Глава 54
У обратного психического магнетизма есть один плюс: я не могу потеряться. Оставьте меня посреди джунглей, без карты и компаса, и я притяну к себе спасателей. Вы никогда не найдете мою фотографию на пакете с молоком: «Вы не видели этого мальчика?» Если я проживу достаточно долго, чтобы у меня развилась болезнь Альцгеймера, и уйду из интерната, в который меня определят, очень скоро все медсестры и пациенты пойдут за мной следом, не в силах устоять перед моим обратным психическим магнетизмом.
Наблюдая за светом в начальной части тоннеля, за поворотом, я говорил себе, что выдумываю еще одну историю про призраков, пугаю себя безо всякой на то причины. У меня же не было оснований предполагать, что Андре знает, где меня искать.
А потому, если я буду сидеть тихо, он решит, что вокруг полным-полно других мест, где я мог бы спрятаться, и отправится обыскивать их. Он же не полез в тоннель. Если б полез, от такого здоровяка в столь узком тоннеле было бы очень много шума.
И тут он меня удивил, выстрелив в тоннель.
Грохота в ограниченном пространстве вполне хватило для того, чтобы закровоточили мои барабанные перепонки. В тоннеле словно ударил огромный колокол, и у меня аж завибрировали кости. Не просто ударил, а бил и бил, потому что эхо раз за разом отражалось от стен, почти не теряя в громкости.
Шум настолько дезориентировал меня, что поначалу я не понял, откуда взялись крошечные кусочки бетона, которые впились мне в щеку и шею. Потом дошло: рикошет.
Я упал на дно лицом вниз, чтобы свести до минимума возможность попадания, и лихорадочно пополз вглубь тоннеля, сгибая ноги, как ящерица, и руками подтягивая свое тело вперед, потому что, если бы я передвигался на руках и коленях, то мог бы получить пулю в ягодицу или затылок.
Я мог бы жить и с одной ягодицей (подумаешь, до конца жизни сидел бы с наклоном), но точно не смог бы с вышибленными мозгами. Оззи частенько говорит, что я крайне плохо использую мой мозг, поэтому, возможно, я бы прожил и без него, но экспериментировать как-то не хочется. Андре выстрелил вновь.
В голове у меня еще звенело от первого выстрела, поэтому второй не показался таким уж громким, но уши, конечно, заболели, словно звук имел субстанцию и, протискиваясь сквозь них, сильно растягивал ушные раковины.
А через мгновение после того, как грохот выстрела сменился эхом, пуля, отрикошетив от стены, пролетела надо мной, показывая тем самым, что удача не отвернулась от меня. Если бы пуля достигла цели, боль подействовала бы куда сильнее, чем шум.
Уползая, как саламандра, подальше от света, я знал, что темнота не обеспечивает защиты. Андре не мог видеть цель, и если и надеялся ранить, то случайно. В сложившейся ситуации бетонные стены обеспечивали многочисленные рикошеты каждой пуле, и шансы попасть в меня были, пожалуй, выше, чем, скажем, на выигрыш в казино.
Он в третий раз нажал на спусковой крючок. И от жалости, которую я однажды испытал к нему (думал, что он ее хоть немного, но заслуживает), не осталось и следа.
Я не мог сказать, сколь часто пуля должна отлететь от стены, чтобы ее поражающая сила сошла на нет. Передвижение в стиле саламандры оказалось очень уж выматывающим, и у меня не было уверенности, что я успею отползти на безопасное расстояние до того, как леди удача перестанет мне благоволить.
Неожиданно слева из темноты на меня подул ветерок, и, естественно, я инстинктивно рванулся к нему. Еще один сливной тоннель, примерно три фута в диаметре, чуть поднимающийся.
Четвертый выстрел прогремел в тоннеле, который я успел покинуть. Теперь, когда рикошет мне уже не грозил, я имел полное право продвигаться вперед на руках и коленях.
Скоро угол подъема увеличился, снова увеличился, так что продвигаться вперед с каждой минутой становилось все труднее. Я злился из-за того, что скорость упала, но и помнил о том, что перенапрягаться тоже нельзя. Все-таки мне уже не двадцать.
Выстрелы продолжали греметь, но теперь, когда моим ягодицам более ничего не угрожало, я перестал их считать. А потом до меня дошло, что Андре перестал стрелять.
На вершине подъема тоннель, по которому я полз, вывел меня в помещение площадью в двенадцать квадратных футов. Осветив его фонарем, я понял, что это один из колодцев сбора ливневых вод.
Вода лилась из трех тоннелей меньшего диаметра, расположенных на потолке. Мусор, который поступал вместе с водой, падал на пол, откуда время от времени его убирали сотрудники, обслуживающие ливневые тоннели.
Три отводных тоннеля, в том числе и тот, по которому я приполз, находились на разной высоте, все значительно выше пола, где собирался мусор. Вода уже вытекала через самый нижний.
Гроза продолжалась, а потому уровень воды медленно, но верно приближался к моему наблюдательному пункту, у входного отверстия второго из трех отводных тоннелей. Мне следовало перебраться к самому высокому и продолжить путешествие уже по нему.
Тянущиеся вдоль всех стен уступы позволяли перебраться на другую сторону камеры, не замочив ног. Следовало лишь не торопиться и соблюдать осторожность.
Тоннели, по которым я прополз, вызывали клаустрофобию даже у человека моих габаритов. А такой здоровяк, как Андре, просто не полез бы в них. Положился бы на то, что одна из пуль, отрикошетив от стены, убила или ранила меня. Нет, преследовать меня по тоннелям он бы не стал.
Я вылез на уступ. А посмотрев в жерло тоннеля, из которого вылез, увидел световое пятно. Андре хрипел, упрямо поднимаясь вверх.