот мир в первый раз вас принесла мать, если вы не родитесь снова и не примете Иисуса как вашего Господа и Спасителя, вы сохраните Сатану в своем сердце. Ад без Бога — вот куда вы направляетесь. Но когда вы рождаетесь заново, вам дается второй шанс. Кровь ягненка смывает ваши грехи. Вы обновляетесь, вы становитесь новым. Получается, что вы убили свою прежнюю жизнь и вернулись, получив второй шанс. Вы вновь рождаетесь обновленным человеком…

Я сел прямо, словно аршин проглотил. Слезы высохли. Впервые с того момента, как я схватился за ту бутылку, на меня снизошла волна спокойствия. Только если мы рождаемся снова, мы можем начать жизнь заново. Какая простая, успокаивающая мысль. Толстый толкователь Библии продолжал вещать. А я принялся думать.

Да, я должен умереть. Другого выхода нет. Но после того как я умру, почему я не могу начать жить снова? Почему я не могу воспользоваться этим вторым шансом? Почему бы мне не родиться вторично?

Чем больше я об этом думал, тем четче понимал: тебе не нужен Иисус, чтобы родиться снова. Тебе только нужно все тщательно рассчитать и спланировать.