Глава 41
Между небом и землей словно началась война: молнии десятками врезались в пустыню, превращая песок в озерца стекла. Гром гремел так сильно, что у меня вибрировали зубы. Казалось, я попал на концерт рок-группы, практикующей хеви-метал. А через разбитое окно дождь продолжал лупить по груде мебели.
Поглядев на бурю за окном, Дэнни пробормотал:
— Срань Господня.
— Какой-то безответственный подонок убил черную змею и повесил ее на дереве, — ответил я.
— Черную змею?
Передав ему рюкзак и схватив ружье, я встал на пороге номера и оглядел коридор. Фурии еще не прибыли.
Дэнни подпирал меня сзади.
— Ноги у меня горят поле прогулки из Пико-Мундо, а в бедро словно воткнули миллион иголок. Не знаю, на сколько меня хватит.
— Далеко тебе идти не придется. Как только мы переберемся через веревочный мост и минуем зал тысячи копий, об остальном можно не беспокоиться. Просто иди как можешь быстро.
Но быстро идти он не мог. Правая нога, которую он и так всегда подтаскивал, подгибалась, при каждом шаге он шипел от боли.
Если бы я планировал вывести его из «Панаминта», мы бы не успели даже спуститься на первый этаж: гарпия и орки догнали бы нас, схватили и стащили бы вниз за ноги, чтобы затылками мы пересчитали все ступеньки.
И хотя мне не хотелось выпускать из рук ружье, хотя я сожалел, что у меня слишком мало времени и я не могу биологически вживить его в мою правую руку и подсоединить к центральной нервной системе, я прислонил помповик к стене.
Когда начал раздвигать двери лифта, за которыми находилась кабина, Дэнни прошептал:
— Ты собираешься сбросить меня в шахту, чтобы моя смерть выглядела несчастным случаем, и тогда ты сможешь присвоить себе мой вкладыш с марсианской сороконожкой, пожирающей мозги?
Раздвинув дверцы, я рискнул на короткое время включить фонарик, чтобы показать ему кабину.
— Ни света, ни тепла, ни водопровода с канализацией, но и без Датуры.
— Мы собираемся там спрятаться?
— Ты собираешься там спрятаться, — уточнил я. — Я собираюсь отвлечь их и увести в другую сторону.
— Они найдут меня за двенадцать секунд.
— Нет, они не успеют остановиться и подумать о том, что двери лифта можно открыть снаружи. И у них не возникнет мысль, что мы попытаемся спрятаться так близко от того места, где они держали тебя.
— Потому что это глупо.
— Совершенно верно.
— И они не ожидают от нас глупости.
— Точно!
— А почему мы не можем спрятаться здесь вдвоем?
— Потому что вот это было бы глупо.
— Оба яйца в одной корзине.
— Ты начинаешь правильно оценивать ситуацию, приятель.
В моем рюкзаке лежали еще три пол-литровые бутылки с водой. Одну я оставил себе, две передал Дэнни.
Прищурившись, он сумел и в густом сумраке коридора рассмотреть этикетку.
— «Эвиан».
— Если тебе хочется так думать.
Я отдал ему и оба шоколадных батончика.
— Этого хватит, чтобы ты смог продержаться два-три дня.
— Но ты вернешься раньше.
— Даже если меня не будет несколько часов, они подумают, что наш план — выиграть время, дать тебе возможность добраться до города. Они испугаются, что ты приведешь полицию, и взорвут отель.
Он взял у меня пакетики в упаковке из фольги.
— А это что?
— Влажные салфетки. Если я не вернусь, значит, меня убили. Подожди два дня на всякий случай. Потом открой двери и доберись до автострады.
Он вошел в кабину осторожно, опасаясь, что под его весом она рухнет вниз.
— А как насчет… куда мне писать?
— В пустые бутылки из-под воды.
— Ты думаешь обо всем.
— Да, но потом я не смогу снова их использовать. Сиди тихо, как мышка, Дэнни. Потому что, если не будешь сидеть тихо, ты умрешь.
— Ты спас мне жизнь, Одд.
— Еще нет.
Я отдал ему один из двух ручных фонариков и наказал не пользоваться им в кабине. Свет мог просочиться в зазор между дверьми. Фонарик мог понадобиться ему для спуска, если бы ему пришлось покидать отель в одиночку.
Когда я сдвигал двери, он сказал:
— Я решил, что все-таки не хочу быть таким, как ты.
— Я не знал, что тебе в голову приходила идея личностного обмена.
— Мне очень жаль, что все так вышло, — прошептал он в сужающуюся щель. — Мне чертовски жаль.
— Друзья навек, — повторил я фразу, которую мы произносили неоднократно в десять или одиннадцать лет. — Друзья навек.
