Глава 27

Что из этих двух воспоминаний правда, что нет, я не знаю до сих пор. Мне было тогда всего восемь, и я так часто воспроизводил случившееся у себя в голове, так много думал, снова и снова, что уже не могу докопаться до истины. О том, что произошло потом, я знаю, мне рассказали. Малыша нашла мать. Она заметила, что входная дверь открыта, вспомнила об Оливере, выскочила наружу и увидела его сидящим на крыльце, у стены. Он хотел подняться ей навстречу и тут же упал. Видимо, на «Скорой» не включали сирену — я ее не слышал, и мама тоже, — ничего удивительного, так рано в субботу машин на дорогах мало. Мне не сказали, когда он умер — в машине, в больнице или его не стало, когда я еще не преодолел и полдороги домой. От чего — да, говорили: от внутреннего кровотечения. Удар был таким сильным, что он получил слишком серьезные повреждения и просто не мог выжить. Это не укладывалось у меня в голове. В обоих своих воспоминаниях я как будто врезался в маленький холмик, в твердый валун, так что сам полетел с велосипеда, и даже руль у меня сорвало. Как могло что-то настолько крепкое снаружи оказаться таким хрупким изнутри? Неужели человек так неудачно устроен? И ведь ни капли крови, ничего, что можно было бы заметить… Как же так? Здоровый, коренастенький двухлетний малыш просто вдруг раз — и умер.

Сейчас, восемь лет спустя, я вновь посмотрел на землю, но крови нигде так и не увидел. Никаких следов случившегося. Только обратив внимание, как кто-то смотрит на меня из окна соседнего дома, я пришел в себя и понял, что сам не знаю, сколько там простоял. Я зашагал обратно вверх по Хоторн-роуд — мимо изгиба тротуара, в гору, номера домов вновь начали понемногу приближаться к пятидесятым-шестидесятым. Я не думал о том, что дальше; я не думал вообще ни о чем, просто шел к своему старому дому.

Подняв глаза, я увидел какого-то человека, который, опершись на зеленую деревянную калитку и выставив наружу крепкие, мускулистые руки, смотрел на меня. Приблизившись, я узнал мистера Моула. Неужели еще жив — он и тогда казался мне ужасно старым! Но вот он, стоит передо мной и на вид все такой же. Дойдя до него, я остановился. Некоторое время мы глядели друг на друга, потом он сказал:

— Неужто малыш Дональд Бейли из семьдесят пятого?

Я был выше, и ему приходилось задирать голову.

— Малыш, да уж! — повторил он с улыбкой.

В доме тоже все осталось по-прежнему, разве что ковер другой. Я вспомнил, что мистер Моул каждый год подновлял дом внутри, но всегда придерживался одних и тех же цветов, так что обстановка не выглядела ни слишком старой, ни совсем новой, будто с иголочки.

Мы сели в гостиной с чаем. Я огляделся.

— А Грязлика нет?

Мистер Моул покачал головой:

— Умер вскоре после того, как вы уехали. Я подумывал завести другого пса, да так и не решился.

Он подул на свою чашку.

— Как мама?

— Нормально.

— Передавай ей от меня привет.

В холле пробили часы. Набежавшее облачко закрыло солнце, и в комнате потемнело.

— Она знает, что ты здесь?

Я помотал головой.

— Так я и думал. — Он покивал. — По-моему, зря она так тебя тогда утащила. Я все понимаю, но, по-моему, это было неправильно.

Я уставился в пол. Сейчас, восемь лет спустя, рядом наконец был кто-то, кто знал о случившемся и, возможно, не отказался бы поговорить об этом, но я не мог заставить себя сказать ни слова — пусть все останется там, в прошлом.

— Сколько же тебе стукнуло, Дональд? — Он наклонил голову набок и прикрыл один глаз, подсчитывая в уме. — Пятнадцать?

— Шестнадцать, — ответил я.

— Шестнадцать!.. Ну и как ты живешь? Что нового? Почему решил приехать?

Я не знал, что ему отвечать. Перед глазами у меня был только Джейк, лежащий на дне карьера, и пятно крови, в ушах стоял крик мальчика при падении. Повисло молчание, потом мистер Моул вдруг встрепенулся.

— Подожди-ка немножко, Дональд.

Он поднялся наверх, и я услышал, как он ищет там что-то, открывая дверцы шкафов и выдвигая ящики. Несколько минут спустя мистер Моул появился со старой пластмассовой моделькой космического корабля, которую нес на вытянутых руках, будто собирался вручить мне орден. На морщинистом лице играла широкая улыбка.

— Помнишь, Дональд? Помнишь, как ты его любил?

Он передал модель мне, и я, взяв, повертел ее перед глазами. Это был шаттл «Колумбия», подарок на день рождения, моя любимая игрушка. Я всюду таскал ее с собой и буквально не выпускал из рук.

— Откуда она у вас?

— Когда последний раз ты оставался у меня — незадолго до того, как вы уехали, — то пришел с ней, как всегда, и я поставил ее на сервант, чтобы не сломать ненароком. И потом ты про нее забыл — твоя мама вернулась раньше времени и куда-то спешила. Я все собирался занести, а тут вы вдруг уехали, и никто толком не знал куда. Вот она и лежала у меня все это время.

— И вы ее не выбросили?

Он пожал плечами.

— Как же я мог? Ты так ее любил, у меня просто духу не хватило бы. Да я и забыл о ней, вспомнил пять минут назад.

Я повертел модельку в руках. Вот она действительно стала меньше. Я запомнил ее большой, длинной, тяжелой — как будто в ней и правда была вся начинка космического корабля в миниатюре. Сейчас же я держал легенькую дешевую игрушку, выцветшую и старую.

— Ты целый год, как приходил, всегда ее с собой притаскивал. И книги про космос, помнишь?

Я помнил. И первое свое «исчезание» на Нептун, куда я бежал с Земли, — тоже. И как я смотрел из окна спальни в ночное небо, зная, что звезды, которые я вижу, возможно, давно мертвы, и все же не понимая, как это, не веря, что это на самом деле так.

— Я всегда думал, что ты станешь космонавтом, — проговорил мистер Моул, с улыбкой глядя на меня.

Я кое-как улыбнулся в ответ.

— Ну, ты ведь останешься на ужин?

Я не успел ответить, как он поднялся и направился на кухню. Минуту спустя донесся стук ножа о доску. Откинувшись на стуле, я закрыл глаза и вдохнул запах комнаты. Этот дом был самым счастливым местом в моей жизни, но я чувствовал, что, оказавшись в нем теперь, я только разрушаю это ощущение.

Когда я сидел за столом, пытаясь пропихнуть в себя хоть кусочек, мистер Моул спросил:

— Дональд, не хочешь позвонить маме? Дать ей знать, где ты?

Я мотнул головой.

— Это ведь нехорошо, правда? — Он улыбнулся.

Я попытался улыбнуться в ответ, но у меня не вышло.

Мистер Моул вымыл посуду, и я хотел уже уходить — у меня как раз возникла мысль, куда двинуться дальше, — однако он сказал, что сейчас приготовит мне спальню. Сразу дала о себе знать усталость, ноги у меня буквально подогнулись, и я плюхнулся обратно на стул. Я лег рано и проспал почти до полудня. Когда я наконец спустился вниз, мистер Моул буквально силой усадил меня завтракать и, оставив одного, сам отправился поработать в саду. Поев, я вышел следом и стал помогать ему, совсем как много лет назад. Когда время близилось к четырем, я сказал, что мне пора — нужно еще кое-куда зайти.

— Дай маме знать, что с тобой все в порядке, Дональд. Она наверняка места себе не находит.

Я кивнул, и мистер Моул проводил меня до забора. Мы пожали руки — прямо как в кино, — он прикрыл калитку, оперся на нее так же, как вчера, свесив наружу кисти, и смотрел мне вслед, пока я спускался по Хоторн-роуд, направляясь в центр городка.

В библиотеке мне сказали, что нужно доехать автобусом до местечка, которое называется Хетерсби, а оттуда — мили три пешком. Вообще-то в основном туда ездят на машине. Автобус тащился еле-еле, петляя зигзагами между деревушками и поселками и простаивая на каждой остановке минут по десять, хотя почти никто в него не садился. Наконец водитель повернулся ко мне и буркнул:

— Приехали, Хетерсби.

Стоило мне только выйти, как я увидел то, ради чего сюда приехал. Пропустить это сооружение было сложно — оно одно возвышалось над горизонтом такой громадой, похожее на исполинскую спутниковую тарелку. Снизу его поддерживали ажурные металлические конструкции, из центра прямо в небо торчала антенна. Телескоп Пилчарда, наконец-то я до него добрался. На телескоп он не походил совершенно. Я зашагал вперед.

Оказавшись у входа, я миновал парковку и по знакам добрался до бюро экскурсий. Я взялся за ручку двери, но та была закрыта. Появившийся мужчина в форменной куртке и с рацией сказал мне, что они работают только до пяти; можно просто пройтись до основания телескопа и обогнуть его вокруг по дорожке. Ворота запирают в восемь, так что у меня есть сорок минут. Он показал мне, куда идти, и я двинулся в ту сторону.

Так поздно никого из посетителей уже не было. Я стоял в одиночестве, задрав голову вверх. Вдоль дорожки торчали выцветшие щиты, рассказывающие о Томасе Пилчарде и названном в его честь телескопе, я задерживался у каждого, однако не мог ничего понять — слова просто отказывались складываться во что-то осмысленное. Я вновь взглянул на телескоп, но перед глазами у меня был только лежащий в карьере Джейк. Ноги у меня подогнулись, и я опустился на скамейку. Вскоре где-то захрипел громкоговоритель: «Через десять минут мы закрываемся, просьба к посетителям покинуть территорию». Я осмотрелся по сторонам и заметил невдалеке дощатый сарайчик под деревьями. Укрывшись за ними, я стал ждать. Через несколько минут появился охранник с рацией. Прошел, насвистывая, по дорожке, свернул к будке и заглянул внутрь. Возвращаясь обратно на тропинку, он нагнулся и поднял из травы маленького плюшевого мишку, повертел в руках, сунул в карман куртки и удалился. Лязгнули ворота, заработал двигатель, донесся шум отъезжающей машины.

Переместившись в сарайчик, я уселся на пол и стал смотреть на телескоп, огромный и безмолвный. Где-то там, высоко-высоко, заканчивалось небо и начинался космос со звездами и планетами. Где-то там вращался вокруг своей оси Нептун — так же, как и всегда. Понемногу опускались сумерки, темнело — сперва постепенно, потом громадный силуэт телескопа начал стремительно исчезать из виду. Заснул я куда быстрее, чем думал, но спал плохо — мне виделись падающие и искалеченные дети. Утром, разбуженный пением птиц, я чувствовал себя еще хуже, чем после того, как мне сказали о смерти Оливера Томаса.

Наконец появился охранник, вновь обошел вокруг телескопа по дорожке и минут через десять отпер ворота. Через полчаса начали прибывать посетители. Первыми оказались мужчина с маленькой девочкой, которую он держал за руку. Они подошли к охраннику, и мужчина принялся что-то объяснять, поглаживая застенчиво молчавшую девчушку по голове. Охранник нагнулся и, достав из кармана мишку, протянул ей. Та, просияв улыбкой, схватила игрушку и прижала к груди, покачивая. Взрослые засмеялись, пожали друг другу руки, и отец с дочкой, по-прежнему крепко обнимавшей мишку, двинулись обратно к парковке. Я подождал, пока появились еще посетители, выбрался из будки и зашагал к выходу. Никто не обратил на меня внимания, и я, миновав ворота, пересек парковку и вновь оказался на дороге. Куда идти дальше, я не знал.