1
— Майкл, у тебя шнурки развязаны!
Моя сестра Тара, ухмыляясь, сидела на крыльце. Очередная ее мерзкая шуточка.
Не такой я дурак, чтобы опустить глаза на ботинок. Если я это сделаю, она даст мне саечку или выкинет еще что-нибудь в этом роде.
— Я не куплюсь на такой старый розыгрыш, — сказал я.
Мама только что позвала меня и эту гадюку обедать. Час назад она выгнала нас, не выдержав нашей перебранки.
С Тарой было невозможно не ссориться.
Когда доходит до глупых розыгрышей, Тара не может остановиться.
— Я не шучу, — настаивала она. — Твои шнурки развязаны. И ты сейчас споткнешься.
— Отвяжись, Тара, — сказал я и начал подниматься по ступенькам.
Левый ботинок, казалось, прилип к бетону. Я рывком отцепил его.
— Фу, какая мерзость! — Я вляпался во что-то липкое.
Я поглядел на Тару. Тощая маленькая нахалка, с красным ртом от уха до уха, как у клоуна, и каштановыми длинными прямыми волосами, которые она завязывает в два хвоста.
Все находят, что мы похожи как две капли воды. Ненавижу, когда так говорят. У меня тоже каштановые волосы, но вовсе не такие патлы, а короткие и густые. И рот у меня нормального размера. Никто никогда и не считал, что я похож на клоуна.
Я не очень высок для своего возраста, но не худой.
И как Тара, я вовсе не выгляжу.
Она, хихикая, наблюдала за мной.
— Лучше б под ноги смотрел, — насмешливо пропела она.
Я поглядел на башмак. Шнурки, конечно же, оказались развязаны. И я только что наступил на огромный комок жвачки. Если бы я взглянул на шнурки, я бы его заметил.
Но Тара точно знала, что я ни за что не сделаю этого. Не стану следовать ее советам.
Опять попался на удочку Тары Ужасной.
— Ты еще получишь, Тара, — проворчал я. Я хотел схватить ее, но она увернулась и вбежала в дом.
Я погнался за ней. Добежав до кухни, она завизжала и спряталась за мамой.
— Мамочка, спрячь меня! Майкл сейчас меня убьет! — завопила она.
Как будто она меня боялась. Старая уловка!
— Майкл Вебстер! — отчитывала меня мама. — Прекрати преследовать свою маленькую сестру. — Взгляд ее упал на мои ноги, и она добавила: — Это что, жвачка на твоем ботинке? Ох, Майкл, ты разнесешь ее по всему дому!
— Это Тара заставила меня наступить на нее! — захныкал я.
Мама нахмурилась:
— И ты полагаешь, что я в это поверю? Майкл, опять ты все выдумываешь!
— Ничего подобного! — вскричал я.
Мама с возмущением покачала головой:
— Если уж ты врешь, Майкл, по крайней мере, делай это умело.
Тара высунула голову из-за мамы и вставила еще одну шпильку:
— Да уж постарайся, Майкл.
И засмеялась. Она обожала это.
Она все время меня подставляет. Мне всякий раз достается от родителей, хотя виновата она. А может ли наша Тара когда-нибудь сделать что-то дурное? О, нет, никогда! Она у нас просто ангел во плоти. Само совершенство.
Мне двенадцать. Таре семь. За последние семь лет она сделала мою жизнь невыносимой.
Жаль, что я плохо помню первые пять лет. Дотаровые годы. Они, должно быть, были восхитительными! Спокойными и мирными, полными забав!
Я вышел на заднее крыльцо и соскреб жвачку. Раздался дверной звонок, и я услышал голос папы:
— Вот они! Я их достал!
Мы собрались перед входной дверью. Двое мужчин пытались затащить в дом что-то тяжелое. Что-то длинное и узкое, завернутое в серое покрывало.
— Осторожнее! — предостерегал папа. — Они очень старые. Несите их сюда.
Папа показывал грузчикам проход в кабинет. Они поставили предмет вертикально и стали разворачивать его. Он был шириной с меня и на полметра выше.
— Что это? — спросила Тара.
Папа ответил не сразу. Он потер руки в предвкушении удовольствия. Проскользнув в комнату, Бабба, наш кот, потерся о папины ноги.
Серое покрывало упало, и перед моим взором предстали причудливые старинные часы. Они были в основном черные, но с большим количеством позолоченных, серебряных и синих узоров, все в завитках, резьбе, набалдашниках и шишечках.
Циферблат был белым с золотыми стрелками и золотыми римскими цифрами. Я разглядел потайную дверцу, сливавшуюся с линиями рисунка, и большую дверь в центре часов.
Грузчики подобрали серое покрывало, папа дал им денег, и они ушли.
— Правда, великолепны? — с чувством произнес папа. — Это антикварные часы с кукушкой. Я их купил по дешевке. Знаете магазин напротив моей конторы? Антикварную лавку Энтони?
Мы все согласно закивали.
— Они стояли в лавке почти пятнадцать лет, — сообщил нам папа, поглаживая часы. — Всякий раз, проходя мимо, я останавливался, чтобы посмотреть на них. Мне они всегда нравились. И в конце концов Энтони выставил их на продажу.
— Здорово! — сказала Тара.
— Но ты с Энтони годами торговался, и он ни за что не хотел снижать цену, — заметила мама. — А сейчас что же?
Папино лицо просветлело.
— Ну, сегодня я зашел в лавку во время ленча, и Энтони мне сообщил, что обнаружил маленький изъян в часах. Что-то в них не так.
Я обследовал часы:
— Где?
— Он отказался сказать. Дети, вы замечаете что-нибудь?
Мы с Тарой стали искать какой-нибудь брак. Все цифры на циферблате были правильными, стрелки на месте. Я не обнаружил ни сколов, ни царапин.
— Я ничего такого не вижу, — объявила Тара.
— И я тоже, — добавил я.
— Ну и я тоже, — согласился с нами папа. — Не знаю, о чем толковал Энтони. Я ему сказал, что в любом случае куплю часы. Он начал было отговаривать меня, но я настоял. Если изъян такой незначительный, что мы не можем его найти, то какая разница? Мне на самом деле они очень нравятся.
Мама откашлялась:
— Не знаю, дорогой, ты действительно считаешь, что они хорошо смотрятся в кабинете?
По выражению ее лица я понял, что часы ей нравятся вовсе не до такой степени, как папе.
— А куда мы их еще можем поставить? — спросил папа.
— Ну, может быть, в гараж?
Папа рассмеялся:
— Хорошая шутка!
Мама покачала головой. Она не шутила. Но и не сказала ни слова больше.
— Мне кажется, дорогая, в кабинете этим часам самое место, — прибавил папа.
На правой боковине часов я обнаружил маленький циферблат. Поверхность у него была позолоченная, и выглядел он как циферблат миниатюрных часов. Но там была только одна стрелка.
Крохотные цифры, написанные черной краской, шли по кругу циферблата, начиная с 1800 и заканчиваясь на 2000. Тоненькая золотая стрелка указывала на 1995.
Стрелка не передвигалась. Пониже циферблата в дерево была утоплена золотая кнопочка.
Не трогай эту кнопку, Майкл, — предупредил папа. — Этот циферблат показывает текущий год. Этой кнопкой передвигают стрелку к следующей цифре года.
Довольно глупо, — заметила мама. — Кто же это, интересно, забудет, в каком году он живет?
Папа не ответил ей.
— Понимаешь, часы были сделаны в тысяча восьмисотом году, с которого и начинается отсчет. Каждый год стрелка передвигается на одно деление к следующей цифре.
— А почему все заканчивается на двухтысячном году? — спросила Тара.
Папа пожал плечами:
— Не знаю. Думаю, что часовой мастер с трудом мог вообразить себе наступление двухтысячного года. А может быть, он решил, что часы не проживут дольше.
— Он, наверное, думал, что в тысяча девятьсот девяносто девятом году наступит конец света, — предположил я.
— Вполне возможно, — согласился папа. — В любом случае, пожалуйста, не трогайте эту стрелку. Впрочем, я бы не хотел, чтобы вы прикасались к этим часам вообще. Они совсем старые и очень-очень хрупкие. Договорились?
— Ладно, папа, — сказала Тара.
— Обещаю, — согласился я.
— Посмотрите, — сказала мама, показывая на часы, — время — шесть. Обед почти…
Слова мамы потонули в громком звуке гонга. Маленькая дверка, расположенная прямо над циферблатом, распахнулась — и оттуда выскочила птица. У нее была самая отвратительная голова, которую я когда-либо видел у птиц, и она подпорхнула прямо к моему лицу.
Я вскрикнул:
— Она живая!
