Глава 31
Большую часть мебели из номера 1203 вынесли. Оставили только пару прикроватных тумбочек, круглый деревянный стол, четыре стула с высокой спинкой.
В номере также прибрались. Хотя идеальную чистоту и не навели, но более пристойного номера я в отеле еще не видел.
Надвигающаяся гроза приглушила дневной свет, но толстые свечи в желтых и красных подсвечниках компенсировали ту его часть, что не вливалась в комнату через окно. По шесть свечей стояли на полу в каждом углу. Еще шесть — на столе.
В других обстоятельствах мерцание свечей могло показаться веселым и радостным. Здесь же веселье и радость отсутствовали напрочь. В комнате явственно чувствовалась угроза. Здесь словно готовились к некоему ритуалу.
Свечи источали аромат, забивающий горький запах давнишнего пожарища. Аромат скорее сладкий, чем цветочный. Я столкнулся с таким впервые.
Белые простыни закрывали сиденья и спинки стульев, чтобы на них можно было сесть, не боясь запачкать одежду.
Прикроватные тумбочки придвинули к дальней стене, по обе стороны большого окна. На каждой стояла большая черная ваза с двумя или тремя десятками алых роз, которые то ли совсем не пахли, то ли не могли конкурировать с ароматом свечей.
Она обожала драму и романтизм и постаралась даже здесь, вдали от цивилизации, создать привычную обстановку. Прямо-таки как принцесса из Европы, которая, приезжая в Африку в столетие колониализма, устраивала пикник на персидском ковре, расстеленном в саванне.
Когда я вошел в номер, у окна спиной ко мне стояла женщина в черных, обтягивающих рейтузах тореадора и черной блузе. Ростом в пять футов и пять дюймов. Блондинка, с густыми гладкими волосами, такими светлыми, что они казались белыми, подстриженными коротко, но не по-мужски.
— Я пришел за три часа до захода солнца, — сказал я.
Она не вздрогнула от удивления, не повернулась ко мне. Ответила, продолжая смотреть на надвигающуюся грозу:
— Все-таки ты не полностью разочаровал меня.
Вживую ее голос остался таким же обволакивающим, таким же эротичным, как был по телефону.
— Одд Томас, ты знаешь, кто был величайшим завоевателем в истории, кто вызывал призраков и использовал их лучше, чем кто-либо другой?
— Вы? — предположил я.
— Моисей, — ответила она. — Он знал секретные имена Бога, с помощью которых смог победить фараона и заставил расступиться море.
— Моисей-завоеватель. Должно быть, вы посещали какую-то чудную воскресную школу.
— Красные свечи в красных стаканах, — услышал я в ответ.
— И вне дома вы устраиваетесь со вкусом, — признал я.
— Что они символизируют, красные свечи в красных стаканах?
— Свет? — предположил я.
— Победу, — поправила она меня. — Желтые свечи в желтых стаканах… что символизируют они?
— Похоже, теперь первый ответ будет правильным. Свет?
— Деньги.
Стоя ко мне спиной, не поворачиваясь, она пыталась привлечь меня к окну своей загадочностью и силой воли.
Но в этом подыгрывать ей я не собирался.
— Победа и деньги, — повторил я. — Да, вот в чем моя проблема. Я всегда жег белые свечи.
— Белые свечи в прозрачных стаканах символизируют мир. Я ими никогда не пользуюсь.
Хотя у меня не было намерений подчиниться ее воле и присоединиться к ней у окна, я шагнул к столу, который стоял между нами. Помимо свечей, на нем лежали несколько предметов, в том числе вроде бы пульт дистанционного управления.
— Кроме того, я всегда сплю с солью, насыпанной между матрасом и простыней, а над кроватью висят пучки лапчатки.
— А я нынче сплю мало, — откликнулся я, — но, как я слышал, такое случается со всеми людьми, когда они стареют.
Наконец-то она отвернулась от окна, чтобы посмотреть на меня.
Я остолбенел. В мифологии суккуб — демон в обличье ослепительно красивой женщины, который занимается сексом с мужчинами, чтобы украсть их души. Лицо и тело Датуры вполне соответствовали целям такого демона.
И манерой держаться она ясно давала понять: тот факт, что ее внешность завораживает, для нее не тайна.
Я мог бы восхищаться ею, как восхищаются идеально пропорциональной бронзовой статуей, независимо от того, кто отлит в бронзе, женщина, волк или несущаяся галопом лошадь. Но бронзе, конечно же, недостает бушующих в сердце страстей. В скульптуре высокое качество — разница между ремеслом и искусством. В женщине это разница между просто эротическим воздействием и красотой, которая зачаровывает мужчину, смиряет его.
Красота, которая крадет сердце, зачастую несовершенна, ее составляющие — милосердие и доброта, она вызывает нежность, а не разжигает похоть.
Взгляд синих глаз Датуры прямотой и пронзительностью обещал экстаз и утоление всех плотских желаний, но был слишком уж острым, чтобы возбуждать, напоминал не метафорическую стрелу, пронзающую сердце, а мясницкий нож, проверяющий жесткость плоти, которую предстояло резать.
— Свечи приятно пахнут, — заметил я, чтобы показать, что во рту у меня не пересохло и ее красота не лишила меня дара речи.
— Это Клио-Мей.
— Кто она?
— Ты действительно этого не знаешь, Одд Томас, или прикидываешься простаком?
— Не знаю, — заверил я ее. — Лапчатка и Клио-Мей — далеко не все, чего я не знаю. Целые области человеческого знания для меня тайна за семью печатями. Я этим не горжусь, но это правда.
Она держала в руке стакан красного вина. Поднесла к полным губам, медленно отпила, наслаждаясь вкусом, не отрывая от меня глаз.
— Свечи пропитаны ароматом Клио-Мей, — пояснила она. — Этот аромат заставляет мужчин любить ту, кто зажигает свечи. — Она указала на бутылку вина и второй стакан, стоящие на столе: — Выпьешь со мной?
— Благодарю за гостеприимство. Но не хочу туманить мозги.
Если бы у Моны Лизы была такая же улыбка, как у Датуры, никто бы никогда не узнал об этой картине.
— Да, пожалуй, не стоит.
— Этот пульт может взорвать бомбу?
Только застывшая улыбка выдала ее изумление.
— Так ты пообщался с Дэнни?
— На нем две кнопки. На пульте.
— Черная взрывает бомбу. Белая размыкает электрическую цепь.
Пульт лежал ближе к ней, чем ко мне. Если бы я прыгнул к столу, она успела бы схватить пульт раньше меня.
Я не из тех, кто бьет женщин. Но для нее сделал бы исключение.
Меня сдержала мысль о том, что она пырнет меня ножом еще до того, как мои пальцы успеют сжаться в кулак.
Опять же, я опасался, что из вредности она нажмет на черную кнопку.
— Дэнни много чего рассказал обо мне?
Решив поиграть с ее тщеславием, я спросил:
— Как вышло, что женщина с такой внешностью продает секс по телефону?
— Я снималась в порнографических фильмах. Получала хорошие деньги. Но в этом бизнесе профессиональная карьера для женщины очень короткая. Я встретила парня, которому принадлежал порнографический интернет-магазин и служба «Секс по телефону». Знаешь, служба эта все равно что кран, из которого, стоит его открыть, льется не вода, а деньги. Я вышла за парня замуж. Он умер. Теперь это мой бизнес.
— Вы вышли за него замуж, он умер, теперь вы богаты.
— Со мной многое случается. И случалось.
— Бизнес принадлежит вам, но вы по-прежнему принимаете звонки.
На этот раз улыбка показалась мне более искренней.
— Эти маленькие мальчики, они такие трогательные. Это забавно — вывернуть их наизнанку одними словами. Они даже не понимают, какому подвергаются унижению… платят тебе за то, что ты насмехаешься над ними.
За ее спиной небо осветилось вспышкой молнии, и на этот раз громыхнуло практически сразу, и то был не голос ангелов, а рев зверя.
— Кто-то, должно быть, убил черную змею и повесил на дереве, — прокомментировала она.
Учитывая ее частые загадочные реплики, я подумал, что и сам не очень-то способствую доверительности нашего разговора, но последняя фраза поставила меня в тупик.
— Черную змею? На дереве?
Она указала на темнеющее небо.
— Разве повесить мертвую черную змею на дереве — не верный способ вызвать дождь?
— Возможно. Не знаю. Для меня это новость.
— Лжец. — Она отпила вина. — Так или иначе, денег мне хватает. И у меня есть возможность заняться духовными проблемами.
— Вы уж не обижайтесь, но мне трудно представить вас молящейся отшельницей.
— Психический магнетизм для меня новость.
Я пожал плечами.
— Это всего лишь придуманный мною термин для интуиции.
— Психический магнетизм больше, чем интуиция. Дэнни мне рассказал о нем, а ты продемонстрировал более чем убедительно. Ты можешь завоевывать души.
— Нет. Не я. Для этого вам нужен Моисей.
— Ты видишь призраков.
Я решил, что, изображая тупицу, только разозлю ее, ничего не добившись.
— Я не могу их вызывать. Они сами приходят ко мне. Я бы предпочел, чтобы не приходили.
— В этом месте должны быть призраки.
— Они здесь есть, — признал я.
— Я хочу их увидеть.
— Вы не сможете.
— Тогда я убью Дэнни.
— Клянусь вам, я не могу завоевывать и подчинять их себе.
— Я хочу их видеть, — повторила она, голос похолодел.
— Я — не медиум.
— Лжец.
— Они не облачаются в эктоплазму, которую могут видеть другие люди. Это дано только мне.
— Ты такой особенный?
— К сожалению, да.
— Я хочу поговорить с ними.
— Мертвые не говорят.
Она взяла пульт дистанционного управления.
— Я сейчас разнесу этого маленького говнюка в клочья. Действительно разнесу.
Отвечая, я рисковал, но не так чтобы очень.
— Уверен, что разнесете. Независимо от того, сделаю я, о чем вы просите, или нет. Вы же не хотите сесть в тюрьму за убийство доктора Джессапа.
Она положила пульт на стол. Вновь прислонилась к подоконнику, расправив плечи, выпятив грудь, позируя.
— Ты думаешь, я собираюсь убить и тебя, так?
— Разумеется.
— Тогда почему ты здесь?
— Чтобы выиграть время.
— Я же предупредила, что ты должен прийти один.
— Никто сюда не спешит, — заверил я ее.
— Тогда… для чего выигрывать время?
— Чтобы судьба могла сделать неожиданный поворот. И воспользоваться той возможностью, которую она мне предоставит.
С чувством юмора у нее было не очень, но мой ответ ее позабавил.
— Ты думаешь, я потеряю бдительность?
— Убить доктора Джессапа — не самое лучшее решение.
— Не тупи. Мальчикам нужно порезвиться. — Она говорила так, словно я должен был понимать насущную необходимость убийства радиолога. — Это часть сделки.
И в этот самый момент прибыли «мальчики». Услышав их шаги, я повернулся.
Первый выглядел созданным в лаборатории киборгом, получеловеком-полумашиной, и в череду его предков определенно затесался локомотив. Здоровенный, прямо-таки гора мышц, с кажущейся медлительностью, который, однако, наверняка мог преследовать тебя быстрее, чем валящийся под откос поезд.
С тяжелым, грубым лицом и взглядом таким же прямым, как у Датуры, да только, в отличие от ее, нечитаемым.
Он не просто охранял свои мысли от посторонних, нет. Таких загадочных глаз я еще не встречал. У меня возникло неприятное ощущение, что за этими глазами находится разум, совершенно отличающийся от разума обычного человека. Он мог бы принадлежать существу, рожденному на другой планете.
При такой физической силе ружье, конечно же, смотрелось лишним. Он отнес его к окну и, держа обеими руками, оглядел расстилавшуюся внизу пустыню.
Второго мужчину тоже отличало крепкое телосложение, но в сравнении с первым он казался хрупким подростком. Моложе человека-горы, с припухшими веками и красными щеками, он являл собой пример большого любителя подраться в барах. Такая жизнь, выпивка и драки, вполне его устраивала, и чувствовалось, что он — дока и в одном, и в другом.
Он встретился со мной взглядом, но не так смело, как человеческий локомотив. Потом отвел глаза, словно я его чем-то смутил, во что верилось с трудом. Думаю, его не смутил бы и несущийся на него бык.
Хотя оружия у него я не увидел, возможно, он держал пистолет или револьвер в кобуре, скрытой пиджаком спортивного покроя из легкой ткани.
Он отодвинул стул от стола, сел, налил вина, которое я предпочел не пить.
Как и женщина, мужчины были в черном. Я предположил, что это не случайность: Датура черное любила, а мужчины одевались, следуя ее указаниям.
Они, должно быть, охраняли лестницы. Она не звонила им, не посылала сообщения, но тем не менее каким-то образом они узнали, что я сумел их миновать и нахожусь с ней.
— Это, — она указала на мордоворота у окна, — Cheval Андре.
Он не посмотрел на меня. Не сказал: «Приятно с вами познакомиться».
Любитель драк в баре одним глотком выпил треть стакана вина.
— Это Cheval Роберт, — представила второго Датура.
Роберт смотрел на стоящие на столе свечи.
— Андре и Роберт Шевалы, — кивнул я. — Братья?
— Cheval — не фамилия, — уточнила она, — как тебе, несомненно, известно. Cheval на французском конь, о чем ты знаешь не хуже моего.
— Конь Андре и конь Роберт, — кивнул я. — Леди, должен вам сказать, даже с учетом той странной жизни, которую я веду, для меня все это слишком уж странно.
— Если ты покажешь мне призраков и все, что я захочу увидеть, возможно, я не позволю им убить тебя. Ты хотел бы стать моим Cheval Оддом?
— Полагаю, такому предложению обзавидовались бы многие молодые люди, но я не знаю, каковы будут мои обязанности как коня, какое у меня будет жалованье, и хотелось бы уточнить насчет медицинской стра…
— Обязанности Андре и Роберта — делать то, что я им говорю, все, что я им говорю, как ты, должно быть, уже понял. В качестве компенсации я даю то, что им нужно. А иногда, как в случае с доктором Джессапом, позволяю делать то, что им хочется.
Оба мужчины бросили на нее голодные взгляды, и похоть была только частью их голода. Я чувствовал в них и другую потребность, не имеющую отношения к сексу, потребность, утолить которую могла только она, потребность столь невероятную, что мне лучше бы и не знать, в чем она состояла.
Датура улыбнулась.
— Им очень нужно то, что дать могу только я. Молния сверкнула ярким зигзагом, вырвавшись из черных облаков. Сверкнула вновь. От громового раската едва не лопнули барабанные перепонки. Небо содрогнулось и стряхнуло с себя миллионы серебристых чешуек дождя, а потом еще миллионы.
