Глава 10
П. Освальд Бун, четырехсотфунтовый обладатель черного кулинарного пояса, вдетого в белоснежную пижаму, которого я только-только разбудил, передвигался с грациозностью и быстротой мастера дзюдо, готовя завтрак на просторной кухне своего дома.
Иногда его вес пугает меня, я тревожусь из-за нагрузки, которой подвергается его сердце. Но когда он готовит, то кажется невесомым, летает, а не ходит, как неподвластные гравитации воины в фильме «Крадущийся тигр, затаившийся дракон», хотя я ни разу не видел, как он перепархивает через центральную стойку.
Глядя на него в то февральское утро, я думал о том, что да, он проводит жизнь, убивая себя огромным количеством поглощаемой им еды, но, с другой стороны, он мог давно умереть, если бы не находил радость и убежище в еде. Каждая жизнь сложна, каждый разум — царство неразгаданных тайн, а в разуме Оззи их больше, чем у большинства.
Хотя он никогда не рассказывает об этом, я знаю, что детство у него было трудным, что родители разбили ему сердце. Книги и избыточный вес — его защита против боли.
Он — писатель, в его активе две пользующиеся успехом детективные серии и множество документальных книг. Пишет он так много, что я не удивлюсь, если настанет день, когда все его книги, положенные в одном экземпляре на чашку весов, перевесят его самого, вставшего на другую чашку.
Поскольку он убедил меня, что писательство — эффективный метод психической химиотерапии в борьбе с психологическими опухолями, я написал свою подлинную историю о потерях и выживании… и положил ее в ящик комода, обретя умиротворенность, если не счастье. К ужасу Оззи, я сказал ему, что с писательством покончено.
Когда говорил, сам в это верил. Но вот сижу, покрываю словами бумагу, выступаю в роли собственного психологического онколога.
Может, если со временем я последую примеру Оззи и наберу четыреста фунтов, то не смогу бегать с призраками и шнырять по темным переулкам со свойственной мне сейчас ловкостью. Но, возможно, детям понравится мое гиппопотамское геройство, и любой согласится с тем, что смешить детей в нашем темном мире — благое дело.
Пока Оззи готовил завтрак, я рассказал ему о докторе Джессапе и обо всем, что произошло с того момента, как мертвый радиолог глубокой ночью появился в моей спальне. И хотя, рассказывая о ночных событиях, я тревожился о Дэнни, не меньшую тревогу вызывал у меня и Ужасный Честер.
Ужасный Честер — кот, какой снится в кошмарах любому псу, — позволяет Оззи жить рядом с ним. И Оззи любит этого котяру ничуть не меньше еды и книг.
Хотя Ужасный Честер никогда не царапал меня с той яростью, на которую он, я убежден, способен, он не раз и не два мочился на мою обувь. Оззи говорит, что это свидетельство благорасположения. По его версии, кот метит меня своим запахом, чтобы идентифицировать как члена его семьи.
Но я заметил, что Ужасный Честер, желая выразить свое благорасположение к Оззи, мурлычет и трется о его ноги.
С того самого момента, как Оззи открыл мне дверь и мы прошли через дом на кухню, и за все то время, пока я сидел на кухне, Ужасный Честер не попадался мне на глаза. Меня это нервировало. Кроссовки на мне были новые.
Он — большой кот, бесстрашный и уверенный в себе, поэтому не привык куда-либо прокрадываться. В дверь всегда входит величественно. И хотя ожидает, что сразу окажется в центре внимания, всем своим видом выражает безразличие к присутствующим, даже презрение, тем самым ясно давая понять, что обожать его дозволяется только на расстоянии.
И хотя он никуда не прокрадывается, в непосредственной близости от твоей обуви он может появиться внезапно и неожиданно. Собственно, о его присутствии ты узнаешь, почувствовав в туфлях или кроссовках загадочную теплую влагу.
И пока мы с Оззи не перебрались на заднее крыльцо, чтобы позавтракать на свежем воздухе, ноги мои не стояли на полу, а лежали на табуретке.
Крыльцо выходит на лужайку и рощу площадью в пол-акра, где растут терминалии, ногоплодник и грациозные перечные деревья. Под золотистым солнечным светом в роще пели птички, и смерть казалась мифом.
Только такой массивный стол из красного дерева мог не прогнуться под тарелками омлета с лобстерами, мисками с вареным картофелем, горами гренков, кренделей, плюшек, рогаликов с корицей, кувшинами с апельсиновым соком и молоком, кофейниками…
— «То, что для одного еда, для других — горький яд», — радостно процитировал Оззи, салютуя мне вилкой с куском омлета с омарами.
— Шекспир? — спросил я.
— Лукреций, который писал до рождения Христа. Я тебе это обещаю… никогда не стану одним из тех приверженцев здорового образа жизни, которые смотрят на пинту сливок с тем же ужасом, с каким более здравомыслящие люди воспринимают атомное оружие.
— Сэр, те из нас, кому небезразлично ваше здоровье, смеют предположить, что соевое молоко с ванилью не такая уж гадость, как вы говорите.
— За этим столом я не допускаю святотатства и ругательств, коими расцениваю упоминание соевого молока. Считай, что ты получил последнее предупреждение.
— На днях я заглянул в кафе «Итальянское мороженое». У них есть сорта с уменьшенным наполовину содержанием жира.
— Лошади, которые участвуют в скачках на местном ипподроме, каждую неделю производят тонны навоза, но им я тоже не набиваю холодильник. И где, по мнению Уайата Портера, может находиться Дэнни?
— Скорее всего, Саймон оставил у «Синей луны» второй автомобиль, на случай, если в доме Джессапа все пройдет не так, как хотелось, или кто-то увидит его отъезжающим в этом фургоне.
— Но никто не видел фургона около дома Джессапа, следовательно, нельзя утверждать, что его разыскивала полиция.
— Нельзя.
— И тем не менее они все равно поменяли автомобили у «Синей луны».
— Да.
— Ты считаешь, в этом есть смысл?
— Да, более логичное решение, чем любое другое.
— Шестнадцать лет он продолжал безумно любить Кэрол, до такой степени, чтобы убить доктора Джессапа за то, что тот женился на ней.
— Вроде бы так оно и есть.
— А чего он хочет от Дэнни?
— Не знаю.
— Саймон не похож на человека, который жаждет общения с сыном.
— Не тот психологический профиль, — согласился я.
— Как тебе омлет?
— Фантастика, сэр.
— В нем сливки и масло.
— Да, сэр.
— А также петрушка. Я не считаю, что зелень нужно полностью исключить из рациона. Блокпосты на дорогах не помогут, если второй автомобиль Саймона — внедорожник с приводом на все четыре колеса и он уедет через пустыню.
— Управление шерифа помогло с вертолетами.
— У тебя есть ощущение, что Дэнни по-прежнему в Пико-Мундо?
— У меня какое-то странное чувство.
— Странное… это как?
— Что-то не складывается.
— Не складывается?
— Да.
— Ага, теперь все кристально ясно.
— Извините. Я не знаю. Не могу выразить словами.
— Он… не мертв?
Я покачал головой.
— Не думаю, что все так просто.
— Еще апельсинового сока? Свежевыжатый.
— Сэр, я все думал… где Ужасный Честер? — спросил я, когда Оззи наливал мне сок.
— Наблюдает за тобой, — ответил он и указал. Повернувшись, я увидел кота, который сидел в десяти футах позади и выше меня, устроившись на выступающей части потолочной балки, поддерживавшей крышу над частью заднего крыльца.
Шерсть у кота красновато-оранжевая с черными подпалинами. Глаза — зеленые изумруды, горящие на солнце.
Обычно Ужасный Честер удостаивает меня (да и любого другого) мимолетным взглядом, словно человеческие существа навевают на него жуткую скуку. Выражением глаз и одним только своим видом он может дать исчерпывающую характеристику человечеству, легко и непринужденно выразить свое крайнее презрение. Для тех же целей даже такому писателю-минималисту, как Кормак Маккарти, потребовалось бы никак не меньше двадцати страниц.
Никогда раньше я не был объектом столь пристального интереса со стороны Ужасного Честера. На этот раз он держал мой взгляд, не отводил глаз, не моргал, похоже, находил, что смотреть на меня — занятие не менее захватывающее, чем изучение трехголового инопланетянина.
Хотя он вроде бы не изготавливался к прыжку, мне определенно не хотелось поворачиваться спиной к этому жуткому коту. Но еще больше не хотелось играть с ним в «гляделки». Я и так знал, что он меня пересмотрит, не отведет взгляда.
Повернувшись к столу, я увидел, что Оззи позволил себе положить на мою тарелку еще одну порцию картошки.
— Раньше он никогда так на меня не смотрел, — поделился я с Оззи своими наблюдениями.
— Точно так же он смотрел на тебя, и когда мы сидели на кухне.
— На кухне я его не видел.
— Ты просто не заметил, как он прокрался, открыл лапой дверцу столика и спрятался под мойкой.
— Должно быть, он проделал это очень быстро.
— Знаешь, Одд, он действительно быстр как молния и все проделывает очень тихо. Я им так горжусь. Оказавшись под мойкой, он своим телом держал дверцу чуть приоткрытой и через щель наблюдал за тобой.
— Почему ты ничего не сказал?
— Потому что хотел посмотреть, что он будет делать дальше.
— Скорее всего, примется за старое, помочится на мои кроссовки.
— Я так не думаю, — покачал головой Оззи. — Такое с ним впервые.
— Он все еще на потолочной балке?
— Да.
— И по-прежнему наблюдает за мной?
— Пристально. Хочешь плюшку?
— Что-то я потерял аппетит.
— Глупости. Из-за Честера?
— Определенное отношение он к этому имеет. Однажды он уже выказывал такой же жгучий интерес.
— Освежи мою память. У меня сел голос.
— В прошлом августе… перед тем, как…
Оззи проткнул воздух вилкой.
— Ага! Ты про того призрака.
В прошлом августе я узнал, что Ужасный Честер, как и я, может видеть души умерших, оставшиеся в этом мире. И того призрака он разглядывал так же внимательно, как теперь меня.
— Ты — не мертвый, — заверил меня Оззи. — Ты столь же материален, как вот этот столик из красного дерева, хотя, разумеется, не такой упитанный, как я.
— Возможно, Честер что-то знает, а я — нет.
— Дорогой Одд, иногда ты бываешь таким наивным. Я уверен, он знает много чего, неизвестного тебе. А о чем конкретном ты говоришь?
— Возможно, ему известно, что мое время скоро истечет.
— Я уверен, речь идет о чем-то менее апокалипсическом.
— Например?
— Нет у тебя, часом, в кармане дохлой мышки?
— Только сдохший мобильник.
Оззи пристально смотрел на меня. В глазах читалась тревога. С другой стороны, он слишком близкий мне друг, чтобы начинать сочувствовать.
— Знаешь, если твое время близится к концу, тем более тебе стоит съесть плюшку. Вот эта с ананасом и сыром. Идеальна для того, чтобы завершить ею последнюю трапезу.
