Эпизод второй
Благодаря чудесам техники, Трейси исхитрилась отсканировать новую колонку Тео Макколла и переслать ее на мой компьютер в течение нескольких минут. Пока я открывал почту, Салли молча стояла за моей спиной. Она не сказала ни слова, после того как я повесил трубку. Но ее взгляд… Она смотрела на меня так, будто не верила своим глазам… Такое же выражение лица было у Люси в тот вечер, когда я вынужден был признаться, что полюбил другую женщину. Неверие, порожденное предательством…
Но я никого не предавал. Даже самого себя.
На экране появилась статья, о которой шла речь. Меня не столько поразила ее длина, сколько заголовок:
ГРЯЗЬ ИЗНУТРИ ОТ ТЕО МАККОЛЛА
ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЛИ «СЛУЧАЙНЫЙ ПЛАГИАТ» ТАК УЖ СЛУЧАЕН?
Далее шел текст:
«У меня в руках есть новые доказательства того, что творец сериала «Продать тебя» Дэвид Армитаж испытывает большую тягу к заимствованию. Как мы все знаем, Голливуд охотно закрывает глаза на любой грешок, совершенный «своим». Еще бы, ведь «свои» несут золотые яйца. К тому же они обросли связями, а связи в наше время — большое дело. Если простого смертного вроде меня или вас застукают с наркотиками или в пикантной ситуации с малолеткой, боюсь, в лучшем случае мы навсегда потеряем работу. Но «свои» — другое дело. Стоит возникнуть проблеме, в ход пускается тяжелая артиллерия. Любое уважающее себя печатное издание немедленно уволит автора, виновного в плагиате, но в Голливуде все наоборот: на защиту репутации литературного воришки брошены мощные силы. Ничего удивительного, ведь этот воришка — автор сценариев наиболее рейтингового сериала за последние годы.
Две недели назад я всего лишь указал на досадную оплошность мистера Армитажа, высокоталантливого лауреата премии «Эмми», литературного создателя «Продать тебя». Он допустил, что пара строчек из классической пьесы «Заглавная страница» оказались в одном из его сценариев. Но вместо того, чтобы признать свою ошибку и продолжать работать дальше, мистер Армитаж и его покровители пошли в наступление. Они нашли симпатизирующего им поденщика из «Вераити», чтобы тот изложил их версию этой неприглядной истории… Кстати, этот журналист в прошлом году имел романтические отношения с главой отдела по связям с общественностью известного вам телеканала. Достаточно было сказать «ату», как ведущие писаки Голливуда начали воспевать мистера Армитажа и проклинать журналиста, который посмел указать на перенос четырех строчек из одного сценария в другой!
Особенно воинственно в этом хоре прозвучал голос Хемингуэя Санта-Барбары — Джастина Уанамейкера, некогда острого, радикального писателя, который в свои сумеречные годы довольствуется написанием доходных сценариев средней руки. Кампанию травли против автора этой колонки, как ни странно, поддержала «Лос-Анджелес Таймс», пытаясь доказать, что я, пережив неудачу, теперь просто мщу первому попавшемуся успешному телевизионному автору, которого разглядел в прицел.
Однако позволю себе процитировать сержанта Джо Фрайдея из ироничного полицейского сериала «Бредень»: «Мы оперируем только фактами, мэм». А факты, увы, неприглядны… Активное сопротивление мистера Армитажа вынудило сотрудников газеты перелопатить все его творения, дабы убедиться, что упомянутая оплошность — всего лишь единичный случай.
Но сюрприз, сюрприз… Что же раскопали наши старатели?
В третьей серии последнего сезона «Продать тебя» Берт, дамский угодник и по совместительству главный экономист предприятия, рассказывает о своей бывшей жене, которая переехала в Лос-Анджелес, вытряхнув из него в суде большие деньги. «Знаешь, как правильно определить капитализм? — спрашивает он у своего помощника Чака. — Это процесс превращения калифорнийских девушек в калифорнийских женщин». Практически ту же фразу можно найти у драматурга Кристофера Гэмптона в пьесе «Сказки из Голливуда». Герой Гэмптона говорит: «Капитализм — это процесс превращения американских девушек в американских женщин»». Не думаю, что между этими двумя фразами такая уж большая разница.
В первой серии нового сезона Таня, девушка крутого нрава, объявляет Джо, что больше не желает с ним спать, потому что у нее есть новый парень, который как две капли воды похож на Рикки Мартина. Позднее Джо встречает этого парня в офисе и говорит Тане: «Рикки Мартин? Ну ты даешь! Да он вылитый Рикки Прыщ!» Рикки Прыщ, как выяснялось, является одним из героев романа Элмора Леонарда «Блеск».
В той же серии основатель компании Джером, собираясь снимать рекламу для клиента, входит в конфликт со второсортным актером. Позднее Джером скажет Берту «Когда в следующий раз будем снимать рекламу, никаких актеров…» В классическом фильме «Режиссеры» Мела Брукса Зеро Мостел поворачивается к Джин Уайлдер и говорит: «Когда в следующий раз будем ставить пьесу, никаких актеров».
Но и это еще не все. Наши исследователи порылись в ранних пьесах мистера Армитажа, большинство из которых так и не были поставлены (дело ограничилось разовой читкой в театре), и обнаружили два любопытных факта.
В пьесе «Рифы», написанной в 1995 году, говорится о любовном треугольнике. Его вершины — джазовая пианистка, ныне домохозяйка, ее муж — врач, часто бывающий на вызовах, и лучший друг мужа — джазовый саксофонист. Как вы понимаете, домохозяйка с другом начинают вместе музицировать, и под воздействием страстных мелодий их любовь крепнет день ото дня. Затем, когда муженька не оказывается в городе, пара сливается в экстазе… но тут появляется муж. В борьбе с саксофонистом, в которую вмешивается жена, муж случайно попадает ножом ей в сердце. Что занимательно, сюжет этого творения напоминает знаменитую новеллу Толстого «Крейцерова соната», в которой скучающая пианистка, тоже домашняя хозяйка, влюбляется в лучшего друга своего мужа… и этот друг оказывается скрипачом. Когда они вместе играют «Крейцерову сонату» Бетховена, возникает романтическое настроение. Но когда они приступают к делу, врывается муж и в ревнивой ярости случайно убивает любимую жену.
В новом сценарии для фильма «Кража со взломом» (сейчас в работе на студии «Уорнер Бразерс» сделка, по некоторым данным, потянула на полтора миллиона) главный герой в самом начале произносит следующую фразу: «Когда я в первый раз ограбил Картье, шел дождь». Как же странно узнать, что рассказ классика Джона Чивера открывается такой фразой: «Когда я в первый раз ограбил Тиффани, шел дождь».
Из всего выше изложенного следует сделать вывод, что мистер Армитаж не просто «плагиатор по неволе», допустивший случайную оплошность. Скорее, он постоянно занимается воровством. И хотя он может утверждать, что приведенные примеры всего лишь одни заимствования, факт остается фактом — это плагиат. И нет никакой возможности опровергнуть утверждение: этот парень чертовски виноват!»
К концу статьи я так разозлился, что едва удержался, чтобы не ударить кулаком по монитору.
— Нет, ты веришь в это дерьмо? — сказал я, поворачиваясь к Салли. Но она уже сидела на диване, обхватив себя руками, — явный признак негативизма. Она отказалась смотреть на меня, когда я заговорил.
— Да, Дэвид, я могу в это поверить. К тому же все там доказывает, черным по белому, что ты закоренелый плагиатор.
— Да будет тебе, Салли, посмотри, в чем обвиняет меня этот урод? Строчка там, строчка здесь…
— А как насчет сюжета для пьесы? Взял взаймы у Толстого…
— Но он не упомянул, что в начале пьесы я признал свой долг Толстому.
— Какое начало? Пьесу всего лишь читали в театре, верно?
— Верно, но если бы ее запустили в производство, я бы должным образом оформил свой долг…
— Это ты сейчас так говоришь.
— Это правда. Неужели ты думаешь, что я могу сделать что-то столь идиотское, как украсть у Толстого?
— Я теперь не знаю, что и думать…
— Зато я знаю одно: этот засранец Макколл пытается сломать мою карьеру. Он хочет расплатиться со мной за то, что его разоблачили в «Таймс» как несостоявшегося писателя.
— Дело не в этом, Дэвид. Дело в том, что ему снова удалось тебя прищучить. И на этот раз тебе не удастся так легко отделаться.
Зазвонил телефон. Я схватил трубку. Это был Брэд.
— Прочел? — спросил он меня.
— Конечно. Но я думаю, что он взял несколько микроскопических примеров и…
Брэд перебил меня:
— Дэвид, нам нужно поговорить.
— Разумеется, — сказал я. — Мы будем бороться. Точно как…
— Нам нужно поговорить немедленно.
Я взглянул на часы. Начало десятого.
— Сегодня? Уже довольно поздно.
— У нас кризис. Мы должны отреагировать быстро.
Я с некоторым облегчением вздохнул. Он хочет поговорить о стратегии. Он все еще на моей стороне.
— Совершенно согласен, — сказал я. — Где ты хочешь встретиться?
— Здесь, в офисе. В десять, если это тебя устроит. Боб Робинсон уже едет.
— Да, я доберусь как можно быстрее. И я хотел бы взять с собой Элисон.
— Конечно.
— Ладно, увидимся в десять, — сказал я и повесил трубку. Затем повернулся к Салли: — Брэд на моей стороне.
— В самом деле?
— Он сказал, что мы должны как можно быстрее отреагировать, и попросил меня немедленно приехать в офис.
— Тогда поезжай, — сказала она, глядя вбок.
Я приблизился к ней и попытался обнять, но получил отпор.
— Салли, радость моя, — сказал я, — все утрясется.
— Ничего подобного, — отозвалась она и ушла.
Я замер на месте, потом хотел пойти за ней, чтобы уверить ее в своей невиновности. Но инстинкт подсказал мне: лучше уйти. Поэтому я схватил пиджак, телефон и ключи от машины и вышел из квартиры.
По дороге в офис я позвонил Элисон на сотовый. Но автоответчик сообщил мне, что она в Нью-Йорке, где пробудет до четверга. Я еще раз взглянул на часы. На Восточном побережье было далеко за полночь… именно поэтому мне и пришлось прослушать запись. Поэтому я оставил следующее короткое послание: «Элисон, это Дэвид. Дело срочное. Позвони мне на сотовый, как только прочтешь это».
Затем я вдавил педаль газа в пол и полетел вперед, прокручивая в уме все те аргументы, которые мог выдвинуть против кампании очернительства, развязанной Макколлом. Заодно я сочинил разгневанную записку в адрес студии «Уорнер Бразерс», где, как выяснилось, завелся предатель, сливший мой сценарий репортеру.
Когда я прибыл в офис, Брэд и Боб были мрачнее тучи, а глаза у Трейси — красными, что наводило на мысль о слезах.
— Жаль, что так получилось, — сказал я. — Но послушайте, этот маньяк нанял парочку дознавателей, чтобы рассмотреть все мои сценарии под микроскопом. И что они нашли? Пять строк, которые можно приписать другим писателям. Вот и все. А что касается идиотского обвинения насчет Толстого…
Боб Робинсон перебил меня:
— Дэвид, мы прекрасно слышим, что ты говоришь. И если честно, когда я прочитал текст, я подумал то же самое: это всего лишь пара строк — то там, то здесь, какая разница. Что же касается старой пьесы, то Толстой тут ни при чем. Любой человек, будь у него хоть одна извилина, поймет, что ты умышленно интерпретировал этот рассказ, привязав его к нашему времени…
— Спасибо, Боб, — сказал я. Чувство облегчения окатило меня, как струя мощного душа.
— Я еще не закончил, Дэвид.
— Прости.
— Как я уже сказал, я не считаю, что обвинения Макколла справедливы. Но перед нами встает проблема надежности. И нравится это тебе или нет, с выходом новой колонки ты переходишь в разряд подпорченного товара.
— Но, Боб…
— Дай мне закончить, — резко сказал он.
— Извини…
— Таковой нам представляется ситуация. Ты мог объяснить один случай непреднамеренного плагиата, и ты сделал это. Но еще четыре случая…
— Несколько проклятых строк, — сказал я. — И только.
— Несколько проклятых строк, которые Макколл привел в своей колонке, плюс еще несколько из «Заглавной страницы»…
— Но разве вы не видите, что этот урод хочет изобразить из себя Кеннета Стара … Он вытаскивает пустяк и трансформирует его в Содом и Гоморру.
— Ты прав, — сказал Брэд, наконец присоединяясь к разговору. — Он урод. Он мастер губить репутацию. Теперь он решил покончить с тобой. И боюсь, твои сценарии снабдили его достаточным количеством мизерных примеров, чтобы замазать тебя кистью плагиата.
Тут вступил Боб:
— Обещаю тебе, что эта его статья будет подхвачена всеми печатными изданиями Америки. В результате не только ты будешь выглядеть подпорченным товаром, но и наш сериал окажется замаранным.
— Это чушь, Боб…
— Не смей указывать мне, что чушь, а что нет, — отрезал Боб, уже не скрывая злобы. — Ты хоть представляешь, какой вред эта история уже принесла? И я имею в виду не только тебя и твой сериал, я говорю о Трейси. Из-за этого слизняка Макколла ее надежность тоже подверглась сомнениям… причем до такой степени, что мы вынуждены принять ее отставку.
— Ты уходишь с канала? — сказал я, изумленно глядя на Трейси.
— У меня нет выбора, — тихо призналась она. — То, что мой давний роман с Крейгом стал достоянием общественности…
— Ты же не сделала ничего плохого, Трейси, — сказал я.
— Может быть, но создалось впечатление, что я попросила своего бывшего бойфренда написать статью в твою пользу.
— Но ведь это он позвонил тебе…
— Не имеет значения — важно, какое создалось впечатление.
— А что говорит по этому поводу Крейг? — спросил я.
— У него свои проблемы, — ответила Трейси. — Его тоже только что уволили.
— Тебя никто не увольнял, — резко заметил Боб.
— Нет… мне просто дали бутылку виски, пистолет с одной пулей и велели поступить, как требует честь.
Казалось, она вот-вот снова расплачется. Брэд сжал ее руку, пытаясь изобразить поддержку, но она отмахнулась:
— Я не нуждаюсь в сочувствии. Я сглупила, позвонив Крейгу, теперь я за это расплачиваюсь.
— Я возмущен до глубины души, — сказал я.
— Что еще тебе остается, — заметила Трейси.
— Не могу выразить, как мне жаль. Но как я уже говорил, я вовсе не хотел…
— Понятно, понятно, — перебил меня Боб. — Но ты также должен понять, в какой мы сейчас сложной ситуации. Если мы тебя не отпустим…
Хотя я ожидал этого, слова подействовали на меня как пощечина.
— Вы меня увольняете? — тихо спросил я.
— Да. С большим сожалением, должен добавить, но…
— Это несправедливо!
— Может быть, — сказал Брэд, — но мы должны позаботиться о своей репутации.
— У меня с вами контракт…
Боб покопался в бумагах на столе и протянул мне документ:
— Верно, но я уверен, что Элисон объяснит тебе… В контракте есть статья, позволяющая досрочно расторгнуть наши отношения, если окажется, что ты обманным образом исказил свою работу. Плагиат, вне сомнения, подпадает под эту категорию…
— Вы поступаете неправильно, — сказал я.
— Нам и самим не нравится то, что мы делаем, но это необходимо, — вмешался Брэд. — Ради блага сериала ты должен уйти.
— А если, скажем, мы с Элисон подадим на вас в суд?
— Делай что хочешь, Дэвид, — сказал Брэд, — но наши корпоративные карманы куда глубже твоих. Ты этого дела не выиграешь.
— Еще посмотрим, — сказал я, вставая.
— Ты думаешь, нам это приятно? — спросил Брэд. — Думаешь, кому-нибудь в этой комнате нравятся возникшие обстоятельства? Я знаю, что ты — создатель этого сериала… И поверь мне, ты получишь все, что тебе причитается как создателю, включая часть бюджета. Но дело в том, что над сериалом работают еще семьдесят человек, и я не собираюсь ставить под угрозу их положение, защищая тебя. Твоя нынешняя ситуация проигрышная. Тебя не только поймали с дымящимся пистолетом, Дэвид, на этот раз это дымящаяся базука…
— Благодарю вас, Мистер Лояльность…
Последовала длинная пауза. Потом Брэд сказал:
— Дэвид, я отнесу это замечание на счет эмоциональной температуры, которая у нас у всех очень высока. Я выказывал тебе свою лояльность множество раз. И прежде чем ты начнешь поносить всех подряд, вспомни, что эта мерзость сотворена твоими собственными руками.
Я собрался ответить что-то громкое и страстное, но вместо этого выбежал из офиса, затем из здания, рухнул в машину и уехал.
Я ездил несколько часов без плана и логики. По десятому шоссе, затем по триста тридцатому, двенадцатому и восемьдесят пятому. Мой маршрут был шедевром географической нелогичности: Манхэттен-Бич, Ван-Нуйз, Вентура, Санта-Моника, Ньюпорт-Бич, потом…
Но тут наконец зазвонил мой сотовый. Когда я схватил его с соседнего сиденья, я посмотрел на дисплей и увидел, что было три часа ночи. Я бесцельно ездил пять часов подряд.
— Дэвид, ты в порядке?
Это была Элисон, голос сонный, но обеспокоенный.
— Подожди, — попросил я. — Мне надо остановиться. Я выехал на обочину и выключил мотор.
— Ты не дома? За рулем?
— Похоже на то.
— Но ведь сейчас середина ночи.
— Угу.
— Я только что поднялась, прослушала твое сообщение. Где ты сейчас?
— Не знаю…
— Что ты хочешь сказать этим? Как называется дорога, шоссе?
— Не знаю.
— Теперь я совсем разволновалась. Что происходит?
В этот самый момент я начал рыдать. До меня дошел весь ужас того, что произошло, и я больше не мог сдерживаться. Я рыдал, наверное, целую минуту. Когда я взял себя в руки, Элисон сказала:
— Дэвид, скажи, черт возьми, что с тобой случилось?
Я рассказал ей все — от новых обвинений Макколла до странной реакции Салли и увольнения.
— Вот ведь срань, — сказала Элисон, когда я закончил, — все пошло наперекосяк…
— У меня такое чувство, что я открыл дверь и шагнул прямиком с небоскреба.
— Ладно, давай начнем с главного. Итак, ты не знаешь, где ты сейчас…
— Где-то в городе.
— Ты уверен, что это Лос-Анджелес?
— Ну да, почти уверен.
— Дэвид, ты можешь вести машину?
— Наверное.
— Уже хорошо. Вот что я хочу, чтобы ты сделал. Поезжай домой. Добавлю: аккуратно. Если ты в Лос-Анджелесе, то будешь дома максимум через час. Как только приедешь домой, пошли мне статью Макколла электронной почтой. Я как раз буду ехать в аэропорт Кеннеди, потому что лечу девятичасовым рейсом в Лос-Анджелес. Я смогу выйти в Интернет в аэропорту и прочитать статью, затем я смогу воспользоваться телефоном на борту, как только мы взлетим. Если все будет нормально, я приземлюсь в Лос-Анджелесе примерно в полдень и к двум буду в офисе. Тем временем я хочу, чтобы ты сделал одну вещь — поспал. У тебя есть что-нибудь, чтобы вырубиться?
— Думаю, где-то есть тиленол.
— Выпей три таблетки.
— Только не говори мне, что после сна все будет выглядеть значительно лучше. Потому что этого не будет.
— Я знаю. Но ты, по крайней мере, немного отдохнешь.
Я добрался до дома через сорок минут. Отправил текст Элисон. Пока я сидел за компьютером, открылась дверь и вошла Салли. На ней была только майка. Первое, что я подумал: как же она хороша. Затем в голову закралась другая мысль: не в последний ли раз я вижу ее в таком виде?
— Ты заставил меня волноваться, — сказала Салли.
Я продолжал таращиться на экран.
— Ты не мог бы мне объяснить, где ты был последние семь часов? — спросила она.
— Сначала в офисе, потом сидел за рулем.
— Где ты ездил?
— Бесцельно.
— Ты мог мне позвонить. Ты должен был мне позвонить.
— Извини.
— Так что случилось?
— Если я ездил полночи, ты можешь догадаться, что случилось.
— Тебя уволили?
— Да, меня уволили.
— Понятно, — сказала она тусклым голосом.
— Трейси тоже выгнали.
— За организацию эксклюзивного интервью с помощью бывшего любовника?
— Да, именно в этом заключалось ее преступление.
— Это бизнес.
— Спасибо за констатацию очевидного факта.
— Что ты хочешь, чтобы я сказала, Дэвид?
— Я хочу, чтобы ты подошла, обняла меня и сказала, что любишь.
Долгое молчание. Наконец она произнесла:
— Я иду спать.
— Ты считаешь, что они правы, уволив меня?
— Полагаю, их можно понять.
— В самом деле — всего лишь за пару непреднамеренно заимствованных строчек?
— Они что-нибудь сказали насчет компенсации?
— Это область Элисон, а она сейчас в Нью-Йорке.
— Но она знает?
— Мы поговорили.
— И?..
— Она хочет, чтобы я поспал.
— По-моему, это хорошая мысль.
— Ты считаешь, что я в этом деле не прав, не так ли?
— Уже поздно, Дэвид…
— Ответь на вопрос, пожалуйста.
— Нельзя подождать до завтра?
— Нет. Сейчас.
— Ладно, я считаю, что ты кругом виноват. И да, я очень разочарована. Доволен?
Я встал и прошел мимо нее в спальню. Разделся, нашел тиленол в ванной комнате и проглотил четыре таблетки. Поставил будильник на час дня. Переключил телефон на автоответчик. Закрылся с головой и через минуту уснул.
Когда зазвонил будильник, я нашел записку на подушке рядом:
«Сегодня улетаю в Сиэтл. Вернусь через два дня. Салли».
Я еще раз перечитал записку. Такие обычно оставляют прислуге. Внезапно я почувствовал себя очень одиноким. И мне безумно захотелось увидеть свою дочь. Я взял в руки телефон. Он не издавал привычных звуков, извещающих о поступивших сообщениях. Но я все равно связался с системой голосовой связи. Механический голос сообщил мне то, что я и так знал: ничего нет.
Наверняка какая-то ошибка… Наверняка кто-то из моих коллег и друзей позвонил, чтобы выразить свою поддержку.
Но все они позвонили раньше, до повторного выпада Макколла. Теперь, когда этот мерзавец выдвинул обвинения в многочисленных случаях плагиата, я остался один.
Хотя я знал, что Кейтлин в школе, мне было достаточно услышать ее голос на автоответчике.
Но после второго звонка трубку сняла Люси.
— А… привет… — сказал я.
— Зачем ты звонишь днем, ты ведь знаешь, что Кейтлин в школе?
— Хотел только оставить ей послание, сказать, что скучаю.
— Теперь, когда с твоей карьерой покончено, внезапно соскучился по своей старой семье?
— Откуда ты знаешь?
— Ты не видел утренние газеты?
— Я только что проснулся.
— Ну, на твоем месте я бы снова легла спать. Потому что тебе посвящены третьи полосы газет «Сан-Франциско Кроникл» и «Лос-Анджелес Таймс». Очень мило, Дэвид, воровать у других авторов.
— Я не воровал…
— Ну да, ты просто жульничал, как жульничал со мной.
— Скажи Кейтлин, что я позвоню ей позже. — И я повесил трубку.
Я отправился на кухню. Там, на столе, уже лежала «Лос-Анджелес Таймс», которую Салли предусмотрительно открыла на третьей странице. В верхнем правом углу я увидел броский заголовок:
СОЗДАТЕЛЬ СЕРИАЛА «ПРОДАТЬ ТЕБЯ» СНОВА ОБВИНЯЕТСЯ В ПЛАГИАТЕ
Далее шло краткое, слов на пятьсот, изложение статьи Макколла. Приводились также слова Брэда Брюса, с которым газета связалась поздно ночью: «Боюсь, это настоящая трагедия как для Дэвида Армитажа, так и для всех сотрудников сериала. Официальное заявление студии будет выпущено позже».
А ты стратег, Брэд. Сначала сопли по поводу моей тяжелой доли, а вслед за этим информация о том, что я получил пинка под зад…
Отложив «Таймс», я вышел на веб-сайт «Сан-Франциско Кроникл». Чувствовалось, что и эта статья была слеплена на скорую руку: тот же пересказ обвинений Макколла, та же цитата Брэда. Потом я полез в электронную почту и обнаружил там с полдюжины посланий с просьбой об интервью… или, по крайней мере, комментариев по поводу происшедшего. Это окончательно вывело меня из себя.
Я взял трубку и позвонил в офис. Поправка: в мой бывший офис. Ответила Дженнифер, моя бывшая помощница.
— Мне велели собрать ваши вещи, — сказала она. — Полагаю, вы хотите, чтобы все отправили вам на квартиру?
— Дженнифер, ты могла бы для начала поздороваться.
— Привет. Вещи привезут завтра утром. А что мне делать со звонками?
— Разве были звонки?
— Пятнадцать за утро. «Лос-Анджелес Таймс», «Голливуд Репортер», «Нью-Йорк Таймс», «Сиэтл Таймс», «Сан-Франциско Кроникл», «Бостон Глоуб»…
— Я понял, — перебил ее я.
— Мне переслать вам список и номера контактных телефонов?
— Не надо.
— Если кто-нибудь из прессы захочет связаться с вами…
— Скажи им, что со мной невозможно связаться.
— Если вы так решили…
— Дженнифер, почему мы с тобой вдруг попали в ледниковый период?
— А чего вы ожидали? Вы уходите, меня, как положено, тоже предупредили за две недели…
— О господи…
— Пожалуйста, не надо сочувствия.
— Дженнифер, я… Мне очень жаль, правда. Но поверь, для меня это такая же неожиданность, как и…
— Как же это может быть неожиданностью, если вы воровали у людей?
— Я никогда не думал…
— Что? Что вас поймают? Ну так спасибо, что и меня вплели в эту паутину. — И она швырнула трубку.
— Я нажал на отбой и обхватил голову руками. Как бы ни был велик ущерб, причиненный мне лично, я не мог не расстраиваться по поводу других жертв. Трейси… Дженнифер… Противно было также узнать, что меня преследуют пятнадцать журналистов, желающих получить комментарии. Потому что теперь я был горячей новостью — история о телевизионном везунчике, который пустил все под откос. Во всяком случае, именно так они и представят. Мое отношение к обвинениям Макколла получило поддержку около двух недель назад. Теперь же, благодаря пустяковым свидетельствам (но, тем не менее, все равно свидетельствам), все повернулось против меня. Меня сделают примером талантливого сценариста, который сумел создать нечто оригинальное, но все равно ворует строчки у других писателей. Далее последуют обычные сожаления по поводу звездной болезни: бла, бла, бла…
Резюме проще пареной репы: в качестве сценариста работы мне не найти.
Часы показывали четырнадцать минут второго. Я позвонил в офис Элисон. Ответила ее помощница, Сьюзи. Она казалась искренне расстроенной. Прежде чем я успел справиться насчет моего агента, она произнесла:
— Я только вот что хочу вам сказать: я считаю, что то, что с вами произошло, это ужасно несправедливо.
Я почувствовал, как на глаза навернулись слезы.
— Спасибо, — ответил я.
— Как вы?
— Неважно.
— Вы собираетесь приехать сюда?
— Да, незамедлительно.
— Отлично, Элисон вас ждет.
— А сейчас я не могу с ней переговорить?
— Она разговаривает по телефону с ФРТ.
— Тогда увидимся через полчаса.
Элисон сидела за своим столом и молча смотрела в окно. Выглядела она воинственно. Услышав, как я вошел, она крутанулась в своем кресле, поднялась, обняла меня и простояла так больше минуты. Затем подошла к шкафчику и открыла его:
— Тебе виски помогает?
— Дела так плохи?
Элисон ничего не сказала. Только налила нам обоим солидную дозу. После глубокой затяжки сигаретой она ополовинила свой стакан. Я последовал ее примеру.
— Ладно, — сказала она. — Я никогда тебе не врала и не собираюсь начинать. На данный момент ситуация хуже некуда.
Я допил виски. Она тут же налила новую порцию.
— Когда я в первый раз прочитала колонку Макколла, то подумала: как Брэд с Бобом могут относиться к ней серьезно? Ведь обвинения, которые он выдвигает, такие мелкие… Это дерьмо насчет Толстого и есть дерьмо. Макколл и сам это знает. Но строчка из Чивера…
— Да, это прямое заимствование, но я точно знал, что на экран это никогда не попадет. Он добыл где-то черновик, вот и все.
— Я все понимаю, Дэвид, но проблема в том, что вместе с теми строчками из «Заглавной страницы», о которых писалось на прошлой неделе… ну, у тебя самого хватит ума, чтобы понять, что получается…
— Виноват я или нет, я в большой беде.
— Вот именно.
— Ты говорила с ФРТ, и их нельзя убедить…
— Никаких шансов. Для них ты подгоревший тост. Но это не все. Как только я приземлилась, я целый час потратила на их юриста. Похоже, они собираются лишить тебя золотого парашюта.
Все хуже и хуже.
— Но ведь есть статья…
— Ну, еще бы, — сказала Элисон, подвигая к себе папку. — Там точно есть эта гребаная статья. Статья 43-в, если соблюдать точность. Суть этой статьи заключается в следующем: если ты сделал что-либо незаконное в отношении сериала, твоя доля в будущих доходах не выплачивается.
— Они пытаются доказать, что я сделал что-то незаконное?
— Они пытаются лишить тебя всех будущих гонораров, полагающихся тебе как создателю шоу. На том основании, что плагиат есть незаконное действие.
— Но это же чушь собачья!
— Точно, но они намереваются этого добиться.
— И смогут?
— Последние полчаса я проговорила по телефону с моим юристом. Он пообещал внимательно изучить контракт. Но он нутром чувствует… да, им это удастся.
— Значит, я не получу никакой компенсации?
— Хуже того… Они известили меня, что собираются взыскать с тебя гонорары за написание трех серий, в которых ты якобы заимствовал строчки у других.
— Что они хотят? Выпустить мне кишки?
— Именно. Потому что, давай смотреть правде в глаза, речь идет о серьезных деньгах. Если они не заплатят тебе авторские гонорары, они сэкономят примерно триста пятьдесят тысяч за сезон. А если, как ожидается, сериал будет идти еще пару сезонов… считай сам. За каждую из трех серий с тебя полагается сто пятьдесят тысяч. Сложи все…
— Уверен, мы можем с этим побороться.
— Опять же мой юрист предположил, что они могут взять тебя на статье контракта, в которой говорится, что автор гарантирует: весь текст — его собственный. Но думается, мы все же смогли бы договориться о скидке…
— Ты хочешь сказать, что мне придется вернуть им деньги?
— Если до этого дойдет, то да. Я надеюсь — учти, всего лишь надежда, — что через несколько дней, когда пыль утрясется, они передумают и не станут брать с деньги за серии, особенно если выиграют дело по поводу авторских гонораров.
— И ты позволишь им выиграть?
— Дэвид, когда я позволяла какой-нибудь дерьмовой студии выигрывать что-то у моих клиентов? Но у нас с тобой сложная ситуация. С юридической точки зрения тебя можно рассматривать как нарушителя условий контракта. И если мой парень, цена которому 375 долларов в час, говорит, что они могут тебя достать, приходится думать, как бы уменьшить ущерб. Но я посоветуюсь со вторым, с третьим юристом, прежде чем стану снова беседовать с этими типами… и тем более с их хитрожопыми коллегами «Уорнер Бразерс».
— Можно мне еще виски?
— Думаю, это хорошая идея, — сказала Элисон тому что поток новостей не иссяк.
Я налил себе двойную дозу.
— Выкладывай, — попросил я.
— Только что со мной поговорил один юридический орел из кинокомпании. Они отказываются от постановки «Кражи со взломом»…
— Ты хочешь сказать, что встречи с Нейджелом не будет?
— Боюсь, что так. Но ситуация еще хуже. Они желают, чтобы ты вернул весь гонорар, который получил, подписывая договор.
— Это же безумие, Элисон!
— Они особенно привязываются к той строчке Чивера, которую ты взял…
— Но я лишь пробовал ее на слух! Это же был первый, черновой, вариант…
— Слушай, тебе не надо убеждать меня в своей правоте, проблема в том, что они ссылаются на ту же статью в договоре относительно авторских гарантий. И дело в том, что формально они будут правы, хотя большинство этих идиотов даже не знает, кто такой Джон Чивер…
— Ну, по крайней мере, гонорар от Флека покроет все эти долги.
Она закурила очередную сигарету, хотя предыдущая еще дымилась в пепельнице.
— Увы, юрист Флека звонил мне сегодня утром…
— Пожалуйста, только не говори мне…
— Мистер Флек сожалеет, но он не может продолжать переговоры, учитывая репутацию мистера Армитажа. Боюсь, это точная цитата, Дейв.
Я уставился в пол. И сказал:
— Тогда у меня нет никакой возможности вернуть двести пятьдесят тысяч «Уорнер Бразерс».
— Ты их уже истратил?
— Да, по большей части.
— Но ты не разорен?
— Может, я и тупица, но не полный дурак. У меня примерно полмиллиона инвестировано у брокера. Вот только половину из них я должен дяде Сэму. Но если от меня потребуют вернуть деньги… тогда я разорен.
— И все же давай не будем бросаться в пропасть, Дэвид. Я попробую пободаться с этими сволочами. Заставлю снизить требуемую сумму возврата. Тем временем тебе стоит поговорить со своим брокером и попытаться получить как можно больше из того, что ты инвестировал…
— Потому что в этом городе со мной покончено?
— Боюсь, Дэвид, тебе нелегко будет найти работу.
— Послушай, если эта штука не рассосется? Если я буду вечно замазан, что тогда?
— Честно? — спросила Элисон.
— Абсолютно.
— Я не знаю. Но давай сначала посмотрим, как пройдут следующие недели. Кроме того, тебе следует сделать заявление, в котором ты бы защищал свою позицию, но одновременно сожалел о случившимся. Я позвонила Мери Морс, одной моей знакомой, которая занимается пиаром. Она будет здесь через десять минут. Мы составим текст и разошлем его всем заинтересованным лицам, чтобы они, по крайней мере, были знакомы с твоей позицией. Если ситуация не изменится, мы найдем сочувствующего журналиста, который изложит твою точку зрения.
— Ну, тот парень из «Вераити» явно вылетел из обоймы, его карьера тоже пошла под откос. И бедняжка Трейси…
— Это не твоя вина.
— Как же, если бы не эта связанная со мной заваруха…
— Послушай, они должны были понимать, что их связь может стать достоянием общественности…
— Она пыталась защитить меня.
— Верно, но такая уж у нее работа. Ты не должен истязать себя по поводу их проблем. У тебя своих забот выше крыши.
— Как будто я этого не знаю…
На следующее утро обо мне говорили на каждом углу.
«Фронт Ро Телевижн» выпустило пресс-релиз, в котором с напускным сожалением сообщалось о моем вынужденном уходе из сериала. Его перепечатали все основные газеты. На общем фоне выделилась «Лос-Анджелес Таймс», поставив материал на первую полосу (у остальных он шел в разделе, посвященном искусству и развлечениям). Потом начались дебаты по радио и телевидению. К слову сказать, все цитировали мое заявление, в котором я извинялся за неприятности, невольно доставленные всем, занятым в сериале, и объяснял, как и в прошлый раз, что отнюдь не считаю, что меня можно обвинить в плагиате из-за какой-то пары строчек. «Самое худшее, в чем можно обвинить автора, — это воровство, — написал я в конце. — Но я определенно не считаю себя вором».
В тот же вечер Билл Майер, ведущий телевизионного ток-шоу, позволил себе сказать в прямом эфире:
— Дэвид Армитаж воспользовался знаменитой линией защиты Ричарда Никсона: «Я не мошенник». Напомню, что студия ФРТ уволила его за плагиат. Когда героя дня спросили, было ли то, что он написал, стопроцентно оригинальным, он ответил: «У меня никогда не было секса с этой женщиной».
Майер очень развеселил аудиторию. Я был в квартире один, когда смотрел его шоу. Салли уехала в Сиэтл, даже не сообщив названия гостиницы, в которой собиралась поселиться, более того, она ни разу не позвонила. Я знал, что она обычно останавливается в «Четырех временах года», но боялся позвонить — мне не хотелось показывать, насколько я в ней нуждаюсь и в каком отчаянии нахожусь. Оставалось только надеяться, что, когда волна дурной огласки пойдет на спад, она вспомнит, почему мы с ней полюбили друг друга, и тогда…
Что тогда? Прибежит ко мне и скажет, что будет меня поддерживать в любой ситуации? Как Люси? Та всегда меня поддерживала… да, ворчала иногда, но всегда была рядом, несмотря ни на что. Все долгие годы, когда я был в неизвестности, она заниматься продажами никому не нужных товаров, так как ее актерская карьера не сложилась, а за жилье надо было платить. И как я отплатил ей за верность? Совершил предсказуемый поступок человека, которого настиг неожиданный успех. Неудивительно, что она меня презирает. Неудивительно, что я теперь загнан в угол. Потому что я наконец признал то, что знал почти сразу: любовь Салли ко мне была вызвана моим успехом, моим высоким статусом в индустрии развлечений и тем, как все это могло сказаться на ее собственном положении в Голливуде, где все подчинено деньгам.
— У каждого есть свой звездный час, — сказала она, когда мы собирались на церемонию вручения премии «Эмми». — Это наш звездный час…
Больше не наш, детка.
Неужели все, чего я достиг за последние годы, может быть отнято у меня в течение нескольких дней?
Будет вам, люди, Дэвид Армитаж! — хотелось мне крикнуть с ближайшей крыши. Но с другой стороны, когда ты доберешься до крыши, путь оттуда только один — вниз. Так или иначе, в Голливуде (да как и в жизни) понятие таланта эфемерно, временно. Даже те, кто находится на самом верху, подчиняются этому закону. Исключений нет. Мы все — участники одной игры, которая ведется по несложному правилу: ваш звездный час длится ровно столько, сколько он длится… если, разумеется, вам вообще повезет пережить этот звездный час.
Но я все же не мог поверить, что у меня все позади. Нет, Салли не будет такой расчетливой, чтобы бросить меня именно сейчас. Точно так же я надеялся, что мне каким-то образом удастся убедить Брэда и Боба, а вместе с ними и Джейка Деккера со студии «Уорнер Бразерс», что я заслуживаю их доверия. Хотелось бы убедить в этом и другие заинтересованные компании в этом проклятом городе.
Будет вам, люди, я же Дэвид Армитаж! Это же я заработал для вас все эти деньги!
Но чем больше я пытался взглянуть на свою ситуацию оптимистично, тем чаще думал: самая большая ересь — эта та ересь, с помощью который ты пытаешься одурачить самого себя.
Открыв бутылку виски, я стал пить. Когда в мой желудок попало где-то на пять пальцев сорокаградусной жидкости, я впал в некоторое полудебильное состояние, во время которого меня одолело интроспективное вдохновение. Я решил открыть свою душу Салли, надеясь, что она, в свою очередь, ответит мне нежностью.
«Дорогая! — начал писать я, с трудом попадая по клавишам компьютера. — Я тебя люблю. Ты мне нужна. Нужна отчаянно. Это плохая ситуация, несправедливая. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не теряй веру в меня, в нас. Я в полном отчаянии. Пожалуйста, позвони мне. Пожалуйста, возвращайся домой. Давай пройдем через все это вместе. Потому что мы — лучшее, что случилось для нас обоих. Потому что ты — женщина, с которой я хочу провести остаток жизни, от которой я хочу иметь детей, которую я буду любить даже тогда, когда через много лет мы войдем в сумеречную зону дряхлости. Я всегда буду рядом с тобой. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, будь рядом со мной сейчас».
Не перечитывая, я нажал на кнопку «Отправить», влил в себя еще на два пальца виски, поплелся в спальню и мгновенно уснул.
Было уже утро, когда я проснулся. Звонил телефон. Но в те несколько мутных секунд до того, как я снял трубку, в моем мозгу возникло предложение. Даже не предложение, фраза: «Сумеречная зона дряхлости».
И тут я вспомнил содержание этого электронного послания… во всей его жалкой, умоляющей красе. И я подумал: какой же ты идиот!
Я потянулся к надрывающемуся телефону.
— Дэвид Армитаж? — спросил меня очень бодрый голос.
— Боюсь, что так.
— Фред Бенетт, «Лос-Анджелес Таймс».
— Сколько, черт возьми, времени?
— Где-то половина восьмого.
— Я не хочу разговаривать.
— Мистер Армитаж, всего одну минуту!
— Откуда у вас номер моего домашнего телефона?
— Это не самое сложное, что можно найти в этом мире.
— Я опубликовал заявление.
— Но вы уже слышали о предложении, выдвинутом в Ассоциации кино- и телесценаристов?
— Каком предложении?
— Они предложили публично осудить вас за плагиат, исключить из ассоциации и наложить вето на покупку ваших сценариев, как минимум, на пять лет, хотя некоторые особо настойчивые члены настаивали на пожизненном запрещении…
Я положил трубку, потом протянул руку и выдернул вилку из розетки. Телефон сразу же зазвонил в другой комнате, но я его проигнорировал. Натянув на голову одеяло, я попытался заснуть, чтобы вообще вычеркнуть этот день из своей жизни.
Но заснуть мне не удалось. Голова болела так, что пришлось вставать и тащиться в ванную комнату, где лежал адвил. После трех таблеток отбойный молоток, стучавший в мозгах, немного поутих. Тогда я поплелся к компьютеру. В моей почте оказалось двенадцать посланий. Одиннадцать — от журналистов разных мастей. Я не стал их открывать. Двенадцатое было тем, которого я ждал и боялся… письмо от Салли.
«Дэвид, мне ненавистна ситуация, в которую ты попаял… Мне противно думать, что твоя карьера разрушена этими обвинениями. Но ты сам виновник этой ситуации — по причинам, известным только тебе, ты решил стать архитектором своего собственного разрушения. Вот этого я понять не могу. Я даже усомнилась, знала ли я тебя… Твое странное электронное письмо только усилило мое беспокойство. Я понимаю, что ты расстроен всем происходящим, но нет ничего более непривлекательного, чем человек, умоляющий о любви, особенно если подорвано доверие, на котором зиждилась эта любовь. Хотя я сознаю, что ты находишься в тяжелом эмоциональном напряжении, это не повод для такого рода жалостливой прозы. И давай даже не будем обсуждать эту строчку насчет «сумеречной зоны дряхлости». Все это меня еще больше запутало и огорчило. Думаю, еще несколько дней врозь внесут ясность в наши отношения. Я решила на выходные поехать на остров Ванкувер. Вернусь в понедельник. Тогда и поговорим. А пока давай не будем звонить в эти дни, чтобы еще больше все не запутать. Я надеюсь, что за это время ты подумаешь о том, чтобы обратиться за профессиональной помощью. Ведь твое электронное письмо — это громкий крик о помощи. Салли».
Прекрасно. Лучше некуда.
Снова затрезвонил телефон. Я не обратил на него внимания. Затем к этой какофонии присоединился мой мобильный. Я взял его и посмотрел на высветившийся номер. Это была Элисон. Я сразу же ответил.
— Дэвид, что за голос? — сказала она. — Вчера пил?
— Ты очень прозорливая женщина.
— Давно проснулся?
— В тот момент, когда репортер из «Лос-Анджелес Таймс» позвонил, чтобы сообщить приятную новость: Ассоциация кино- и телесценаристов собирается запретить мне писать навечно.
— Что?
— То, что слышала: мои сценарии нигде не возьмут. Вчера вечером у них состоялось специальное заседание.
— Час от часу не легче. И будет еще хуже.
— Рассказывай.
— Интервью с Тео Макколлом в прямом эфире в передаче «Шоу сегодня».
— По поводу меня?
— Похоже на то.
— Милостивый боже, этот парень не знает удержу!
— Как и все газетные сплетники, он совершенно безжалостен. Для него ты просто товар. И в данный момент — очень выгодный товар, поскольку позволяет ему самому прославиться в национальном масштабе и даже попасть на телеэкран.
— Он не остановится, пока меня не четвертуют…
— Боюсь, тут ты не ошибаешься. Именно поэтому я решила позвонить тебе пораньше и предупредить о шоу. Думаю, тебе стоит его посмотреть. Вдруг он скажет что-то настолько возмутительное или клеветническое, что мы сможем прищучить его маленькую задницу.
На самом деле ничего маленького в Тео Макколле не было. Британец слегка за сорок, Атлантику, как выяснилось, пересек лет десять лет назад, отличался акцентом, в котором округлые гласные звуки смешивались с калифорнийской манерой говорить в нос. Еще он был толстым. Лицо его напоминало оплывший кусок камамбера, который забыли на солнце. Свои недостатки он пытался компенсировать одеждой — неплохой темно-серый костюм в белую полоску, белая рубашка с мягким воротничком и скромный черный галстук в белый горошек. Учитывая статус его газеты, очевидно, это был его единственный костюм. Но я вынужден был признать, что мой враг держался как денди, имеющий доступ к голливудским тайнам. Вне всякого сомнения, он тщательно готовился к интервью, рассматривая его как ступеньку вверх.
Но Анна Флетчер, журналистка из Нью-Йорка, не купилась на его представление в духе «Т. С. Элиот встречается с Томом Вульфом».
— Тео, в Голливуде есть много людей, которые считают, что из всех журналистов в городе вас следует бояться больше всего.
На губах Макколла появилась довольная улыбка.
— Очень лестно, — сказал он на аристократический манер.
— Но другие считают, что вы всего лишь любитель скандалов, который без зазрения совести может разрушить карьеру, брак, даже жизнь.
Он слегка смутился, но быстро взял себя в руки:
— Разумеется, некоторым людям приходится так думать. Но все это потому, что если и есть какое-то твердое правило насчет Голливуда, так это необходимость защищать своих… даже если дело касается серьезных нарушений.
— И вы полагаете, что плагиат, из-за которого Дэвида Армитажа отлучили от сериала, им же созданного, относится к таким «серьезным нарушениям»?
— Конечно, ведь он воровал у других писателей.
— Но что он на самом деле украл? Шутку из одной пьесы и пару фраз из другой? Вы в самом деле считаете, что он заслуживает сломанной карьеры из-за пары мелких ошибок?
— Ну, начнем с того, что не я определял наказание, которое он получил. Так решили боссы студии. Но что касается вашего вопроса, считаю ли я плагиат серьезным нарушением, то воровство есть воровство…
— Но я спросила вас, мистер Макколл, является ли такое мелкое нарушение, как заимствование шуток…
— Он также позаимствовал сюжет у Толстого…
— Но мистер Армитаж объяснил, что эта его так и не поставленная пьеса была умышленной реинтерпретацией рассказа…
— Конечно, сейчас он будет так говорить. Но у меня с собой копия оригинала сценария…
Он поднял вверх запыленный экземпляр «Фишки». Камера показала крупным планом титульный лист.
— Сами видите, — сказал Макколл, — здесь написано: «Рифы», пьеса Дэвида Армитажа… Но нигде не сказано, что эта пьеса основана на рассказе Толстого «Крейцерова соната», хотя сюжет полностью заимствован именно из этого рассказа. И тут возникает более серьезный вопрос: зачем человеку с таким талантом, как у Дэвида Армитажа, вообще что-то красть у других? Это тот вопрос, на который все в Голливуде хотят найти ответ: как он мог быть таким отчаянно нечестным? Хорошо известно, между прочим, что, как только сериал стал хитом, он бросил жену и ребенка ради известной телевизионной деятельницы. Насколько я могу судить, эта цепочка жульничества в конечном счете захватила и его карьеру…
Я выключил телевизор и швырнул пульт дистанционного управления в стену. Затем схватил пиджак и выбежал на улицу. Сев в машину, я рванул к зданию телестудии, до которой было примерно полчаса езды. Мой расчет строился на том, что этот урод немного поболтается по студии после интервью и потратит какое-то время, чтобы стереть грим. Так и оказалось. Когда я подъехал, Макколл как раз выходил из двери, направляясь к ожидавшему его «линкольну». Видимо, я так резко нажал на тормоза, что они завизжали, заставив Макколла вздрогнуть. Я тут же выскочил из машины и кинулся к нему с криком:
— Ах ты, жирный английский ублюдок…
Макколл смотрел на меня с ужасом. Похоже, ему захотелось убежать, но он был парализован моим появлением. Это позволило мне наброситься на него, схватить за полосатые отвороты и сильно встряхнуть, выкрикивая невнятные ругательства, что-то вроде: «Ты… Пытаешься разрушить мою жизнь… Называешь вором… Втягиваешь в это дерьмо мою жену и ребенка… Да я переломаю тебе все твои гребаные пальцы, мерзкий урод…»
Во время этой нескладной речи произошли две вещи, причем ни одну из них я не заметил. Первая: фотограф на вольных хлебах, дожидавшийся неизвестно чего в вестибюле студии, выбежал на улицу, привлеченный моими воплями, и быстро сделал ряд фотографий: как я тяну Макколла за отвороты пиджака и что-то ору ему в лицо. Вторая: появился охранник, высокий, мускулистый парень лет тридцати, который сразу же оценил обстановку и начал кричать «эй, эй, эй…», стягивая меня с Макколла.
— Этот человек напал на вас? — спросил он у газетчика.
— Пытался, — ответил тот, пятясь.
— Вы хотите, чтобы я вызвал полицию?
Макколл презрительно посмотрел на меня и злорадно улыбнулся, словно хотел сказать: «Я таки достал тебя, сукин сын».
— Нет, не надо. У него и так неприятностей хватает, — вслух произнес он. — Просто выкиньте его с площадки.
Затем он повернулся к фотографу, спросил, как его зовут, взял его карточку и поинтересовался:
— Так вам удалось все это заснять?
Тем временем охранник силком потащил меня к моей машине.
— Это ваша «порше»?
Я кивнул.
— Хорошая машинка. А теперь, сэр, предлагаю вам сделку. Вы садитесь в машину и исчезаете, а мы обо всем забываем. Если же вы вернетесь…
— Я не вернусь.
— Даете слово?
— Обещаю.
— Ладно, сэр, — сказал он, ослабевая хватку. — Давайте посмотрим, как вы выполните обещание и тихонько уедете.
Я открыл дверцу, сел за руль и завел мотор. Охранник в эту минуту постучал в окно. Я опустил стекло.
— И последнее, сэр, — сказал он. — Вам стоит подумать о том, чтобы переодеться, прежде чем ехать еще куда-то.
Только тут я осознал, что был все еще в пижаме.
