Глава 11

Прямо там, сразу после того, как он оставляет меня с Орком, чтобы попытаться добраться до Хискотта, я думаю, что люблю его. Я никогда не думала, что смогу. Любить какого-нибудь парня, я имею в виду. Или, может быть, имею в виду, что я никогда не думала, что буду. Не после того, что происходило в последние пять лет. Не после того ужасного случая, что произошёл с Макси. Мои ожидания, если хотите знать, были связаны с тем, чтобы вырваться и стать монахиней. В смысле, если бы что-то произошло с Хискоттом, и мы снова стали бы свободными. Монахиня или миссионерка в самой дальней дыре мира, где тараканы большие, как таксы, а люди покрыты гнойными ранами и сильно нуждаются в помощи. Я знаю, как это – остро нуждаться в помощи, и думаю, это было бы правда здорово – ощутить себя на другой стороне, иметь возможность оказать помощь людям, которые в ней нуждаются, сильно или не очень. Если ты собираешься стать монахиней, или миссионеркой, или одним из тех врачей, которые работают бесплатно в тех странах, где у очень бедных людей нет денег, и они торгуют друг с другом брусками из высушенных фекалий животных, которые они могут сжигать для отопления своих лачуг, и несколькими больными курицами и, возможно, кое-какими съедобными клубнями, которые они выкапывают из земли в джунглях, кишащих змеями… Ну, я имею в виду, что если ты собираешься заниматься этими вещами, то в твоей жизни нет места для свиданий, или романтики, или брака, или для чего-то подобного. Так что в чём смысл в любви к парню? В любом случае, монахиням нельзя выходить замуж.

Думаю, что я люблю его, или что-то вроде того. Это чувство действительно похоже на любовь или на то, как по моим представлениям ощущается любовь. Вы, возможно, скажете, что всё произошло слишком быстро, чтобы быть любовью, однако говорят, что есть такая вещь, как любовь с первого взгляда, и это мой ответ на такую критику. Ну, я должна признать, что это не тот случай, когда взгляд сбивает с ног. Думаю, мы все должны согласиться, что Гарри – не Джастин Бибер. Конечно, он не настоящий Гарри Поттер, но что есть, то есть, так что пусть это будет его именем на некоторое время. Гарри достаточно милый, он привлекательный, но многие парни привлекательны, думаю, их толпами показывают по телевизору. Я люблю его за то, ну, не знаю, что он кажется очень храбрым, и добрым, и очаровательным. Всё это сразу, но и ещё что-то. Я не знаю, что ещё, но он чем-то особенный, и я хочу сказать, что эта особенность – хорошая, чем бы она ни была.

Снова проблемы со светом, дрожание и этот звук «вуммм-вуммм». На этот раз старый Орк не реагирует. Орк не всегда так делает, когда начинается звук. Чаще всего, он просто лежит здесь, оставаясь мёртвым. Не знаю, почему я люблю сидеть с Орком. Я всегда чувствовала себя с ним в безопасности. Возможно, это потому что он мёртв, и всё, но не думаю, что это единственная причина. Он такой большой и ужасный, что можно подумать, что ничто не способно его убить, но что-то, определённо, убило. Так что если что-то может убить Орка, то что-то может убить кого угодно, даже доктора Норриса Хискотта, и, возможно, поэтому я на самом деле сижу с Орком. Я не ребёнок – или, по меньшей мере, не наивный ребёнок, который думает, что то, что убило Орка возьмёт и решит убить для меня Хискотта. Так просто ничего не получится. Хискотт говорит, что умирать – просто, и что мы никогда не должны забывать, как это просто. Но умирать никогда не просто, и он имеет в виду, что просто убивать, по крайней мере, для него.

Что можно сказать про мою любовь к Гарри, так это то, что мне двенадцать лет, а ему, наверное, тридцать или тридцать пять, не важно, так что ему нужно будет ждать меня лет шесть, пока я вырасту. Я имею в виду, что если он убьёт Хискотта и освободит нас, ему нужно будет подождать. Он никогда на это не пойдёт. У такого доброго, и очаровательного, и храброго, как он, наверное, уже есть девушка и сотня других, которые бегают за ним. Так что всё, что мне останется – любить его на расстоянии. Безответная любовь. Так это обычно называется. Я буду любить его всегда и глубоко, глубоко печально, я бы сказала, и вы можете подумать, что звучит это весьма уныло, но это не так. Состояние глубокой печали безответной любви может уберечь вашу душу от худших вещей, которых тысячи, и иногда лучше бесконечно размышлять над тем, чего у тебя нет (и это Гарри), чем над тем, что может случиться с тобой в любой момент в «Уголке Гармонии» (и это может быть что угодно).

«Вуммм-вуммм» остановилось, и свет в этот раз не отключился, и Орк просто лежит там, и Гарри ещё отсутствует недолго, но ощущение такое, как будто прошел уже десяток лет с того момента, как я видела его в последний раз. Когда любишь, думаю, время сильно искажается. И не только, когда любишь. Когда моя тётя Лоис пыталась убить себя и всех, то сказала, что это потому, что чувствовала, будто она была в ловушке у «Уголка» сотню лет, но это было два года назад, так что это была не сотня, это было всего три года. Дядя Грег схватил её до того, как она сделала это, и по тому, как он плакал и плакал, тётя Лоис поняла, – то, что она почти сделала, было весьма эгоистично, и никогда не пыталась повторить. Мама говорит, что от попыток сделать то же, что пыталась сделать тётя Лоис её удерживаю я и то, как я переношу всё это для такой маленькой девочки. Мама говорила подобные вещи годами, и поэтому я знаю, что должна быть сильной и терпеть это, не сходя с ума и не проливая слёз. Дело в том, если вы понимаете, что я имею в виду, что сохраняя надежду и не впадая в чёрную депрессию, я сохраняю жизнь нам обеим, до тех пор, пока что-то не произойдёт. И что-то произойдёт, что-то хорошее, и, возможно, это Гарри, который ушёл уже будто бы двадцать лет назад.

Я поднимаюсь с пола для того, чтобы отшагивать по коридору туда-сюда, пока мои нервы, находящиеся на грани, не сотрутся или пока не упаду в обморок от изнеможения, поэтому я не должна беспокоиться за Гарри, и как раз в это время происходит что-то очень интересное. Четвёртая дверь, одна из тех, что мне ни разу не удалось отодвинуть, теперь открывается со свистом. По ту сторону только темнота, что сперва кажется немного угрожающим, как вы можете представить. Я не знаю, бежать ли мне или нет, но бежать некуда, кроме возвращения в «Уголок», где Хискотт может меня найти так же просто, как птица может найти червяка, не подумайте, что я считаю его птицей, а себя червяком. Он червяк.

В любом случае, из той темноты ничего не появляется, и по истечении минуты или около того я уже не ощущаю больше той угрозы. Подходя к открытым дверям, я говорю «ау», но мне никто не отвечает. Тогда я говорю, что меня зовут Джоли Энн Хармони, на случай, если в темноте кто-то есть, но не хочет говорить с незнакомцем, что весьма глупо, если подумать. Но после пяти лет в качестве узника Хискотта никто не ожидает, что у меня будут супер-продвинутые навыки общения или что-то ещё.

Я стою прямо в проёме двери, и всё ещё не могу разглядеть то, что расположено в десяти дюймах в комнате за ним, – так там черно. У меня есть маленький фонарик, так что я могу изучить её, если захочу, и, по правде говоря, здесь нечем больше заняться, кроме того, чтобы сойти с ума, чего я не могу сделать из-за мамы. Во всяком случае, я не сумасшедшая.

Я возвращаюсь к Орку, чтобы взять шерстяное одеяло, которое туго скрутила. Вернувшись снова к двери, я кладу шерстяной валик поперёк порога, так что двери за мной не смогут закрыться, и я смогу вернуться туда, откуда иду.

Как раз в это время, далеко в темноте появляется жёлтый свет. Я жду, но он не становится ближе, это фонарь, находящийся где-то на одном месте, и, возможно, кто-то включил его, чтобы показать, куда мне нужно идти, и всё, потому что они знают, что у меня нет путеводной нити, и я не критикую себя, просто это правда в данном конкретном случае.

Переступая порог, я ощущаю, что пол в этом новом месте похож на эбонит, ты почти отскакиваешь от него. Когда я снова повторяю своё имя, просто чтобы ещё раз убедиться, не сможем ли мы начать беседу, мой голос звучит так, будто на мою голову надет фланелевый мешок, и я говорю со дна сухого каменного колодца, но я не знаю, как я могла бы оказаться в подобной ситуации, если только какой-нибудь маниакальный серийный убийца не бросил меня туда по какой-то чудовищной причине.

Также, когда я говорю, стены пульсируют голубым светом, так что я могу разглядеть комнату около сорока футов длиной. Эти пульсирующие голубые стены покрыты сотнями колбочек, похожих на те, что я видела как-то в телесериале, где один парень был ведущим ток-шоу и работал в звуконепроницаемой кабине на радиостанции или где-то ещё. Они как большие колбочки, всасывающие мой голос, но в то же самое время превращающие звук в голубой свет, чего не происходило в телешоу. Чем быстрее и больше я говорю, тем ярче становится свет, по-видимому, они пульсируют в такт моим словам.

Если вам интересно моё мнение, это необычная комната, но она не ощущается как опасное место. Она даже кажется спокойной, хотя заставляет чувствовать себя почти глухой и делает кожу голубой, как у странных людей на планете, где происходит действие в фильме «Аватар». Я имею в виду, эта комната не такого типа, где ты думаешь о возможности обнаружить мёртвых обнажённых людей, подвешенных на цепях к потолку. В любом случае, масса голубого света горит столько, сколько я говорю, так что я начинаю декламировать пару стихотворений Шела Сильверстейна, которые выучила наизусть, и я провожу себя стихами через комнату к большому круглому проходу, через который можно проехать на грузовике «Мэк», если умеешь водить, – я не умею. Я вижу через него жёлтый свет, который вывел меня сюда, как вы помните, и он всё так же далеко, как и был, как если бы двигался от меня с такой же скоростью, с какой я двигаюсь к нему.

Когда я пытаюсь пройти через эту большую круглую дверь, она открывается, больше смахивая на окно, но она не стеклянная. Она холодная и прозрачная, и немного липкая, и когда я пытаюсь отступить от неё, то не могу. Я не замираю как вкопанная, но она удерживает и затем, кажется, охватывает меня, вы можете представить это как нечто, сводящее меня с ума, как будто это вещество замазывает меня прозрачным коконом и душит. Но затем она выворачивается и, в конце концов, становится дверью, и после того, как охватывает меня, вещество раскрывается, и я на другой стороне. Не знаю, не могу точно описать это ощущение. Наверное, это больше похоже на прозрачное вещество, которое заполняет дверной проём, какая-то гигантская амёба, которая засасывает тебя в одной комнате и выплёвывает в следующей, за исключением того, что это, всё же, не так.

Как бы то ни было, в следующей комнате находятся шесть мёртвых людей, все в громоздких белых защитных костюмах, какие вы видите в телевизионных новостях, когда происходит выброс токсичных химикатов или облака из кислотных испарений, или что-то вроде того, что каждый раз напоминает, почему вы не должны смотреть новости. Я выхватываю их фонариком одного за другим. Возможно, это не защитные костюмы, а больше герметичные, похожие на космические скафандры, так как каски не похожи на защитные капюшоны, на самом деле они фиксируются на резиновом уплотнении, расположенном в шейной части костюма. У каждого на спине баллоны с воздухом, как у аквалангистов. Если вы правда хотите знать, то через переднее стекло их шлемов я могу видеть, что осталось от их лиц, и осталось не так много, и они умерли уже давно. Комната с колбочками на стенах была необычной, но нормальной. Эта комната – не нормальная. Она вызывает тревогу, и я целиком покрываюсь гусиной кожей, и затем кто-то говорит:

– Джоли Энн Хармони.