31
Мальчик таил в себе печаль, глубокую боль – раньше ее не было, – и она давила больше, чем боль, поселившаяся в его ноге.
– Здесь живу только я; не понимаю, кого ты ищешь, – говорил мне Итан, когда я проверял каждый угол в доме. – Я хотел завести семью и даже пару раз почти женился, но так и не вышло. Даже несколько лет жил с одной женщиной в Чикаго.
Мальчик стоял, слепо глядя в окно, печаль усиливалась.
– Джон Леннон сказал, что жизнь – это то, что с нами случается, пока мы строим планы. По-моему, очень правильно.
Я подошел к мальчику и сел, подняв лапу, чтобы тронуть его бедро. Он опустил взгляд.
– Знаешь, Малыш, давай наденем тебе ошейник.
Мы поднялись в его комнату, и Итан снял с полки коробку.
– Так, посмотрим… Ага, вот он.
В коробке что-то звякнуло, Итан вытащил ошейник и встряхнул его. Звук был такой знакомый, что я задрожал. Когда я был Бейли, это звяканье исходило от меня.
– Его носил мой другой пес – давным-давно. Бейли.
Я завилял хвостом, услышав свое имя. Мальчик показал мне ошейник, и я обнюхал его, впитывая совсем слабый запах другой собаки. Запах меня, понял я. Я нюхал себя – очень странное чувство.
Итан несколько раз встряхнул ошейник.
– Какой хороший был пес Бейли! – Посидев немного, задумавшись, он посмотрел на меня и заговорил. Голос звучал хрипло, я чувствовал волну сильных чувств от мальчика – печаль и любовь, сожаление и скорбь. – Пожалуй, лучше купить тебе собственный ошейник, Малыш. Не нужно заставлять тебя подлаживаться под этот. Бейли… Бейли был совершенно особым псом.
Я напрягся, когда на следующий день мы на машине приехали в город – я не хотел обратно в клетку, ко всем этим лающим собакам. Но оказалось, что мы просто приехали за мешками еды и жестким ошейником на мою шею. Когда мы вернулись домой, Итан прикрепил на него звенящий жетончик.
– Тут написано: «Меня зовут Малыш. Мой хозяин – Итан Монтгомери», – сказал мне мой мальчик, держа жетончик в руке. Я повилял хвостом.
После нескольких таких поездок в город я перестал переживать – не похоже было, чтобы Итан собирался меня бросить. Я больше не жался к его ногам и бродил сам по себе, расширив свою территорию на всю Ферму. Особое внимание я уделял почтовому ящику и другим местам у дороги, куда походили другие самцы.
Пруд был на своем месте, и на его берегах по-прежнему обитала стайка глупых уток. На мой взгляд, утки были те же самые. Впрочем, не важно; увидев меня, они так же испуганно прыгали в воду и плыли обратно. Я знал, что нет смысла гоняться за ними, но все равно гонялся – просто для забавы.
Итан много времени проводил на коленях на большом влажном участке земли за домом, и я уяснил, что он не хочет, чтобы я задирал там лапу. Он разговаривал со мной, играя с землей; я слушал и вилял хвостом, услышав свое имя.
– Скоро будем ездить на ярмарку по воскресеньям; замечательное время. За мои помидоры мы получим кучу денег, – говорил он.
Однажды я утомился от копания в земле и пошел в сарай. Таинственная черная кошка давно пропала – нигде не осталось ее запаха, и я почему-то расстроился. Это была единственная кошка, с которой мне было приятно встречаться.
Нет, не совсем так. Несмотря на то что мне часто доводилось раздражаться на Чиньку, ее бесстыдная любовь все-таки доставляла удовольствие.
В углу сарая я нашел стопку старых одеял, заплесневелых и гниющих. Сунув в кучу нос и глубоко вдохнув, учуял знакомый и приятный запах. Дедушка. Именно тут мы с ним занимались «по хозяйству».
– Мне полезно гулять, ходить, – сказал Итан. – Сам не пойму, чего это я раньше не завел собаку. Мне полезно двигаться.
Иногда мы вечером обходили вокруг Фермы по утоптанной тропинке, которая сильно пахла Троем; а иногда мы ходили по шоссе. Каждый раз у дома Ханны я чувствовал что-то от моего мальчика, однако мы не останавливались и не заходили в дом, чтобы увидеть девочку. Непонятно, почему-то я не чувствовал ее запаха; ведь помнил, что Карли из собачьего парка была вся покрыта запахом Ханны.
Как-то вечером мы шли мимо дома Ханны, и я вдруг понял то, что мне раньше не приходило в голову: боль, которую прячет в себе мой мальчик, очень похожа на боль, которую я ощущал в Джейкобе. Это горе одиночества, чувство, что кого-то потерял.
Впрочем, иногда эта боль проходила. Итан любил лупить тростью по мячу, посылая его по дорожке, чтобы я догнал и вернул его. Мы часто играли в эту игру – я бы стер до основания подушечки на лапах, лишь бы радовать моего мальчика. Когда я поймал мяч в высоком прыжке, на лету, как кусочек мяса, брошенный из-за забора, Итан весело засмеялся.
Однако бывало и так, что его затягивал черный водоворот тоски.
– Вот уж не думал, что моя жизнь так обернется, – хрипло сказал он однажды вечером. Я ткнулся в него, стараясь развеселить. – Совсем один, даже поговорить не с кем. Заработал кучу денег, но работа очень быстро надоела мне, и я ее бросил – и все равно не получил удовольствия.
Я побежал за мячом и положил его на колени Итану, но он смотрел в сторону; его боль была так очевидна, что хотелось выть.
– Эх, Малыш, не все получается так, как планируешь. – Итан вздохнул. Я толкал носом мяч по коленям мальчика и наконец добился ответа: мальчик рассеянно бросил мяч, и я помчался за ним.
– Хороший пес, Малыш, – сказал Итан. – Что-то мне не хочется играть.
Я расстроился. Я был хорошим псом, который снова со своим мальчиком. Но он несчастлив и ведет себя не так, как большинство людей, которых удавалось найти и которым Джейкоб или Майя давали одеяла и пищу и везли к семье.
Вот тут-то до меня дошло, что мое предназначение в этом мире – не просто искать, но и спасать. Поиск мальчика – только часть уравнения.
Мне вспомнилось, что Джейкоб носил внутри то же самое темное чувство. Когда мы встретились с ним снова – тогда с Майей в школе, – у него была семья: ребенок и женщина. Он был счастлив – так же, как счастлив был Итан, когда они с Ханной сидели на крыльце и хихикали друг с другом.
Чтобы спасти Итана, ему нужно найти семью. Ему нужна женщина и ребенок от нее. Тогда он будет счастлив.
На следующее утро, пока Итан работал в земле, я побежал по дорожке на шоссе. Хотя козьей фермы уже не было, я нашел новые запахи-ориентиры, когда катался на машине, и теперь добраться до города мне было так же просто, как гулять по заднему двору Фермы. В городе я тут же пошел в собачий парк, но меня постигло разочарование – Карли нигде не было. Я немного поборолся с собаками на дворе, больше не опасаясь, что меня заметят люди, – теперь я был псом Итана, я был хорошим псом, я был в ошейнике, я был Малышом.
Немного позже ко мне подбежала Карли, обрадованная моим возвращением. Пока мы играли, я наслаждался запахом Ханны на шерсти Карли, свежим и сильным.
– Привет, песик, сто лет тебя не видела. Прекрасно выглядишь, – сказала женщина на скамейке. – Наконец-то тебя начали кормить!
Женщина выглядела очень усталой и, встав примерно через полчаса со скамейки, уперлась руками в спину.
– Ох-х-х! Почти… – вздохнула она. Затем потихоньку пошла по аллее, а Карли бегала вокруг нее. Я держался рядом, и мы вдвоем погнали несколько белок врассыпную.
Когда женщина, пройдя два квартала, свернула в переулок и открыла дверь к дому, я не побежал следом за Карли. Я уселся на пороге, готовый ждать. Я играл прежде в эту игру.
Через несколько часов на дорожке остановилась машина, и женщина с белыми волосами выскользнула с переднего сиденья. Я пробежал несколько шагов навстречу.
– Привет, песик, пришел поиграть с Карли? – сказала она, дружески погладив меня по голове.
Голос я узнал еще прежде, чем обнюхал: Ханна. Мой хвост завилял сам, я завертелся у ее ног, моля, чтобы ее руки тронули меня, и у меня получилось. Дверь дома распахнулась.
– Привет, мам. Он шел за мной от самого парка, – сказала женщина, стоя на пороге. Карли выскочила из дома и сунулась ко мне. Я отпихнул ее плечом – мне нужно было внимание нашей девочки.
– И где же ты живешь, а? – Руки Ханны потянулись к моему ошейнику, и я сел. Карли тут же полезла ко мне своей мордой.
– Отойди, Карли, – сказала Ханна, отодвинув ее.
– «Меня зовут Малыш», – медленно произнесла Ханна, держа мой жетон.
Я завилял хвостом.
– «Мой хозяин»… господи…
– Мама, что там?
– «… Итан Монтгомери».
– Кто?
Ханна выпрямилась.
– Итан Монтгомери. Этого человека… этого человека я знала когда-то, очень давно. Еще когда я росла.
– Вроде возлюбленного, да?
– Ну да, вроде того. – Ханна коротко рассмеялась. – Мой… первый возлюбленный.
– Первый? Ничего себе. А это его собака?
– Его зовут Малыш. – Я вильнул хвостом. Карли пожевала мне морду.
– И что нам делать? – спросила женщина.
– Делать? Ну, думаю, ему надо позвонить. Он живет на прежнем месте, дальше по дороге. Ты далеко забрался от дома, Малыш.
Мне уже надоела Карли, которая, похоже, ничего не понимала и все пыталась забраться мне на спину. Я полаял на нее, она села, прижав уши, потом снова прыгнула на меня. Некоторые собаки только о себе и думают.
Я ни секунды не сомневался, что Ханна вернет меня моему мальчику, а когда Итан ее увидит, то девочка больше не будет для него потерянной. Я словно занимался работой – искать-показать, но теперь они должны сами сложить все вместе.
Так и вышло. Примерно через час машина Итана затормозила на дорожке. Я отскочил от Карли, которую прижимал к земле, и бросился к моему мальчику. Ханна сидела на пороге; она поднялась и стояла нерешительно, пока Итан вылезал из машины.
– Малыш, да что ты вообще тут делаешь? – спросил он. – Давай в машину.
Я прыгнул на переднее сиденье. Карли поставила передние лапы на дверцы машины, стараясь обнюхать меня через окно, как будто мы последние четыре часа не общались нос к носу.
– Карли, лежать! – скомандовала Ханна.
– Да все нормально. Привет, Ханна.
– Привет, Итан. – Они с минуту смотрели друг на друга; потом Ханна засмеялась. Они неуклюже обнялись, коротко коснувшись друг друга лицами.
– Не понимаю, как это вышло, – сказал мой мальчик.
– Ну, твой пес гулял в парке. Моя дочка Рэчел бывает там каждый день – она уже неделю переходила, и доктор хочет, чтобы она больше двигалась.
Мне казалось, что Ханна нервничает, но это была ерунда по сравнению с Итаном. Его сердце судорожно прыгало, в нем бурлили сильные запутанные чувства.
– Не пойму… Я ведь не ездил в город. Похоже, Малыш сам прошел всю дорогу. Не представляю, что его заставило.
– Ну… – сказала Ханна.
Они стояли и смотрели друг на друга.
– Зайдешь? – спросила, наконец, она.
– А, нет-нет. Мне нужно домой.
– Ладно.
Они еще постояли. Карли зевнула и, присев, начала чесаться.
– Я хотел тебе позвонить, когда узнал о… Мэтью. Сочувствую твоей потере, – сказал Итан.
– Спасибо, – ответила Ханна. – Итан, прошло пятнадцать лет.
– Я и не думал, что так давно.
– Да.
– А ты приехала насчет малышки?
– Нет, теперь я тут живу.
– Правда? – Итана, кажется, что-то поразило, но, оглядевшись, я не увидел ничего удивительного – только белка в нескольких домах от нас спустилась с дерева и что-то копала на земле. Я расстроился, что Карли смотрит не в ту сторону.
– Я переехала почти два года назад. Рэчел с мужем живут со мной, пока в их доме готовят комнату для ребенка.
– А…
– Им стоило бы поспешить, – рассмеялась Ханна. – Она уже… большая.
Мальчик засмеялся. Когда он замолчал, что-то похожее на печаль стало исходить от Ханны. Страх Итана пропал, и на него тоже словно напала странная грусть.
– Ладно, Итан, приятно было повидаться.
– Классно, что увиделись, Ханна.
– Ну да. Пока.
Она повернулась к дому. Итан пошел вокруг машины. В нем перемешались злость, страх, печаль и сомнения. Карли по-прежнему не замечала белку. Девочка поднялась до верхней ступеньки. Итан открыл дверцу машины.
– Ханна! – вдруг позвал он.
Она повернулась. Итан длинно, судорожно вдохнул.
– Просто интересно… ты не захочешь как-нибудь на ужин приехать? Может, тебе понравится; ты ведь давно не была на Ферме. Я все в саду вожусь. Помидоры… – Его голос угас.
– Итан, ты научился готовить?
– Вроде того. Я хорошо умею разогревать.
Они оба засмеялись; и печаль вдруг покинула их, словно ее и не было.