Тридцать два
Вечером накануне моего вылета в Амстердам мне звонит Мукеш, чтобы напомнить все детали о перелете.
– Я забронировал тебе место у аварийного выхода, – говорит он. – С твоим ростом там будет удобнее. Может, если ты скажешь им, что звезда Болливуда, тебя пересадят в бизнес-класс.
Я смеюсь.
– Уж постараюсь.
– А когда фильм выходит?
– Точно не знаю. Съемки только закончились.
– Странно, как все сложилось.
– Удалось оказаться в нужном месте в нужное время, – говорю я.
– Да, этого бы не было, если бы мы не отменили тур на верблюдах.
– Он же сам отменился. Верблюды заболели.
– Нет, нет, с верблюдами все было хорошо. Это мамочка попросила доставить тебя обратно пораньше. – Он начинает говорить тише. – И билетов до Амстердама полно, но когда ты пропал на съемках, мамочка попросила меня задержать тебя тут подольше. – Мукеш хихикает. – Оказался в нужном месте в нужное время.
* * *
На следующее утро за нами заезжает Пратик, чтобы отвезти в аэропорт. Чодхари, шаркая ногами, провожает нас до тротуара, машет руками и напоминает одобренный государством тариф на услуги таксистов.
В этот раз я сажусь сзади, потому что с нами едет и Яэль. По пути в аэропорт она молчит и я тоже. Я и не знаю, что сказать. Вчерашнее признание Мукеша меня ошарашило, мне хочется спросить об этом у Яэль, но не знаю, следует ли. Если бы она хотела, чтобы я знал, сказала бы сама.
– Что будешь делать, когда вернешься? – спрашивает она через какое-то время.
– Не знаю, – у меня действительно нет на этот счет никаких идей. Но в то же время я готов к возвращению.
– Где будешь жить?
Я пожимаю плечами.
– На несколько недель могу остановиться у Брудье в гостиной.
– В гостиной? Я думала, ты там на полных правах.
– Мою комнату сдали другому – да даже если нет, в конце лета все съедут. Вау с Лин перебираются в Амстердам. У Хенка с Брудье будет собственная квартира. «Конец эпохи, Уилли», – написал он мне по электронной почте.
– Почему бы тебе в Амстердам не вернуться? – спрашивает Яэль.
– Потому что возвращаться некуда, – отвечаю я.
Я смотрю ей в глаза, она – мне, мы словно признаем этот факт друг перед другом. Но потом Яэль поднимает бровь.
– Кто знает, – говорит она.
– Не беспокойся. Где-нибудь устроюсь. – Я смотрю в окно. Мы выезжаем на шоссе. Я уже чувствую, как Мумбай растворяется.
– Будешь и дальше ее искать? Девушку эту?
Она так говорит это «и дальше», словно я еще не бросил эту затею. И я вдруг понимаю, что до конца все же не бросил. Может, в этом и проблема.
– Какую девушку? – удивленно спрашивает Пратик. Ему я о девушках не рассказывал.
Я смотрю на приборную панель, на которой танцует Ганеша, точно так же, как и во время нашей первой поездки из аэропорта.
– Мам, какая там мантра была? Которую ты пела в храме Ганеши?
– Ом гам ганапатайе намаха? – спрашивает Яэль.
– Точно.
Пратик запевает.
– Ом гам ганапатайе намаха.
Я повторяю.
– Ом гам ганапатайе намаха. – Я смолкаю, и звук растекается по всей машине. – Вот что мне нужно. Новое начало.
Яэль протягивает руку к моему шраму. Благодаря ей он уже стал меньше. Она улыбается. И мне вдруг кажется, что я, наверное, уже получил то, что просил.
