Поезд дотащился до Инвуда почти в десять вечера. Мэгги Куинн давным-давно уже помыла посуду после ужина и уложила спать Маленького Майка, и Кейт решила, что заходить к сестре и рыться у нее в холодильнике слишком поздно. К тому же ей совсем не хотелось совершать вчерашнюю ошибку и ложиться спать голодной; она решила непременно как следует поужинать и хорошенько выспаться. Но куда лучше пойти поесть?

«Еж», «Последняя остановка», «Остров Эрина», «Чемберз», «Макшерри», «Лужайка»… Кафе «Факел Гриппо» – совсем рядом, на 207-й улице, но оно закрыто. «Док Фиддлер», «Кассиди», «Джимми Райан», «Кенанз корнер», «Долан», «Свинья и свисток», «Минога» – и это еще далеко не все. Вот почему Инвуду дали прозвище «Джинвуд», думала Кейт. Только рядом с ее домом – семьдесят три паба, которые можно разделить на три основные категории: для новичков, для продвинутых и для всех прочих.

«Новичками» считались люди, недавно приехавшие в Америку; это для нее они были «зелеными». Работы они не боялись, но страстно тосковали по родине и ее обычаям. Каждый из этих пабов был связан с тем или иным конкретным городом или графством, так что вывески казались почти объявлениями. Например, название паба «Озера Слайго» на 228-й улице будило воспоминания об ирландском графстве, и там всегда можно было поднять кружку пива за густые туманы северо-западного побережья. Там всегда звучали песни в исполнении Кармел Куинн и Денис Дей, что-то мяукавших о милой маме и дорогой Матери Ирландии. Песни были настолько слезливо-сентиментальными, что Кейт старалась даже не ходить мимо этих пабов.

Пабы для «продвинутых» посещали в основном американцы ирландского происхождения, их дети и внуки. Там вовсю распевал Элвис Пресли – «All Shook Up» и «Fever». Ну и названия, думала Кейт; такое ощущение, будто у певца – приступ малярии.

В таких пабах никому не было дела, откуда ты родом – из Корка или из Дублина. Здесь имело значение только одно: настоящий ли ты демократ и если тебя призовут на войну, будешь ли ты с радостью, как все настоящие демократы, защищать свою новую родину Америку так, чтобы Ирландия тобой гордилась.

Ну, а пабы для всех прочих, в общем, такими и были – для всех прочих. И никому в них ни до кого никакого дела не было.

Мейв всегда говорила, что о пабе можно судить по тому, какое пиво там подают. Ее отец держал паб в Дублине, и она вечно распространялась о пиве «Miller High Life». По ее словам, если в американском пабе подают пиво «High Life», там, скорее всего, и кормят тоже очень неплохо. «Miller High Life» среди всех сортов бутилированного пива было все равно что шампанское среди вин – Кейт видела рекламу этого пива в журналах, – но это пиво пили, скорее, где-нибудь на Парк-авеню. А в Инвуде такие напитки, как шампанское или «High Life», не были особенно популярны.

«Рейнголд гёрлз»? «Шаффер»? «Бриджи»? «Пилз»? Вывески так и сияли со всех сторон. И, разумеется, вездесущая реклама «Ice Cold Beer», ледяного пива. Ледяное пиво? – задумалась Кейт. Интересно, что сказал бы на это ее отец. У них дома, в Ирландии, пиво подавали прохладным, но вовсе не ледяным – а женщинам, если те пришли одни, пива вообще не подавали. В некоторых пабах, правда, обслуживали и женщин, но тогда там для них имелось отдельное помещение, чистое и уютное, где почтенные дамы и их дочки могли спокойно выпить пивка. Порядочные мужчины и женщины никогда не пили на людях вместе.

Ков вообще невероятно отличался от Инвуда. У них на острове Ков пабы служили, можно сказать, центром общественной жизни. Семья Кейт, например, жила в Ньютауне, в седьмом из двадцати коттеджей, сгруппировавшихся вокруг паба «Фогарти». Коттеджи располагались в два ряда по обе стороны от паба, стоявшего на вершине холма лицом к бескрайнему морю. У Фогарти можно было узнать новости, получить любую почту, а также позвонить по телефону или послать телеграмму. Там, разумеется, была и выпивка – Фогарти гнали собственный виски – и музыка. А еще там имелся уютный уголок для дам, где подавали пиво в «маленьких», в полпинты, кружках.

Остров Ков – место старомодное, немного мрачноватое и очень тихое. В Нью-Йорке же – во всяком случае, там, где жила Кейт, и в соседних с ее домом районах, – всегда было шумно. Громко гудели автомобили. Громко кричали люди. Даже молились громко. Но больше всего Кейт раздражала вечная музыка. И не столько верещание музыкальных центров в пабах и кафе, а скорей, пожалуй, все остальное. Почти во всех домах или квартирах Инвуда имелись либо веранда, либо балкон, либо крытое крыльцо. И почти все обитатели Инвуда тосковали по родине и, естественно, изливали свою тоску в музыке. Музыка могла быть приятной, особенно если пение сопровождалось хорошей игрой на аккордеоне или арфе; иногда слышались даже простые свистульки или барабан. Довольно часто можно было услышать и волынку; в Инвуде было несколько ансамблей волынщиков.

Но оперные арии Кейт прямо-таки ненавидела. В любой час дня или ночи на улицах Инвуда звучали арии из опер. Здесь проживало немало певцов, служивших в Метрополитен-опера, которые придерживались такого странного распорядка дня, так что казалось, будто где-то в переулках постоянно идет представление. Даже сегодня, в пятничный поздний вечер, со всех сторон доносились душераздирающие звуки популярных арий, этот извечный плач о любви, утраченной и обретенной. Дома Кейт тоже пару раз влюблялась, но на оперные арии это было совсем не похоже. А в этих проклятущих ариях любовь казалась настолько неестественной и театральной, что подобной любви следовало любой ценой избегать.

«Вам, ребята, успокоиться надо. Всем вам», – пробормотала Кейт, ни к кому конкретно не обращаясь. Нью-Йорк был бы чудесным местом, если мог хотя бы ненадолго притихнуть. Ничего удивительного, что здесь так много пьют, думала Кейт.

Дождь, оказывается, прекратился еще несколько часов назад. Но Кейт, поднявшись на улицу, так и стояла у входа в метро. Просто так бродить по улицам, особенно поздним вечером, она не любила. Пойти через парк? Или подняться на холм по широкой лестнице, заменяющей улицу? Кейт никак не могла решить, куда ей направиться. По лестнице быстрее и ближе, но подъем уж очень крутой; ее пугала необходимость преодолеть сто двадцать ступенек, у нее ноги и так болели. Она ведь все-таки успела сама отвезти миссис Б. бальное платье – Хозяйки «Chez Ninon» бывали очень недовольны, когда приходилось дополнительно платить за ночную доставку. Может, просто пойти в «Капитолий»? – думала Кейт. До ресторанчика было рукой подать, только улицу перейти, и его хозяева, греки, держали двери открытыми всю ночь, что было очень мило с их стороны. И потом, там всегда подавали вполне достойный ужин из рыбы, да еще два овощных блюда на закуску и роллы с маслом, но Кейт показалось лишним на ночь глядя так наедаться. Но она все же перешла на ту сторону улицы и заглянула в окно ресторана. Оказалось, в «Капитолии» полно народу; свободных мест не было ни у стойки, ни в маленьких отдельных кабинетах. Господи, неужели все в Инвуде разом так сильно проголодались? Да еще в такой поздний час?

Тогда, может, в «Бикфорд»? Это кафе тоже недалеко. Там ей подадут яичницу-болтунью, горячую английскую сдобу и настоящий земляничный джем. Джем, правда, был далеко не так хорош, как тот, что варила Пег Харрис, но тоже ничего. Такой завтрак в «Бикфорде» подавали всю ночь. И пока не закрывались окрестные пабы, там было вполне прилично. Но после их закрытия туда набегали толпы всяких хулиганов.

Кейт прошла мимо церкви Доброго Пастыря, перекрестилась – быстрым, почти условным жестом – и, остановившись на крыльце, посмотрела направо и налево. Дикман-стрит, начинавшаяся рядом с церковью на этой стороне Бродвея, показалась ей подходящей. На этой улице было множество разных кафе и закусочных, хотя Кейт знала, что знакомые ей «Ф. В. Вулворт» и «Сода-шоп» рядом с театром Дикмана наверняка уже закрыты. Да и «Венгерская выпечка», немецкий магазин, торгующий свининой, и даже лавочка, где жарят цыплят на вертеле, тоже, скорее всего, закончили работу.

И все-таки пройдусь по Дикман-стрит, решила Кейт. Надо стряхнуть с себя дневные заботы. Несколько кварталов в ту или другую сторону – ничего страшного даже в холодную сентябрьскую ночь. А вот чуть дальше может быть так же опасно, как и на Бродвее. Похоже, и здесь оставались открыты только пабы, но ни в одном из тех, которые Кейт знала, еду не подавали.

Кейт заметила, что в магазине Патрика Харриса все еще горит свет, перешла на другую сторону улицы и постучалась. Рядом с «Мясной лавкой» Патрика располагался продуктовый склад «Рыцари Колумба», а на противоположной стороне – большое здание телефонной компании. Хорошее соседство. Магазин работал допоздна, по крайней мере часов до девяти, и телефонистки всегда могли по пути домой перехватить у Патрика парочку свежих отбивных, а потом сразу нырнуть в метро. Сквозь широкую стеклянную витрину она увидела, что Патрик занят уборкой. Он, видно, был настолько поглощен своим занятием, что даже не услышал стука. Она снова постучалась. Он поднял голову, явно удивленный. Он еще не успел снять рабочий белый фартук, весь в пятнах после удачного торгового дня, и белую шляпу-федору из мягкой шерсти, которую надевал чуть набекрень, как ковбой.

Патрик поспешно вытер руки чистым полотенцем, отпер дверь и впустил Кейт.

– А пирог-то весь уже съели, – сказал он.

Пирог. Пирог Пег. Кейт совсем о нем позабыла.

– Хороший был пирог?

– Ничего. Только возни слишком много. Я в него положил остатки того малинового джема, который еще Пег варила. Получилось отлично. А вот сливочный крем потек. Подозреваю, что я переборщил с маслом. Сам я, вообще-то, масло люблю, но в пирог его все же слишком много класть нельзя. И с молоком я тоже явно перестарался, но это из-за того, что положил слишком много масла. Впрочем, отец Джон ел с удовольствием. Мужчины вообще все что угодно съесть готовы.

– А крошкой посыпал?

– Посыпал, но не такой, как у мамы. Хотя тоже неплохо получилось. А все-таки не так, как у Пег.

Желтый масляный пирог с малиновым джемом – это же классика, фирменный пирог Пег.

– Я уверена, что пирог был чудесный.

– Суховат. Отец Джон его дополнительно смазывал своим джемом, он его из буфета достал. Намажет и ест прямо руками, как ячменную лепешку.

Кейт засмеялась, представив себе, как отец Джон ел изготовленный Патриком пирог.

– Наверное, твой пирог действительно немного пересох. Скажи, а ты уже ужинал? Понимаешь, я страшно голодная и, если не возражаешь, с удовольствием составила бы тебе компанию.

– Отлично. – Патрик обнял ее за плечи и ласково прижал к себе. – Вот и пойдем вместе. Я, собственно, уже закончил.

Мимо раскрытых дверей магазина, помахивая спортивными сумками, прошли несколько девушек – Кейт знала их по Доброму Пастырю. Они явно побывали в боулинге. От девиц сильно пахло пивом и чем-то жареным, и у Кейт от голода забурчало в животе. Девушки заметили Кейт и Патрика; одна из них хихикнула и что-то сказала. Остальные громко расхохотались. И потом они все время оглядывались и смеялись. У Кейт даже уши покраснели.

– Чего это они? – спросил Патрик.

– Ничего.

– А врать-то ты и не умеешь.

– Давай об этом поговорим за ужином, хорошо?

– Отлично. Ты выпьешь кружечку пивка и начнешь обсуждать со мной мои недостатки.

– Лучше начнем с моих недостатков – может, это прибавит тебе настроения.

– А что мы прибережем на десерт?

– Ну, на десерт, разумеется, футбол. Наш благословенный отец Джон написал в Гэльскую спортивную ассоциацию о том, какие чудеса творит Майк Миган в футбольном клубе нашего прихода.

– И что, на наших прихожан это произведет впечатление?

– Конечно, нет. Но отцу Джону так приятно было об этом написать.

Патрик Харрис по-прежнему жил в просторной квартире над мясной лавкой; когда-то вместе с ним жили в ней и его родители – с тех пор, как их семья приехала в Инвуд. Кейт не поднималась наверх с тех пор, как умерла мать Патрика. А раньше они порой возвращались вместе из церкви, и миссис Харрис непременно приглашала Кейт подняться к ним и выпить чаю с воскресным, потрясающе вкусным пирогом. А после чая Патрик вытаскивал гитару, Пег приносила аккордеон, и они запевали. И Кейт пела с ними вместе, закрыв глаза и погрузившись в воспоминания. Голоса их сплетались, как побеги плюща, и они пели и пели, пока Пег, как она ни старалась сдержаться, не начинала плакать навзрыд. Уж очень сильно на нее действовала музыка родной страны.

– Как хорошо, что ты к нам зашла и посидела с нами после чая, – говорил потом Патрик, провожая Кейт домой. – Большинство современных девушек говорят, что у них нет времени предаваться воспоминаниям о прошлом.

Но Кейт нравилось петь с ними, и уж точно ей очень нравились пироги Пег. И голос у Патрика был очень приятный. Но теперь, когда Пег умерла, воскресные чаепития тоже стали всего лишь воспоминанием.

– Я буду готов через минуту, – сказал Патрик.

– Не спеши, – сказала Кейт.

Но в магазине так пахло хлоркой, что можно было с ума сойти. Кейт закашлялась и никак не могла остановиться. Патрик бросился к раковине – безупречно белой, ни пятнышка – и налил Кейт стакан воды из-под крана. А потом заботливо, как курица-наседка, смотрел, как она пьет. Она выпила воду залпом. Странно, но до этой минуты она и не подозревала, до чего ей хочется пить.

– Ничего весь день не ела, да?

– Чай пила. Со сливками. И с двумя ложками сахара. Настоящий «Барри»! Я его нашла в одном туристическом магазине в центре города. Очень хороший. Золотистый такой. Но все-таки что-то не то.

– А «то» здесь никогда и не бывает.

– Это правда. И вкус у этого «Барри», как у лежалого.

Кейт прислонилась к белой плитке стены, ожидая, пока Патрик Харрис снимет покрытый пятнами рабочий фартук и белую куртку. На нем была та же рубашка, что и утром. Это была хорошо сшитая, приталенная по моде рубашка, хотя и купленная в универмаге.

Патрик взял Кейт за руку. Ей нравилось идти с ним вот так, взявшись за руки, как дети. До паба оказалось недалеко. Снаружи не было никакой вывески, что делало паб похожим скорее на частный клуб. Кейт, если честно, его раньше и не замечала. Она вообще мало внимания обращала на пабы. Ей они были ни к чему. Дома паб служил связующим звеном между островом и миром, что находился за его пределами. А в Америке любой паб ведет только к циррозу печени.

Патрик открыл дверь, пропуская Кейт вперед, но она все еще колебалась.

– Это приличное место, – успокоил ее Патрик. – Брауны всегда были добрыми друзьями нашей дорогой Пег. Они и теперь за мной присматривают.

В продолговатом помещении было темновато. В дальнем углу мужчины сражались в дартс. В целом обстановка показалась Кейт не слишком доброжелательной, но выбора у нее не было. Она так ужасно хотела есть, что у нее даже кружилась голова. Патрик совсем по-джентльменски помог ей снять пальто и повесил его на вешалку, стоявшую возле двери. Кейт с наслаждением стянула с рук перчатки, которые действительно несколько сели после того, как она утром попала под дождь. Шляпу она тоже сняла. Патрик повел ее в кабинет, отгороженный невысокой стойкой столик возле камина, где жарко горели дрова. Запах дыма действовал так успокаивающе, что Кейт на минутку закрыла глаза, и ей показалось, что она снова дома, в пабе у Фогарти. Это было удивительно приятно.

– Сейчас мы с тобой поедим как следует, – сказал Патрик. – Миссис Браун кормит меня, так сказать, в порядке благотворительности, но я стараюсь расплатиться: бифштексами, отбивными, а то и цыплятами.

– Как это мило.

– Я, должно быть, единственный мясник в городе, который сам не готовит.

Патрик, пожалуй, и впрямь здорово похудел после смерти матери.

Буфетчик принес Патрику большую кружку пива, а Кейт – маленькую, в полпинты.

– Большое спасибо, мистер Браун, – поблагодарил его Патрик.

Мистер Браун, худосочный морщинистый человечек, был, похоже, раздражен появлением Кейт.

– Вам повезло, – сказал он, обращаясь к ней. – Миссис Браун говорит, что рыбы у нас осталось как раз на вас двоих. Через десять минут принесу. – И он ушел.

– На самом деле он очень добрый, – сказал Патрик.

Кейт не была знакома с этими Браунами. Они были из тех, кто ходит в церковь только по воскресеньям. Пока что ей было не очень-то понятно, как себя здесь вести. На всякий случай она отодвинула кружку с пивом и сказала:

– Твой мистер Браун – слишком самоуверенный тип. А может, я вообще пиво не пью? Может, я и рыбу не ем?

И тут она заметила объявление, висевшее над барной стойкой: «Дамы не допускаются». Пожалуй, это как-то объясняло и некоторое недовольство мистера Брауна, и отсутствие «зала для дам». И все же объявление показалось ей глупым. Да в любое воскресенье возле пабов на Дикман-стрит выстраивается целая вереница детских колясок, и молодые супружеские пары, одевшись куда лучше, чем в церковь, сидят за столами, держа на коленях детей, в компании таких же супружеских пар, которые тоже заглянули в паб, чтобы перекусить и немного посплетничать.

В конце концов, объявление – всего лишь жалкий листок бумаги, думала Кейт, но все же ей было неуютно.

– Может, мне лучше уйти? – сказала она и встала.

Патрик схватил ее за плечо.

– Сядь. Подумай. Посмотри на себя. С твоими ярко-рыжими волосами ты же не девушка, а настоящий эльф! И на шее у тебя большой золотой крест. Ты самая настоящая девушка из Инвуда, хранящая в душе печальную историю своего народа. И рыбу ты, разумеется, ешь. Тем более в пятницу. И кружечку пивка с удовольствием выпьешь, чтобы рыба скорей проскочила. Это же Инвуд!

– Я давным-давно уже не девушка, Патрик Харрис.

– В Инвуде ты всегда будешь девушкой, причем самой что ни на есть «зеленой» иммигранткой, которая только что сошла с парохода. Выпей. Тебе это пойдет на пользу.

Кейт сделала глоток. Пиво было темным и вкусным.

– Как у нас дома, у Мёрфи, – сказал Патрик. – Ты помнишь пиво «Мёрфи»?

Кейт отпила еще глоток. Да, как дома. Пиво, которое варил Мёрфи, было для отца Кейт предметом особой гордости – еще бы, хозяин этой пивоварни был католиком. Это было настоящее пиво рабочего класса. Если какой-нибудь паб не варил собственное пиво, там всегда подавали именно «Мёрфи». У него был густой маслянистый вкус, чуточку сладковатый.

– На меня от этого пива всегда ностальгия нападает, – сказал Патрик. – Но именно поэтому я его так и люблю.

Еду все не несли, и Кейт казалось, что прошла уже целая вечность. Десять минут незаметно превратились в двадцать. Разговор зашел о финальных футбольных матчах, проходивших в «Крок-парке», и о возможной победе команды «Оффлей» над «Даун».

– Я поставила на «Даун», – сказала Кейт. – Во время последнего тайм-аута Джеймс Маккартан и Пэдди Доэрти забили Керри за каких-то три минуты целых два гола. А ведь Керри считался непобедимым.

– Да, Пэдди – отличный игрок. И капитан хороший. Но и «Оффлей»…

– У «Оффлей» никаких шансов на победу!

Мистер Браун принес им еще по кружке пива. Когда разговор перешел на работу церковного комитета по проведению праздника урожая с торжественным обедом и последующими танцами, наконец-то прибыла рыба с жареной картошкой. Время уже близилось к полуночи. Блюдо с едой вынесла собственноручно миссис Браун, словно для нее это было некое развлекательное представление. Она была ярко накрашена, а на голове красовался пышный начес, увенчанный бантом. В ней и впрямь было что-то от шоу «Вечер в Париже» или «Мощь Ниагары». Кейт просто поверить не могла, что миссис Браун специально «освежила макияж» – как выражались мисс Нона и мисс Софи, – чтобы подать жареную рыбу.

– Ну вот! – радостно сообщила она.

Она прямо-таки лучилась доброжелательностью и весельем – это в полночь-то! Такой поступок был, безусловно, достоин того, чтобы ему аплодировали стоя, но Кейт уже с трудом боролась со сном.

Фиш-энд-чипс были приготовлены классически – «один и один»: к каждому филе трески полагалась порция жареной картошки, сложенной горкой в пакет из оберточной бумаги. Стеклянная, с завинчивающейся крышкой банка с луковым уксусом стояла в центре; в банке плавала на поверхности горстка жемчужных маринованных луковок. В точности как дома.

Подав еду, миссис Браун никуда не делась, а некоторое время постояла рядом с ними. Она улыбалась и, похоже, чего-то ждала.

– Спасибо, – искренне поблагодарила ее Кейт. – Выглядит потрясающе вкусно.

– Ну, и как нынче поживает Ее Элегантность? Быстро она к королевской-то мантии привыкла?

Люди часто спрашивали Кейт о супруге Президента, поэтому она спокойно ответила:

– Она просто прелесть. И поживает очень хорошо. Но, конечно, все время занята.

– Ну конечно!

Миссис Браун выглядела такой довольной, словно Кейт преподнесла ей неожиданный подарок.

– Ну что ж, кушайте на здоровье. Только чтоб все съели! – И миссис Браун, наконец, оставила их, дав им возможность спокойно поесть.

Патрик, укоризненно качая головой, заметил Кейт:

– Зря ты так. Она же чуть не умерла от радости, когда ей удалось поболтать с тобой о Первой леди. Тебе не следует быть такой букой. Она действительно очень милая женщина.

– Значит, несколько слов о супруге Президента ее осчастливили?

– Да, и тебя, кстати, тоже. Ты же просто сияешь.

Кейт уже успела сунуть в рот ломтик горячей картошки и чуть обожгла верхнее нёбо, но решила не обращать на это внимания. Картошка была поджарена идеально – хрустящая снаружи и мягкая внутри. Кейт запила ее глотком пива и руками разломила кусок трески. Рыба была свежая, чуть сладковатая, зажаренная в масле до золотистой корочки. Уксус и острый маринованный лук придавали нужную пикантную нотку.

– Ты ешь так, словно тебя только что выпустили из тюрьмы, – сказал Патрик.

– Честно говоря, нашу дорогую Мэгги Куинн никак нельзя обвинить в том, что она отличная повариха.

– А тебя?

– Боюсь, это у нас семейное.

Мистер Браун между тем принес еще две кружки пива. Патрик откинулся на спинку диванчика и улыбнулся Кейт.

– Приятно снова поужинать с тобой вдвоем. Я скучаю по тем воскресеньям, когда маме удавалось завлечь тебя к нам.

– А я скучаю по ее пирогу. – Кейт посмотрела на часы. – Великий боже! Мне же через четыре часа вставать и на работу идти! В субботу у нас всегда полно дел.

– Ты хоть пиво допей.

– Я, пожалуй, уже и так пьяная.

– Значит, будем пьяными оба.

– Господи, что сказал бы отец Джон!

– Он бы заказал мне виски. Для куражу.

От этих слов у Кейт даже вспотели ладони. Патрик решительно допил пиво, поставил кружку на стол и заявил:

– Нам надо почаще вместе ужинать. На регулярной, так сказать, основе. Я давно уже об этом подумывал.

– А зачем?

– Зачем?

– Да. Зачем ты об этом подумывал? И без того вокруг тебя телефонистки так и вьются. Может, тебя отвергла очередная красотка?

– Кейт, не говори глупостей. Зачем ты все усложняешь?

– Это ты говоришь глупости. Мы с тобой и так видимся чуть ли не каждый день. По-моему, это вполне «регулярная основа».

– Вот почему мне сразу следовало заказать себе виски, – сказал он. – Видишь ли, вчера Мэгги Куинн заглянула ко мне за свиным гуляшом и как бы между прочим сообщила, что твой мистер Чарльз хочет вместе с тобой создать собственный магазин и относится к тебе «совершенно по-отечески». Так она сказала. Обычно такие шаги предпринимают люди женатые.

– Женатые?

Он поднял руку, призывая Кейт к молчанию.

– И когда я это услышал, я вдруг подумал: «А ведь я ее потерял».

– У Мэгги Куинн слишком длинный язык!

– Так я потерял тебя, Кейт?

– А я разве твоя вещь, чтобы ты мог меня потерять?

– Мне показалось, что нам надо бы это выяснить.

– Тебе так показалось? Значит, для себя ты все уже решил? Вот просто так взял и решил? И теперь тебе вдруг понадобилось что-то выяснить?

– Я думал, ты обрадуешься.

– Чему же именно?

– Ну, ты же понимаешь… У тебя никого. У меня никого. И моложе мы не становимся…

И тут Кейт почувствовала растерянность и злость, а вовсе не гордость – именно так впоследствии она определила свое состояние. Ни капли тщеславия и уж тем более гордости она не испытывала.

– Значит, ты меня просто пожалел?

– Да нет, я…

– А тебе никогда не приходило в голову, что мне, возможно, нравится жить так, как я живу? Потому что я ни в чем не должна отчитываться перед мужем. И, представь себе, я живу просто прекрасно. Даже замечательно.

Позднее Кейт во всем винила пиво. Ну не привыкла она столько пить! Хотя вообще-то кому какое дело, почему она все это выложила Патрику? Зачем столь блистательно лгала, козыряя массой вымышленных подробностей?

– Только представь себе: супруга Президента, Белый дом. И я болтаю с самой Первой леди, с Ее Элегантностью, запросто, как с обычной девчонкой! Да мы порой и на часы забываем посмотреть! – Кейт врала так вдохновенно, что не узнавала собственного голоса. – Мы ведь с ней давно знакомы. Я уже сто лет для нее шью.

Когда она, наконец, иссякла, Патрик Харрис спокойно сказал:

– Пойдем, я провожу тебя домой.

– Да, это, пожалуй, будет лучше всего, – согласилась Кейт.

Он, разумеется, все понял. В «Chez Ninon» каждый знал свое место – в этом отношении Хозяйки были очень строги. Да от Пег он наверняка не раз слышал, чем на самом деле занимается Кейт. Так что вышло очень глупо. Зря она вздумала врать.

Однако и сами Хозяйки порой не пренебрегали подобными выдумками – рассказывали совершенно невероятные истории насчет своих друзей из «Синей книги», но никто, похоже, ни разу не усомнился, насколько правдива та или иная история. Так почему бы, собственно, и Кейт немного не приукрасить действительность? Ну да, я приврала, хотелось ей сказать, но ведь я никому ничего плохого не сделала, правда?

Однако в Инвуде подобное вранье воспринималось совсем иначе, чем в верхней части города.

– Извини, – сказала она и посмотрела на Патрика.

На глаза ему свешивалась густая прядь рано поседевших волос, и Кейт было трудно понять, о чем он сейчас думает, однако она так остро чувствовала его разочарование, словно испытывала его сама.

Когда они выбрались из паба, шел уже второй час ночи. На улице было довольно прохладно, и Патрик обнял Кейт за плечи. Она сразу почувствовала, что он весь дрожит, и очень надеялась, что это просто от холода.

Возле магазина он остановился и сказал:

– Я только за курткой сбегаю, хорошо?

Кейт кивнула и, сама себе удивляясь, почему-то последовала за ним и даже поднялась по лестнице на второй этаж, уверяя себя, что просто не хочет одна ждать его на темной улице. Мало ли что может случиться. Ее могут заметить люди, а потом, естественно, начнут языком чесать. Им только дай повод. Но, рассуждая так, Кейт отлично понимала, что пошла следом за Патриком вовсе не по этой причине. Понимал это и он.

Оба не проронили ни слова, поднимаясь по темной лестнице. Запах хлорки и крови уже почти не ощущался. На всякий случай Кейт крепко держалась за перила, хотя пьяной себя уже совсем не чувствовала. Наконец Патрик отпер дверь, и из квартиры на лестничную площадку хлынул поток мягкого света. Кейт не решалась войти, и Патрик повернулся и протянул руку, надеясь, что это поможет ей переступить порог.

Но Кейт продолжала стоять на площадке, глядя через открытую дверь в квартиру, которая выглядела так, словно Пег только что вышла оттуда, чтобы пробежаться по магазинам. А ведь она умерла уже два месяца назад. Ее белый свитер, аккуратно свернутый, как всегда, лежал на спинке кресла-качалки. Рядом стоял ее аккордеон. Кейт никогда еще не видела такого печального, такого опустелого жилища.

И тут Патрик ее поцеловал. Поцеловал страстно.

Она ответила на его поцелуй – смущенно и целомудренно.

Вышло очень неловко. Они еще немного постояли на лестничной площадке, наполовину освещенные падавшим из раскрытой двери светом, не зная, что им делать дальше.

– Мы с тобой как падшие ангелы, – сказал Патрик. – Так, наверное, сказал бы мой любимый поэт. Ангелы, которые недостаточно мудры, чтобы их спасать, но и недостаточно мудры, чтобы начать творить зло и быть изгнанными навеки.

Он наклонился и хотел снова ее поцеловать, но она успела чуть-чуть повернуть голову в сторону.

Все произошло как-то чересчур быстро. Мы же просто друзья, уверяла себя Кейт, прекрасно понимая, что это не совсем правда – и, возможно, никогда не было правдой. Больше всего ей хотелось снова прильнуть к его груди, хотелось, чтобы он еще раз так ее поцеловал – просто чтобы уж наверняка почувствовать то, что, как ей показалось, она только что почувствовала: не дружеское расположение, а жаркую любовную страсть. Но она уже упустила миг – и Патрик, поправив галстук, чуть отступил назад и сказал:

– Ну что ж, тогда до завтра?

– Да, до завтра.

Уже спускаясь по лестнице, Кейт услышала, как Патрик Харрис тихонько напевает: «Боже, спаси нашу милостивую королеву. Да здравствует наша благородная королева…»

Голос его звучал скорее печально, чем насмешливо или жестоко, и все же эти слова показались Кейт очень странными в подобный момент. Королева правила всеми и каждым. Бедная Ирландия. Бедные мы.

Кейт следовало бы рассердиться. «Вот она, свободная Ирландия!» – сказал бы ее отец.

Она остановилась на самой нижней ступеньке лестницы, потом сделала еще шаг и положила руку на ручку двери. Губы ее еще чувствовали тепло его поцелуя. И она колебалась. Потом обернулась и посмотрела на Патрика. Он по-прежнему стоял на лестничной площадке и пел, глядя на нее. Электрический светильник, точно купленное в магазине солнце, ярко высвечивал его силуэт, оставляя в тени и смягчая черты его лица.

«Боже, храни королеву…» – пропел Патрик, и голос его чуть дрогнул. Совсем чуть-чуть. Но у Кейт перехватило дыхание.

А потом он вошел в квартиру и закрыл за собой дверь. Кейт было слышно, как он, скрипя половицами, пересек комнату и остановился у кресла Пег, где на спинке, точно уснувший призрак, уютно устроился ее маленький белый свитер.

Кейт вышла прямо в холодную ночь Инвуда, чувствуя себя очень одинокой и страстно мечтая почувствовать горячий, опьяняющий запах дыма от торфяных брикетов, увидеть мягкий свет звезд, скрытый прозрачной дымкой влажного морского воздуха – воздуха родины, которая сейчас казалась ей недостижимой, как сон.