Поднявшись в четыре утра, как сегодня, или после работы, Бейли Хокс предпочитал плавать, включив только подводные лампы подсветки. Если все помещение куталось в темноту, бассейн напоминал огромный сверкающий драгоценный камень, а отсветы от ряби на поверхности крыльями летали по выложенным белыми керамическими плитками стенам и потолку. Приятное тепло воды, терпкий запах хлорки, ритмичные удары рук по воде, мягкий шелест волн, ударяющих в светло-голубые плитки… Напряженное ожидание очередного рабочего дня — он торговал акциями на фондовом рынке — и последующей душевной усталости уходило, когда он плавал.

Бейли поднимался до зари, чтобы сделать зарядку, позавтракать и сесть за стол к тому моменту, когда открывалась биржа, но не ранний подъем служил причиной усталости, которую он ощущал вечером пятницы. День, в течение которого он инвестировал деньги других людей, иной раз мог измотать его ничуть не меньше, чем проведенный на поле боя, в период службы в морской пехоте. В свои тридцать восемь он уже шесть лет работал независимым управляющим частными активами, а до этого, закончив военную карьеру, три года набирался опыта в одном из крупнейших инвестиционных банков. В первый год работы в банке он думал, что постепенно, по мере того как успехи добавят ему уверенности, на него будет все меньше давить ответственность за сохранение и приумножение средств клиентов. Но эта ноша никак не становилась легче. Деньги определяли степень свободы. Если он терял часть чьих-то инвестиций, то в чем-то ограничивал свободу этого человека.

В отрочестве мать называла Бейли «мой защитник». Но защитить он ее не смог, и эта неудача занозой сидела в сердце, не давая покоя все последующие годы. Вытащить эту занозу он не мог. И полагал, что искупить свой грех можно только одним: верной службой другим людям.

Проплыв бассейн в пятый раз, он встал на дно и повернулся к дальнему концу длинного прямоугольника сверкающей воды, где в воду спускались ступени. Глубина бассейна в самой глубокой точке составляла пять футов, рост Бейли — шесть футов и два дюйма, так что вода доходила ему до плеч, когда он привалился спиной к стенке, отдыхая перед тем, чтобы еще пять раз проплыть бассейн.

Он откинул мокрые волосы с лица… и увидел что-то черное, направляющееся к нему под водой. Он не видел, чтобы кто-то входил в бассейн после него. Рябь на поверхности и игра света и теней не позволяли рассмотреть приближающуюся фигуру. Продвижение под водой требует бóльших усилий, чем на поверхности, так что скорость уменьшается, но этот пловец очень уж напоминал торпеду. Затрачиваемая энергия требовала от пловца вынырнуть на поверхность и глотнуть воздуха до того, как он преодолел бы все сто футов длины бассейна, но этот пловец чувствовал себя под водой как рыба.

И впервые после ухода со службы в Корпусе морской пехоты Бейли ощутил смертельную и очень уж близкую опасность. Не теряя ни мгновения, полностью доверяя своим инстинктам, он развернулся, ухватился руками за бортик и вылез из бассейна, опустившись на колени. Сзади кто-то схватил его за левую лодыжку. И его наверняка стянули бы в воду, если бы он не нанес резкий удар правой ногой и не угодил в лицо нападавшему.

Освободившись, Бейли поднялся, пошатываясь, отошел на два шага по ребристому кафелю и повернулся. Внезапно у него перехватило дыхание, накатила волна иррационального страха, будто он оказался в компании чего-то нечеловеческого, какого-то мифического чудовища, только на поверку оно оказалось совсем и не мифическим, а реальным. Но никого не увидел.

Подводные лампы горели не так ярко, как прежде. Собственно, изменился их свет — из ярко-белого стал мутно-желтым. В этом неприятном свете светло-голубой кафель бассейна стал зеленым.

Темная тварь плыла под водой, легко и быстро, уже в обратном направлении, к ступенькам. Бейли побежал по бортику, стремясь получше разглядеть этого пловца. Пожелтевшая вода теперь выглядела грязной, в одних местах — прозрачной, в других — мутной. Разглядеть внешность твари удавалось с трудом. Вроде бы он видел руки, ноги, человеческую фигуру, но не сомневался, что столкнулся совсем не с человеком.

Во-первых, пловец не отталкивался ногами, как лягушка, хотя под водой иначе плыть невозможно, если ты без ласт. И руки его не совершали характерных для брасса движений. Пловец более всего напоминал акулу: человек под водой так двигаться не мог.

Если бы осторожность взяла верх над любопытством, Бейли сдернул бы с крючка толстый махровый халат, надел бы его, сунул ноги во вьетнамки и поспешил к расположенному в западном крыле подвала посту службы безопасности, где дежурил Девон Мерфи. Но Бейли заворожил странный пловец, на пару с аурой сверхъестественного, вдруг окутавшей бассейн.

Здание задрожало. Низкий гул донесся из глубины, откуда-то из-под фундамента «Пендлтона», и Бейли уставился в пол перед собой, ожидая увидеть, как в цементном растворе между плитками появляются трещины, но нет — не появились.

Вдруг, замерцав, свет в бассейне вновь переменился — с грязно-желтого, словно у мочи почечного больного, на красный. У самых ступеней пловец развернулся с легкостью угря и поплыл уже к тому концу бассейна, где Бейли поспешно ретировался из воды.

Там, где вода оставалась прозрачной, цветом она не отличалась от клюквенного сока. В других местах, словно замутненная от поднявшегося со дна ила, очень уж напоминала кровь, и муть эта быстро распространялась по всему бассейну.

Теперь на белых плитках стен и потолке словно плясали языки пламени. Вдруг потемнело, тени надвигались, как клубы черного дыма.

Приближаясь к дальнему концу бассейна, пловец уже едва просматривался в этой грязной воде. Ни один человек не смог бы так быстро трижды проплыть бассейн под водой, ни разу не поднявшись на поверхность, чтобы глотнуть воздуха.

Дрожь пола продолжалась пять или шесть секунд, а через полминуты после того, как прекратилась и здание вновь застыло, красный свет подводных ламп сменился желтым, потом — белым. Языки пламени, лизавшие стены, превратились в привычные танцующие крылья света, в помещении просветлело. Мутная вода вновь стала кристально чистой. Таинственный пловец исчез.

Бейли Хокс стоял, сжав руки в кулаки, у его ног с тела натекла лужа воды. Сердце колотилось, может, и не так сильно, как под вражеским огнем в те давние дни службы, но достаточно громко, чтобы он слышал его удары.