Глава 3
Дверь в Дом № 6 открывается, когда я подхожу к нему, но на пороге никто не появляется.
Когда я вхожу, закрывая за собой дверь, то обнаруживаю Аннамарию на коленях, чистящую зубы золотистому ретриверу.
Она говорит:
– У Блоссом когда-то была собака. Она положила дополнительную зубную щётку в корзинку для Рафаэля и тюбик зубной пасты со вкусом печёнки.
Золотистый сидит с поднятой головой, в высшей степени терпеливый, позволяя Аннамарии поднять его отвислые губы, чтобы добраться до зубов, сдерживаясь от слизывания пасты с щётки до того, как она пойдёт в дело. Он переводит взгляд на меня, как бы говоря: «Это раздражает, но она хочет как лучше».
– Мэм, я хотел бы, чтобы ты держала дверь на замке.
– Она замкнута, когда закрыта.
– Она открывается от ветра.
– Только для тебя.
– Почему это случилось?
– А почему не должно было?
– Я должен был спросить – как это случилось?
– Да, этот вопрос звучал бы лучше.
Зубная паста со вкусом печёнки вызывает слишком много собачьей слюны. Аннамария делает паузу в чистке и использует полотенце для рук, чтобы вытереть досуха промокший мех на челюстях и подбородке Рафаэля.
– Перед тем как пойти на разведку, я должен был предупредить тебя, чтобы ты не смотрела телевизор. Поэтому я вернулся. Предупредить тебя.
– Я знаю, что такое телевизор, молодой человек. Я скорее сгорю на костре, чем буду смотреть большинство из этого.
– Не смотри также и хорошие вещи. Не включай его. Я думаю, телевидение – это путь.
Когда она выдавливает на щётку больше зубной пасты, то говорит:
– Путь для чего?
– Это отличный вопрос. Если бы у меня был ответ, я бы знал, зачем притащился в «Уголок Гармонии». И каким это образом дверь открыта только для меня?
– Какая дверь?
– Эта дверь.
– Эта дверь закрыта.
– Да, я только что её закрыл.
– Ты хороший мальчик, засунь свой язык обратно, – даёт она указание псу, потому что он позволяет ему высунуться.
Рафаэль втягивает язык, и она начинает работать над его передними зубами, и только кончик его хвоста дёргается.
Кофеин ещё не начал ударять, и у меня больше нет энергии, чтобы наседать в споре о двери.
– На станции техобслуживания есть механик по имени Донни. У него две личности, и вторая подходит для использования гаечного ключа способами, про которые его производитель и не знает. Если он постучит в твою дверь, не впускай его.
– Я не собираюсь впускать никого, кроме тебя.
– Эта официантка, с которой ты разговаривала, когда снимала домики...
– Холли Хармони.
– Она была... нормальной?
– Она была восхитительной, дружелюбной и знающей дело.
– Она не делала ничего странного?
– Что ты имеешь в виду?
– Я не знаю. Скажем... она не ловила мух в воздухе и не ела их или что-то в этом роде?
– Какой любопытный вопрос.
– Делала?
– Нет. Определённо, нет.
– Она еле сдерживалась, чтобы не заплакать?
– Совсем нет. У неё была милейшая улыбка.
– Возможно, она слишком много улыбалась?
– Невозможно слишком много улыбаться, странный ты мой.
– Ты когда-нибудь видела Джокера в «Бэтмене»?
Закончив с зубной гигиеной Рафаэля, Аннамария откладывает зубную пасту в сторону и использует ручное полотенце, чтобы протереть его морду. Улыбка у ретривера как у Джокера.
Когда она поднимает гигиеническую расчёску и начинает работать над шёлковым мехом Рафаэля, то говорит:
– Мизинец на её правой руке заканчивается между вторым и третьим суставом.
– У кого? У официантки? У Холли? Ты же сказала, что она нормальная.
– Нет ничего ненормального в том, чтобы потерять часть пальца при несчастном случае. Это не из той категории, когда едят мух.
– Ты спросила у неё, как это случилось?
– Конечно, нет. Это было бы невежливо. Мизинец на её левой руке заканчивается между первым и вторым суставами. Это просто обрубок.
– Подожди, подожди, подожди. Два обрубленных мизинца – это точно ненормально.
– Две раны могли произойти во время одного несчастного случая.
– Да, конечно, ты права. Она могла жонглировать мясницкими ножами в каждой руке, когда упала с одноколёсного велосипеда.
– Тебе не идёт сарказм, молодой человек.
Я не знаю, почему её мягкое порицание жалит, но это так.
Как будто понимая, что мне высказали мягкое замечание, Рафаэль перестаёт улыбаться. Он одаривает меня суровым взглядом, как будто бы подозревает, что если я способен быть саркастичным с Аннамарией, то могу быть таким парнем, который стаскивает печенье из собачьей чашки и потом сам съедает.
Я говорю:
– У механика Донни огромный шрам через всё лицо.
– Ты спросил его, как это случилось? – осведомляется Аннамария.
– Я хотел, но потом Добрый Донни превратился в Злого Донни, и я подумал, что если спрошу, он может продемонстрировать это на моём лице.
– Ну, я довольна, что у тебя есть прогресс.
– Если это показатель прогресса, то, думаю, нам лучше снять домики на год.
Пока она совершает длинные лёгкие движения расчёской, зубчатый капкан распутывает великолепный мех собаки.
– Ты ещё не закончил вынюхивать на эту ночь, не так ли?
– Нет, мэм. Я только начал вынюхивать.
– Тогда я уверена, что ты быстро докопаешься до сути.
Рафаэль решает меня простить. Он улыбается мне ещё раз, и в ответ на заботливый уход, который он получает, издаёт звук истинного блаженства – частично вздох, частично мурлыкание, частично стон наслаждения.
– Ты и правда можешь найти подход к собакам, мэм.
– Если они знают, что ты их любишь, у тебя всегда будут их доверие и преданность.
Её слова напомнили мне о Сторми, то, каким образом мы были связаны друг с другом, нашу любовь, доверие и преданность. Я говорю:
– Людям это тоже нравится.
– Некоторым людям. Вообще говоря, при этом, люди более проблематичные, чем собаки.
– Плохие люди, конечно.
– Плохие, те, которые от случая к случаю переходят черту между хорошим и плохим, и некоторые хорошие люди. Даже глубоко любящие, и у которых навсегда отпала необходимость внушать преданность.
– Здесь есть, о чём подумать.
– Я уверена, ты думал об этом часто, Томми.
– Ну, я пойду ещё немного поразнюхиваю, – заявляю я, поворачиваясь к двери, но потом не двигаюсь.
После расчёсывания длинной пышной бахромы из меха на передней лапе собаки, которую страстные любители ретриверов называют оперением, Аннамария говорит:
– В чём дело?
– Дверь закрыта.
– Чтобы не впускать переменчивого механика, Донни, о котором ты так настойчиво предупреждал меня.
– Она открывается сама по себе, когда я появляюсь перед ней извне.
– Ты хочешь сказать – что?
– Не знаю. Я просто говорю.
Я смотрю на Рафаэля. Рафаэль смотрит на Аннамарию. Аннамария смотрит на меня. Я смотрю на дверь. Она остаётся закрытой.
Наконец, я берусь за ручку и открываю дверь.
Она говорит:
– Я думаю, это мог сделать ты.
Вглядываясь в покрытый завесой ночи мотель, где слегка дрожат деревья, я испытываю страх перед кровопролитием, которое, как я подозреваю, мне потребуется совершить.
– В «Уголке Гармонии» нет настоящей гармонии.
Она говорит:
– Но есть уголок. Убедись, что тебя не водят за нос, молодой человек.
