Глава 10
Попозже я направляюсь в конюшню и вижу, как Ева ведет Бержерона на открытый манеж. В одной руке у нее корда. В другой — длинный кнут.
Я спрашиваю:
— Что ты собираешься делать?
Она смотрит на меня как на слабоумную. И вероятно, не без причины.
— Жан Клод велел мне его погонять, чтобы не брыкался, — неохотно поясняет она.
— Надень шлем.
Она тотчас повышает голос:
— Мам, но я его просто на корде буду гонять! Хочешь, чтобы я выглядела идиоткой?
— Он ведь жеребец. Надевай шлем, говорю!
Она ворчит:
— Да ну тебя, мам…
Поворачивает Бержерона и ведет обратно в конюшню. Гравий плохо приспособлен для того, чтобы громко топать, но она все же пытается.
Добравшись до офиса, я вытаскиваю папку с бумагами Берманов и обнаруживаю, что задаток, на который я так рассчитывала, отсутствует.
У меня екает сердце. Без этих денег нам может не хватить на покрытие займа и жалованье персоналу. Какое-то время мы протянем, но в дальнейшем, если я не найду клиентов для освободившихся денников, нам хана.
Я угрюмо созерцаю опустевшую баночку из-под коки, раздумывая, возымеет ли мой звонок Иэну какие-то последствия. Может, я все-таки спятила? Может, я полностью проиграла? Сунула нос не в свое дело, так это вроде бы называется? И что будет, если Мутти узнает? Тогда мне головы не сносить. А еще — если ей станет известно, что произошло на конюшне. Значит, надо сделать так, чтобы этого не случилось.
Я запускаю интернет-браузер — передохнуть несколько минут… Час спустя в дверь офиса осторожно стучат.
— Э-э-э… Аннемари?
Я закрываю окошко браузера, но головы от экрана не поворачиваю.
— Что такое, Пи-Джей?
— Когда нам привезут опилки и сено?
— Пока точно не знаю, — говорю я.
Не сознаваться же, что я до сих пор не удосужилась их заказать.
— Вы уж сразу скажите мне, когда будете знать.
— Непременно. Как только, так сразу.
Он настаивает:
— А «сразу» — это примерно когда?
— Попозже.
— Я к тому, что у нас всего на два дня припасу осталось.
Меня охватывает ужас.
— Что-что?
— Так я уж которую неделю за вами с этим хожу, — говорит он, кажется и сам несколько перепуганный.
— Господи Иисусе, — выдыхаю я и разворачиваю компьютерное кресло к арене.
Я сама себя проглотить готова и не хочу, чтобы Пи-Джей видел выражение моего лица.
— Ладно, ладно, я все устрою. Прямо сейчас.
Он исчезает за дверью, а я тянусь к неряшливой куче бумаг, громоздящейся на столе. Я роюсь в ней, ищу телефонные номера — я совершенно точно записывала их несколько дней назад. Потом отодвигаю вконец разворошенную кучу. Перво-наперво мне соглашение о разводе нужно прочесть.
Покончив с этим, я звоню Кэрол.
— Кэрол Мак-Ги слушает, — произносит она, когда секретарша нас соединяет.
— Что-то нехорошее творится, — говорю я. — В чем дело?
Следует пауза.
— Аннемари? — спрашивает она.
— Да, Аннемари слушает.
— Погоди, не гони гусей. Переведи дух, сосчитай до…
— Не пойдет, — качаю я головой.
Встаю и принимаюсь ходить туда-сюда, насколько позволяет длина провода.
— Что происходит?
— О чем ты?
— Да вот, соглашение прочитала…
— Та-ак, — тянет она. — Судя по голосу, ты расстроена…
— Еще как!
— А ты какую версию прочитала?
— Ту, которая вчера пришла.
— Тогда не понимаю! Он шестьдесят процентов тебе предлагает. Это очень неплохо…
— Вот именно. Даже слишком. Спрашивается, с чего бы?
— Есть какие-то предположения?
— Нет пока, ясно только, что тут чем-то воняет…
— Чем именно, Аннемари? Выражайся точнее. Думаешь, речь идет о чем-то вроде спрятанных ценностей?
— Вот это как раз вряд ли, — говорю я, продолжая расхаживать вдоль стола.
Трубку я прижимаю плечом, пальцы играют с проводом.
— Тогда я не понимаю, что тебя не устраивает, — медленно произносит она.
— Да неужели? Он ведь сам адвокат. То есть знает прекрасно, что конкретно мне причитается. Зачем предлагать больше?
— Ну, может, вину чувствует, — говорит Кэрол.
Кажется, она едва сдерживает раздражение.
— Если ты вправду не думаешь, что он что-нибудь утаивает, мой совет — подпиши, пока он не избавился от этого чувства…
Я шлепаюсь в кресло.
— Аннемари?
— Ага, — говорю я.
Выдвигаю ящик и роюсь в нем на предмет таблеточки тайленола.
— В смысле «да»?
— Не знаю пока.
— Слушай. Я понимаю, ты вся на нервах. Но скоро суд, и, если мы вовремя не заполним прошение, чтобы судья его прочитал, мы…
— Ну хорошо, хорошо, — говорю я. — Я подпишу.
Со стуком задвигаю ящик. Тайленола нет.
— Слава богу. Можешь мне его прямо сегодня факсом послать?
— Наверное, — говорю я.
— То есть «да»?
— Да. То есть «да».
— Ну вот и хорошо. Ты только не забудь, ладно? Если появятся вопросы, сразу звони. Если все пойдет как надо, увидимся недели через две…
— Зачем?
— На слушаниях.
— Не поеду я на эти слушания, — говорю я растерянно.
С чего она взяла, что мне надо там быть? Зачем я тогда ее наняла?
— Тебе обязательно надо там быть. Сторона, подающая прошение, обязана присутствовать лично.
Я роняю голову на стол. Волосы падают, пряча лицо.
— Я знаю, Аннемари, тебе трудно, но я там буду с тобой. Можем встретиться прямо в суде, но если хочешь, приходи заранее в мой офис, вместе и отправимся…
Кэрол снова говорит ласково и утешительно, приводя меня в чувство. Меня укрощают, точно Еву или какую-нибудь лошадь.
— Хорошо, приду в офис, — говорю я сквозь упавшие волосы.
— Отлично, так будет лучше всего. Только, Аннемари, не забудь прислать подписанный экземпляр сразу, как сможешь! Я должна подшить его к делу…
— Договорились. Сегодня пришлю.
— Ты держись. Все уже почти позади.
— Ага, — повторяю я обессиленно.
В трубке щелкает — она дала отбой. Я тоже кладу трубку и некоторое время тупо разглядываю телефон.
А теперь, чтобы не задерживать людям зарплату, мне надо выяснить, не согласится ли банк на некоторую отсрочку очередного взноса по займу…
* * *
Банковский менеджер мне не нравится. Ни вот на столечко. Надеть бы эту тетку на вертел и поджарить на гриле!
Понятно, я сама не подарок, но в ней нет ничего человеческого. Она безразлично уведомляет меня, что да, конечно, платеж можно отсрочить, но за такую привилегию я должна заплатить. Несколько сот долларов.
Я пытаюсь возражать, инстинктивно приводя веский аргумент — мы, мол, в жизни ни разу не задерживали платежа. Похоже, я угадала, потому что этот Аттила в юбке моих слов не оспаривает. Но и позиции своей не меняет. Я могу заплатить позже — но больше.
Впрочем, это лишь начало очень скверного утра. Следующий звонок — поставщику опилок. Выясняется, что он может их привезти не ранее следующей недели.
— Только на следующей? Ой, нет, это слишком поздно.
— Раньше у меня никак не получится, все расписано до субботы, — отвечает он.
— Ну пожалуйста, — умоляю я. — Иначе моим лошадям трое суток на голом полу придется стоять. Помогите, пожалуйста!
— Но мне правда никак. У нас всего один грузовик.
— Я если я раздобуду машину и сама ее загружу?
— Этого я не могу допустить.
— Почему?
— Служебные обязанности не позволяют. Слушайте, если у вас правда дело швах, езжайте в продовольственный магазин и купите сколько-нибудь опилок в мешках. Я к вам приеду, как только смогу, но у меня правда все расписано под завязку.
Я звоню в фирму — «Корм и семена Килкенни». У них полно опилок в мешках, а как же иначе. Только по цене в двенадцать раз выше оптовой.
С сеном — та же история. Я начинаю ждать нашествия саранчи и других казней египетских.
Наш обычный поставщик сена, тот, что снабжал Мутти годами, ничем не может помочь. Я продолжаю канючить, пытаясь выведать, не набивает ли он цену, но убеждаюсь, что он говорит правду. Он вроде бы знает кого-то, кто может нас выручить. Я звоню этому «кому-то». Сена у него тоже нет, но он знает кое-кого… С одиннадцатой попытки я выхожу на поставщика, у которого сено есть. Всего-то по восемь долларов за кипу.
— Да вы шутите, — вырывается у меня.
— Простите, мэм, — говорит он. — Сами понимаете, дефицит.
— Но мы же по два доллара покупали! Как можно столько заламывать?
— Что поделаешь, дефицит ведь.
— Значит, на чужой беде наживаетесь?
— Мэм, вам нужно сено или нет?
Я медлю… но у него все козыри на руках. А у меня — тридцать три, тьфу, двадцать восемь круглосуточно жующих машины по переработке корма на какашки. И я делаю заказ. Пятьсот кип по восемь долларов каждая… Мне снова хочется удавиться.
Я бессильно опускаю голову на руки и не поднимаю ее с полчаса. Когда я наконец выпрямляюсь, оказывается, что руки прилипли к столешнице. Они с неприятным звуком освобождаются…
Неохота признаваться, но менеджмента с меня хватит. Ну не дается мне управленческая работа. Надо идти к Мутти с повинной, пока слишком поздно не стало.
* * *
Подходя к дому, я замечаю, что фургона нет на привычном месте. Идти обратно в конюшню не хочу, я там сразу в петлю полезу. Я останавливаюсь и сажусь наземь прямо посередине дорожки. Скрещиваю ноги и опускаю голову на руки…
Солнечный жар окутывает плечи, словно жгучее крапивное одеяло. Острые камешки впиваются в ягодицы и ляжки.
Поверить не могу, что дошла до жизни такой… Как я, помнится, оскорбилась, когда Мутти сказала, будто управление конюшней мне не по уму! Я еще фыркала — подумаешь, какая нейрохирургия. Прямо астрофизика…
Но ведь действительно не астрофизика, и от этого только хуже. Я бы справилась, если бы тщательно вдумывалась и вникала. Но вместо этого я бездарно тратила время. Я все лето шарилась в Интернете, выискивая информацию, подтверждающую, что мой конь — это Гарра.
Я судорожно обхватываю руками колени и со стоном раскачиваюсь взад-вперед…
И в это время до меня опять доносится гоготок. Я замираю и вслушиваюсь, не отрывая взгляда от затененного гравия под коленками.
Гоготок доносится снова.
На этот раз я поднимаю голову. Гарра стоит у забора в каких-нибудь девяти футах. И смотрит прямо на меня. Его единственный глаз блестит, окруженный роскошными ресницами, уши насторожены. Подметив мой взгляд, он издает знакомое «хо-хо-хо», и я вижу, как вибрирует нежная кожа его подбородка, носа, ноздрей.
Я вскакиваю и устремляюсь вперед, даже не отряхнувшись от налипших камешков. Я иду, исполнившись спокойной целеустремленности. Не крадусь, но и не бегу.
Меня ведет ощущение неотвратимости. Я перелезаю забор… И вот я стою у плеча этого существа из снов. Я поднимаю руку, чтобы прикоснуться к его шее, но медлю, боюсь, вдруг чудесное мгновение кончится…
Он выгибает шею и тычется носом, его дыхание раздувает на мне хлопчатую рубашку. И тогда я прикасаюсь к нему, по-настоящему чувствую под пальцами тепло его тела. Не веря себе, я ласкаю теплую от солнца шерсть, отслеживаю молнии белых зигзагов, бегущие по кроваво-рыжему фону, заново осваиваю такие знакомые изгибы. Я будто былого возлюбленного повстречала. А он все фыркает, принюхивается, вскидывает голову…
Он поворачивается, и я несмело тянусь к изуродованной шрамами голове. Очень-очень осторожно трогаю щеку… Я касаюсь его слепой стороны, но — вот чудо! — он не отдергивает голову. Прикосновение не пугает его. Я ощупываю голую черную кожу рубцов, миную пустую глазницу и забираю в кулак ухо. Я наклоняюсь к нему, чуть не наступая на передние копыта, и моя рука скользит по его груди, по нежной и шелковистой шубке, мои пальцы находят завиток, который — кто бы сомневался — отыскивается на положенном месте…
И вдруг все-все-все на свете делается до невозможности ладно и хорошо…
* * *
Когда возвращаются Мутти и папа, я сижу за кухонным столом. Гарриет устроилась у меня на коленях. Она подошла ко мне и вежливо попросила ее поднять. Она никогда не была диванной собачкой. Ее короткие лапки не предназначены для прыжков. Она большей частью трется в ногах, укладываясь прямо на домашние тапочки.
Сегодня, однако, ей настоятельно потребовалось влезть ко мне на колени.
Можно подумать, она что-то выпрашивает, но дело не в этом. Мне просто очень хорошо. Меня распирает чувство, больше всего похожее на вдохновенный восторг. Я сижу за столом, мечтательно лаская Гарриет. Руки гладят собачью шерстку, но мыслями я пребываю подле коня.
Я даже начинаю сомневаться, а стоит ли рассказывать Мутти про положение дел на конюшне. Я уверена, что найду способ своими силами вытащить нас из прорыва.
Я разместила объявления о свободных местах в денниках. Я сниму наличные с кредиток компании, чтобы заплатить за опилки и сено. Я выплачу людям жалованье из денег, отложенных на погашение кредита. А когда появятся новые коневладельцы, я потребую с них задатки. Положу их на карточки, сделаю выплату по кредиту…
Входят Мутти и папа: Мутти несет пластиковый мешочек с аптечной эмблемой, папа выглядит совершенно прозрачным, но я уже решила ничего не говорить. Я ведь вроде как приехала сюда помочь, а не лишний геморрой создавать.
* * *
Я возвращаюсь в офис, исполнившись решимости. Я — Аннемари, наездница уровня Гран-при. В скобочках — бывшая. Я — Аннемари, два года подряд я брала первый приз Международного сообщества редакторов программных руководств. У меня все получится. Не может не получиться.
Первым долгом я звоню в две газеты и диктую объявления о местах в денниках. Потом за символическую плату делаю то же на четырех веб-сайтах, посвященных выездке. Я даже одолеваю застенчивость и упоминаю свое имя в надежде, что кое-кто еще помнит меня. В завершение я звоню в «Седла Килкенни» узнать, как у них насчет доски объявлений. Такая доска у них есть. Я немедленно запускаю «CorelDRAW» и за какие-то десять минут создаю флаер, суля десять бесплатных занятий счастливцам, которые поместят к нам своих лошадей до начала следующего месяца. Потом стою над работающим принтером с ножницами наготове. Нетерпеливо подхватываю листок — и девятнадцать раз щелкаю лезвиями, производя внизу этакую бахрому с отрывными телефонными номерами.
Я берусь за сумочку, чтобы уехать, когда звонит Дэн. Мне начинает казаться, что день поменял полярность.
— Привет, — говорит он, — это я!
И я попросту хмелею от того, что он не сомневается — его голос будет узнан немедленно.
— Привет, привет!
— Какие у тебя планы на сегодняшний вечер?
— М-м-м… — тяну я, силясь придать голосу томные нотки.
— Отлично, — говорит Дэн. — Я все выбирал удобное время, чтобы посмотреть копыта твоего мальчика, может, ему ортопедические подковы нужны. Нормально будет, если я кузнеца привезу часам, скажем, к пяти?
Сердце у меня падает…
— Да, — говорю я, — конечно.
— Значит, договорились.
Голос у него деловой, таким голосом говорят, когда пора закругляться.
Я робко пытаюсь что-то предпринять.
— Дэн?..
— Да?
— Я тут думала, как бы что-нибудь вкусненькое для тебя приготовить и ужином покормить…
— Вот это было бы здорово. Когда?
— Ну не знаю. Скажем, сегодня…
Я чувствую себя наглой развратницей. Прямо девушка с обложки «Космополитена», берущая быка за рога.
— Отлично! — говорит Дэн.
— Только давай, если можно, поужинаем у тебя? Тут вечно столько народу…
— Да пожалуйста! Скажи только, что мне купить?
— Ничего не надо, я все привезу.
— Еще лучше. Может, сразу и поедем ко мне, когда кузнец все сделает?
— Только тогда тебе придется потом отвезти меня обратно домой.
— Кто бы возражал!
— Ну тогда пока, — говорю я.
Голос, который у меня предназначен для завершения разговора, совсем не деловой. Я почти мурлычу.
— До встречи. Жду с нетерпением…
— Я тоже, — отзывается Дэн.
* * *
По совести говоря, кухарка из меня еще та. Но такое мелкое препятствие меня не остановит. Подумаешь, готовка! Я не училась стряпать потому, что меня это дело никогда не интересовало.
Но я не безнадежна. Я умею готовить спагетти. Поджаривать на гриле сыр и куриные грудки. А после того как Ева торжественно отреклась от поедания мяса — даже освоила несколько вегетарианских блюд, правда довольно простых. Не таких, каких люди ждут от жены преуспевающего юриста, работающего в патентной службе, но что тут поделаешь. И вообще — зачем готовить, когда кругом пруд пруди компаний по выездному ресторанному обслуживанию, готовых помочь вам с любой вечеринкой?..
И вот теперь мне вдруг приспичило научиться. Я хочу соорудить нечто богатое и изысканное. Сложное и великолепное. И преподнести этак небрежно. Одним словом — сшибить Дэна с катушек. В конце-то концов, в эпоху его ко мне личного интереса я была олимпийской надеждой с блистательными перспективами. Значит, надо найти способ его впечатлить. Иначе уроню марку!
У меня так и стоит перед глазами картина: мы с ним у него на кухне. Это должна быть большая, просторная кухня, ведь Дэн живет в старом фермерском доме. Столешницы — гранитные, шкафчики — кленового дерева. Пахнет чесноком, сливочным маслом, чем-то слегка пригоревшим. Дэн неторопливо потягивает вино и с восхищенным одобрением наблюдает, как я сную туда-сюда, словно хлопотливая колибри. Вот я наклоняюсь к плите, у меня аккуратная прическа, голубое платье облегает фигуру, я изящным движением встряхиваю одну сковородку, что-то помешиваю деревянной ложкой в другой, хватаю кухонные рукавицы и с шипением опускаю нечто аппетитное в растопленное масло, кипящее на задней конфорке… Тут же проворно подхватываю с разделочной доски еще что-то тонко нарезанное и в облаке пара бросаю в кастрюльку…
Настоящая кухонная богиня!
Вот бы и в духовке что-то шкворчало, только мне сразу не придумать, что именно. И микроволновка мелодичным писком оповещает, что отработала…
Видение чарующее, но на подготовку к его воплощению в жизнь у меня всего четыре часа, даже меньше. При этом ни малейшей идеи, что бы такое состряпать, пока нет. Я уже молчу о том, как бы на это сподобиться…
Я мчусь в дом и сгребаю с полочки все кулинарные книги Мутти. Их там шесть. Меня не интересуют те, в которых один текст, я выискиваю картинки. Желательно — с пошаговыми инструкциями. Хочу видеть, что как будет выглядеть на каждой стадии приготовления!
Я с первого взгляда вылавливаю блюдо, которое мне необходимо. Рука, правда, за мозгами не поспевает — впопыхах я пролистываю страничку, приходится заново ее разыскивать.
Передо мной — глянцевый разворот. На снимке запечатлен блинный пирог: стопка французских крепов, переложенных слоями ярких привлекательных начинок и соединенных пленочкой легкого сырно-яичного крема. Величественное блюдо, впечатляющее сложностью и совершенством. В качестве гарнира — зеленый салат, припущенные груши, обжаренный козий сыр. Дополним это бутылочкой кьянти — и вот он, ужин вашей мечты. Ну а коль скоро мне так и так блины жарить, почему бы не соорудить креп-сюзет на десерт…
Воображение рисует голубые, с оранжевыми кончиками язычки пламени под сковородкой, которую я при помощи особой кисточки смазываю маслом, — и меня заранее распирает от гордости.
Переписывать ингредиенты мне решительно некогда, я хватаю книгу под мышку — и выскакиваю за дверь.
Я отъезжаю от дома, когда наружу выбегает Мутти. Она размахивает руками, я останавливаю фургон и жду ее.
— Куда это ты собралась? — спрашивает она, подбегая к водительскому окошку.
— В магазин за продуктами.
— Ничего не получится. Мне необходима машина — надо съездить в аптеку.
— Так ты сегодня утром ездила!
Она гневно смотрит на меня.
— И что с того, Аннемари? Твой отец очень болен!
— Мутти, ну пожалуйста. Я скоро вернусь.
— Нет, поглядите на нее! Ты взяла фургон и даже не удосужилась спросить разрешения! Почем тебе знать, что он мне не нужен? Когда наконец ты сюда свою машину пригонишь?
— Вот отгремит суд, и пригоню. Ну пожалуйста, Мутти…
Она выставляет подбородок, и сердце у меня падает.
— Что это тебе так вдруг приспичило?
— Я сегодня Дэну ужин приготовить пообещала. У него дома. И сказала, что все необходимое с собой привезу.
Какое-то время она продолжает грозно смотреть на меня, и когда испаряется последняя надежда, она вдруг говорит:
— Поезжай.
Вот так запросто. Поворачивается спиной и удаляется к дому.
Я не понимаю, что означает эта сцена, но мне все равно. Фургон-то я заполучила!
* * *
Я делаю только одну краткую остановку — заскакиваю в «Седла Килкенни», чтобы отдать флаер, и мчусь в продуктовый магазин. Сразу же оказалось, что зря я не составила список необходимых припасов. Сделай я это, их можно было бы распределить по отделам, вместо того чтобы бестолково метаться из конца в конец торгового зала. Сворачивая в третий раз в отдел «Все для выпечки», я отчетливо понимаю — близится катастрофа. Время подпирает, а я тщетно пытаюсь припомнить, когда последний раз брила ноги. И вообще я начинаю сама себе напоминать бестолкового ребенка из старого комикса, чья дорога домой, отмеченная пунктиром, представляла собой замысловатые кружева.
Когда наконец я приезжаю обратно, на кухне меня ждет Ева.
— Давай-ка помогу, — говорит она, видя, что у меня не хватает рук открыть дверь.
Я с готовностью протягиваю ей гроздья пластиковых мешков, их тонкие ручки оставили красные рубцы у меня на ладонях.
— Ну ты, мам, всего накупила, — говорит она, выставляя сумки на стол и заглядывая то в один, то в другой. — Стряпать собралась?
— Ну да, сейчас к Дэну в гости поеду, — говорю я.
Ева вздрагивает — как бы чуть спотыкается, но я замечаю. Вытащив кочан цикорного салата, она принимается внимательно изучать этикетку.
— Деточка, да пусть все так в мешках и лежит. Посмотри лучше, можно ли запихнуть это в холодильник…
— Сейчас, — говорит она.
Я догадываюсь — Еве что-то от меня надо. Иначе бы уже плешь мне проедала из-за того, что я к Дэну на свидание иду.
— Мам, — начинает она, и я понимаю: вот оно.
Ева открывает дверцу холодильника, оценивая свободное место на полках.
— Можно мне сегодня вечером пойти кое-куда?
— Куда?
— Ну, в город. В «Заграницу».
— С кем?
— С Луисом.
— Ни в коем случае.
Все ее напускное дружелюбие тотчас же улетучивается. Она мрачно спрашивает:
— Почему?
— Сколько ему лет?
— Семнадцать.
— Вот тебе и причина.
— Мам, но мне в октябре будет шестнадцать!
— Вот тогда и начнешь на свидания бегать.
— Это никакое не свидание! Туда вся конюшня едет! У Карлоса день рождения!
— Значит, тебе тем более нечего там делать, — говорю я решительно.
— Но почему?
— Потому, что все эти ребята старше тебя. Возможно, они захотят выпить…
— Не захотят! И потом, я-то в любом случае пить не буду!
— Правильно, не будешь. Потому что никуда не поедешь.
— Ты лицемерка! — взрывается Ева. — Ханжа! Тебе, значит, все можно, а мне все нельзя? Ты, значит, идешь куда хочешь и с кем хочешь, и плевать тебе, что думают остальные! Срань господня! Мам, я всего-то собиралась поужинать в обществе людей, с которыми ты меня заставляешь работать!..
— Отдохни от этой мысли, — говорю я. — Ты пока еще под домашним арестом за курение на сеновале. Кстати, я продлеваю его еще на неделю за «срань», которую тебе сейчас понадобилось ввернуть. Что до остального — тут ты права, я взрослая, а значит, имею право ходить с кем хочу и куда хочу.
— А как же папа?
— Ты к чему клонишь?
— Ему, думаешь, понравится, что ты к своему бойфренду ужинать отправляешься?
— Да какая разница? Он, по-твоему, обо мне думал, когда к своей Соне переезжал?
Сказав это, я понимаю, что ляпнула зря.
Ева смотрит на меня с настоящей ненавистью в глазах. Захлопывает холодильник и выскакивает из кухни.
Какое-то время я гляжу вслед, соображая, не пойти ли за ней. Потом решаю для начала дать ей успокоиться.
Я вчитываюсь в рецепты, разглядываю фотографии, стараясь получше запомнить, что к чему и что за чем. Идеальная картина сегодняшнего вечера не предусматривает подглядывания в шпаргалки. Пусть Дэн думает, что я вдохновенно импровизирую, творю волшебство.
Сооружение блинного пирога включает целых пять рецептов. Сами блины, три разные начинки и сырный крем. Все-таки я пишу кратенькие шпаргалки и прячу в сумочку. Это всего лишь список необходимых продуктов с указанием количества, порядка использования и характера предварительной подготовки — это натереть, это нарезать, из этого приготовить пюре или что там еще. А то вдруг самое важное позабуду.
Когда, почистив перышки, я вновь спускаюсь на кухню, Мутти ополаскивает в раковине шпинат.
— Смотрю, ты успешно съездила, — говорит она.
— Ну да.
— Что собираешься готовить?
— Блинный пирог, а на сладкое — креп-сюзет.
Мутти оборачивается ко мне, забыв про шпинат.
— Schatzlein, ты хоть раз что-нибудь из этого готовила?
Я мгновенно робею, видя, насколько очевидно она не верит в успех.
— Нет…
— Тебе не кажется, что для начала следовало бы состряпать что-нибудь попроще?
— Нет, — говорю я, пересекаю кухню и снимаю с полочки заветную книгу, чтобы еще раз пробежать глазами инструкцию. — Рецепт есть, картинок куча… Все должно получиться!
— В любом случае, — говорит она, — выглядишь ты отлично.
И снова склоняется над шпинатом.
Ее последнее замечание — прямо в точку. Я очень неплохо выгляжу для тридцати восьми лет. Конечно, на лице есть парочка морщин, но улыбка очень удачно их скрадывает. Плюс помада и тушь для ресниц — в общем, я чувствую себя почти красавицей.
Сегодня я наводила блеск дольше и тщательней, чем когда бы то ни было. Я вымыла голову и орудовала Евиной щеткой, пока густые светлые пряди не стали шелковыми и послушными. У меня удачный цвет волос, его только и оценишь как следует, когда начинает появляться первая седина. Собрав волосы в узел на макушке, я невольно залюбовалась результатом. Щеки у меня загорелые, пудра с бронзовым отливом придала им нежный румянец. Еще я целых десять минут отскребала в ванной загрубелые места на подошвах. Мало ли что…
— А вот и твой молодой человек, — говорит Мутти, выглядывая в окошко над раковиной.
Возле пастбища паркуется грузовичок — прибыл Дэн с кузнецом. Я подхватываю сумочку, навьючиваюсь мешками с продуктами и иду их встречать.
Дэн торопится навстречу и забирает у меня пакеты.
— Выглядишь бесподобно, — говорит он, целуя меня в щеку. — Могла бы даже не краситься.
— Да я как бы… — отнекиваюсь я, но щеки у меня горят.
— Ты знакома с Фрэнсисом? — говорит Дэн.
Упрятав сумки в машину, он кивает на кузнеца — тот уже разложил инструменты на откинутом борту грузовичка.
— Нет, не знакома.
— Он очень часто помогает нам в центре. Тратит свое личное время и денег с нас не берет. Хорошо бы ты заплатила немножко ему за визит…
— Ну естественно, — говорю я. — Мне и в голову не приходило заставлять его даром возиться!
Некоторое время Дэн молча смотрит на Гарру. Тот стоит посреди пастбища и, в свою очередь, изучает нас, нюхая ветерок.
— Он правда очень изменился в лучшую сторону, Аннемари, — говорит Дэн.
Упирает руки в бока и поворачивается ко мне.
— Ну так что скажешь? Транквилизатор потребуется?
Я отвечаю:
— Может и не потребоваться. Сегодня он подпустил меня к себе и дал приласкать.
— В конюшню заводить будем?
— Вот это не знаю.
— Как думаешь, он позволит тебе подержать его голову?
— Наверное, да.
— Тогда давай попробуем прямо здесь.
Я открываю ворота и иду через поле. Сухая трава царапает и покалывает ноги в легких сандалиях.
Гарра встречает меня, насторожив уши и приветственно фыркая. Я берусь за недоуздок и легонько почесываю под гривой. Когда я поворачиваюсь, чтобы вести его к воротам, он идет за мной, не дожидаясь, чтобы я потянула за недоуздок.
Я легонько придерживаю коня, пока Фрэнсис берет его переднюю ногу и укладывает себе на бедро. Взяв копыто, кузнец поворачивает его подошвой вверх.
— Отличные ноги, — говорит он.
Я и сама это вижу. Копыта у Гарры, кстати, такие же удивительные, как и все тело. Они розовые с черными полосками разной ширины. Поверхность напоминает штрих-код.
— Невероятно, — говорит Дэн, глядя на смирно и терпеливо стоящего Гарру. — Поверить невозможно, что это один и тот же конь!
Я сияю:
— Всего десять тысяч яблок — и золотой ключик наш…
Фрэнсис работает быстро. Он выдергивает ухнали и отбрасывает старые подковы. Подрезает края бесподобных полосатых копыт инструментом вроде секатора — только очень большого — и наконец выглаживает напильником.
— Дэн, поди-ка сюда на минутку, — говорит Фрэнсис, опуская наземь ногу коня.
Дэн косится на меня, потом обходит Гарру и садится на корточки.
Я тоже перемещаюсь так, чтобы слышать их разговор.
— Ну да, полагаю, ты прав, — говорит Дэн, бережно гладя пясть Гарры.
Я интересуюсь:
— В чем — прав?
— У него, похоже, какая-то беда с суставом, — говорит Дэн.
Замечает выражение моего лица и поспешно добавляет:
— Да нет, ничего такого страшного. Проблем быть не должно.
Я спрашиваю:
— А если бы его в конкуре использовали?
Мы с Дэном смотрим друг на друга, потому что нас посетила одна и та же мысль. Или, может, Дэн просто догадался, о чем я подумала?
Фрэнсис, однако, пребывает в счастливом неведении.
— Хватит с него на сегодня, — говорит он, выпрямляясь и отряхивая руки о кожаный передник. — Нет, правда, я впечатлен! Когда я в прошлый раз видел этого конечка, он был заморенный и тощий, как дырявая корзина…
У меня дыхание перехватывает от гордости.
— Приятно было познакомиться, — кивает Фрэнсис.
— Взаимно, — говорю я.
И нашариваю в сумочке кошелек:
— Мне вам чек выписать?
— Нет, я счет лучше пришлю. И с удовольствием в дальнейшем еще что-нибудь для вас сделаю.
— Буду рада, — говорю я.
Дэн провожает Фрэнсиса к грузовичку, я же принимаюсь рассматривать ногу коня. Я глажу и щупаю ее, но ничего «такого» не нахожу. По-моему, у него все в порядке.
Выпрямившись, я беру Гарру двумя руками за недоуздок, чтобы поцеловать в нос. Он радостно принимает ласку. Теплые усатые губы скользят по моему подбородку…
Когда я отпускаю его, он отходит всего на несколько шагов и принимается пастись, взмахами хвоста отгоняя воображаемых мух. Господи, до чего же он красив! И как похож на своего брата!..
Возвращается Дэн и обнимает меня за плечи. Мы молча стоим, глядя на Гарру.
— Красавец какой, — говорит он.
Но я, не ожидая, что он заговорит, одновременно произношу:
— Дэн, ты же ветврач.
Его рука чуть вздрагивает у меня на плече. Мне становится неловко, но я продолжаю:
— В смысле, я знаю, что ты ветеринарный врач. То есть наверняка занимался проверками при составлении страховых полисов для животных. Так ведь?
— Ну да, было дело.
— Если бы у Гарры что-то завелось в суставе, такую проверку он бы не прошел?
— Мне послышалось или ты только что назвала его Гаррой?
Я опускаю глаза, понимая, что проговорилась. Сознаваться не хочется, но и отрекаться от сказанного я не собираюсь.
Дэн убирает руку и делает шаг, чтобы оказаться ко мне лицом.
— Только не говори мне, что ты еще цепляешься за эту возможность.
Я смотрю в землю и кусаю губу, чувствуя себя маленькой капризной упрямицей.
— Ох, солнышко, — говорит Дэн, и забота в его голосе вызывает у меня желание треснуть его кулаком. — Ты же знаешь, что это не брат твоего Гарри.
— Нет. Не знаю.
— Аннемари, Гарри больше нет. И его брата тоже нет, он погиб.
— Гарри — да. Но что касается Гарры…
— Аннемари, послушай…
— Это ты послушай. Ты думаешь, я свихнулась. Ну и думай себе на здоровье, не возражаю. Только не надо так вот отмахиваться! Я тут кое-какие исследования провела…
Его глаза полны жалости, и я говорю все быстрее. Ловлю себя на этом и понимаю: нет, так дело не пойдет.
— Я серьезно. Выслушай хотя бы, — говорю я, успокоив дыхание и взяв себя в руки. — Существуют три разных вида чипирования. И три разных вида сканеров для обнаружения чипов.
— На самом деле два, — говорит он. — И оба у меня есть.
— Какие?
— Что?
— Типы, спрашиваю, какие?
— FDX-B и HDX.
— Ага! А как насчет FDX-А?
— Аннемари, ты зря себя накручиваешь, — негромко говорит Дэн.
Он хмурится.
— Ни в коем случае. Чипы «Trovans», «Destrons» и «AVIDS» — все не входят в современный стандарт, и твои сканеры их не возьмут!
— Их давно уже не используют…
— Так и Гарра далеко не жеребенок. Он вполне мог быть чипирован по устаревшей технологии.
Дэн смотрит на меня немигающим взглядом. Я не отвожу глаз.
Он привычно подбоченивается и идет к изгороди.
Гарра валяется на спине, получая немалое удовольствие. Вскакивает на ноги и вытряхивает из шерсти большое облако пыли.
Дэн всовывает ладони в задние карманы брюк и на несколько минут замирает в полной неподвижности. Потом возвращается туда, где оставил меня.
— Аннемари, — говорит он, когда наши взгляды встречаются. — Давай договоримся кое о чем.
— О чем?
— Я постараюсь раздобыть старый сканер. Но если я его раздобуду и он тоже ничего не найдет, я хочу, чтобы ты навсегда похоронила свою навязчивую идею. Мне, знаешь ли, твое душевное здоровье небезразлично.
Я торжественно киваю. Сердце у меня так и колотится.
— Посмотри мне в глаза, — говорит Дэн.
Берет мое лицо в ладони, заглядывая в самую душу.
— Я займусь этим, только если ты дашь мне честное слово. Если я не найду чипа, значит, все кончено. Мало ли что там у него в прошлом, теперь это твоя лошадь, и все. И пусть Гарри спит спокойно. Не станем тревожить тени ушедших. Хорошо?
Я продолжаю кивать. Тем не менее рассудок уже ищет лазейки и обходные пути на случай, если микрочипа не обнаружится…
* * *
Мои планы насчет идеального ужина идут прахом почти сразу. Во-первых, по пути в машине царит напряженная атмосфера, а во-вторых, вместо старого фермерского дома я вижу перед собой трейлер. Некогда белый жилой прицеп с облупившейся краской, установленный на бетонных блоках за жиденьким рядом худосочных деревьев. Признаться, я разочарована. Если кухня соответствует внешнему облику трейлера…
Пока Дэн возится с ключами, я улучаю время, чтобы оглядеться. Пространство между трейлером и твердой растрескавшейся землей — паутина и мусор. Наружу торчит сломанная ручка метлы.
— Ну наконец-то, — говорит Дэн.
Войдя, он оборачивается, придерживая для меня сеточную дверь. Сглотнув от волнения, я поднимаюсь по ступенькам. Дерево подгнило, как бы грешным делом не провалиться…
Обстановка внутри оказалась гораздо приличнее, чем снаружи, но трейлер есть трейлер. Довольно уютный, в холостяцком смысле этого слова. По крайней мере, там опрятно.
Входная дверь ведет непосредственно в маленькую гостиную, она же, с позволения сказать, столовая. Короче, я увидела некое помещение со столом посередине. Справа диван, при нем стул и убогая имитация камина. Левую часть все того же помещения занимала кухонька.
Вот тебе и гранитные столешницы, вот тебе кленовые шкафчики… Меня охватил ужас на грани паники.
— Пойду сумки принесу, — говорит Дэн.
Сеточная дверь, лишенная плавной пружины, захлопывается у него за спиной. Когда он возвращается, я стою столбом на том же месте.
Он спрашивает:
— С тобой все в порядке?
— Да, да, все хорошо, — отвечаю я, стараясь, чтобы голос прозвучал как обычно.
Я иду за ним в кухоньку. Он ставит пакеты на стол и начинает их разгружать. Пластик громко шуршит.
— Ух ты! — произносит он.
В одной руке он держит пресловутый цикорный салат, а в другой — кроваво-красный апельсин «Валенсия». Положив их, он принимается рассматривать на свет бутылку «Гран Марнье».
— Ну что ж, готов к дегустации!
Я перетащила охапку продуктов к холодильнику и открыла дверцу. Там пусто, не считая бутылки вина, трех жестянок пива и баночки с горчицей. В сторонке стоит коробочка пекарской соды.
— Тебе налить?
Я оглядываюсь. Дэн смотрит на меня, вид у него самый невинный. Он, кажется, не замечает моего ужаса, и это хорошо. Если он поймет, как потрясло меня убожество обстановки, он может оскорбиться, а я этого не хочу. Но с другой стороны, если он так живет, спрашивается, куда он деньги девает? Он же успешный ветврач. Мне отлично известно, что ветеринары в деньгах не купаются, но они уж точно зарабатывают достаточно, чтобы жить в нормальных домах… И тут до меня наконец доходит, и становится так стыдно, что я боюсь, как бы не разреветься. Дэн живет в этом занюханном трейлере, потому что у него нет семьи. А все деньги уходят на спасенных лошадей.
А он все смотрит на меня, только теперь на его лице отражается недоумение, и я соображаю, что так и не ответила ему.
— С удовольствием выпью, — говорю я. — Спасибо!
Закрыв холодильник, я возвращаюсь к кухонному столику. Но вместо того чтобы дальше потрошить пакеты, я провожу пальцем по столешнице. Пластик весь ободранный и растрескался. Со вздохом я снова оглядываю гостиную, она же столовая, не понимая, как ко всему этому приспособиться.
В этот момент моего слуха достигает очень приятный звук: «Чпок!» Это Дэн откупорил ликер — слава богу, бутылка закрыта натуральной пробкой. Напиток булькает, переливаясь в стакан, и кажется, что у меня все-таки получится. Я справлюсь. Другой кухни здесь все равно нет, в любом случае придется обходиться тем, что есть.
Я выстраиваю необходимые ингредиенты перед собой и чувствую, как понемногу возвращаются гордость и радостное возбуждение. Тугой, толстый кочан салата, ароматный, нежный козий сыр, лесные грибы, пахнущие тайнами, приключениями, землей.
— А я и не знал, что ты готовить умеешь, — говорит Дэн.
Он незаметно подходит сзади и опускает стакан на столик. Судя по звуку, он, по крайней мере, не пластиковый, а настоящий стеклянный. Я с благодарностью беру его и взбалтываю ликер, следя, как он стекает по стенкам. Да, самообладание определенно ко мне возвращается.
Я мурлычу:
— Ты еще очень-очень многого обо мне не знаешь. Я прямо богиня домашнего очага. Мастерица на все руки…
Глаза у него округляются. Он медленно тянет руку со стаканом, пока тот тихо не звякает о мой.
Пора начинать тот вымечтанный танец кухонного вдохновения. Надо изящно повернуться, этак дразняще глянуть через плечо, поставить стакан и приняться задело — резать, тереть, помешивать на сковородке, чтобы по всему трейлеру волнами распространялись немыслимо вкусные ароматы. Надо небрежно жонглировать вилками, ножами и деревянными ложками, проверяя то и другое, чтобы во всех тринадцати кастрюльках и сковородках что-то жарилось, варилось, тушилось. И, оставаясь загадочной и желанной, успевать то ликер пригубить, то на Дэна многозначительно посмотреть…
…Вот бы только я еще помнила, с чего начинать. Волей-неволей приходится сразу вытаскивать многочисленные шпаргалки. Но я не хочу, чтобы Дэн видел, как я их изучаю, поэтому я прячусь с ними в ванной. А поскольку платье у меня без карманов — тащу с собой сумочку, с ужасом понимая: сейчас он решит, будто у меня месячные. Их у меня, естественно, после гистерэктомии не бывает, и, вообще, я не собираюсь завершать вечер в постели. Хотя… Я не строила планов насчет постели, но так ли это будет ужасно, если до нее и правда дело дойдет?
Короче, закрывая дверь ванной, я чувствовала себя непроходимой идиоткой. Усевшись на крышку унитаза, я принимаюсь рыться в сумочке, разыскивая шпаргалки, и радость и гордость сменяются паникой. Для начала я читаю рецепт блинного теста и, закрыв глаза, силюсь повторить по памяти, что с чем смешивать и в каком порядке. Потом перехожу к начинкам и наконец — к салату. Господи, кто бы объяснил мне, что такое «соте»? Его добавлять надо к грибам или оно и есть как-то приготовленные грибы?.. А «ру» — что за зверь такой? Ну почему я где-нибудь в уголке приписку не сделала? Каким местом я, спрашивается, думала?..
Я выхожу, еле вспомнив, что ради конспирации надо спустить воду и помыть руки. Я начинаю жалеть, что не привезла с собой книгу. Мне худо-бедно удалось запомнить ингредиенты, но вот ухватить всю картину в целом… К примеру, я помню, что куда-то там надо положить чашку взбитых сливок, но убейте меня, во что именно? И в какой момент?..
Ох, сейчас бы заглянуть в книгу… Конечно, не тот шик, что готовить исключительно по памяти, но книга сама по себе хороша, такая глянцевая, с красивыми фотографиями. Я бы этак небрежно открыла ее на нужной странице и иногда украдкой подглядывала. С таким видом, будто не рабски следую малопонятным инструкциям, а лишь чуть проверяю себя, в основном руководствуясь своими кулинарными инстинктами.
Вернувшись на кухню, я перво-наперво для храбрости отхлебываю ликера. Затем поворачиваюсь к Дэну, вымучиваю обворожительную улыбку… И въезжаю поясницей во что-то мокрое и холодное.
— Господи Иисусе!
Я отскакиваю и, как могу, поворачиваю на себе платье, силясь оценить размеры ущерба. Мокрое пятно как раз над ягодицами, этакий овал примерно семь дюймов на четыре. И знай себе расползается по прекрасному голубому шелку.
— Ох, прости, Аннемари!
Дэн хватает кухонное полотенце и нацеливается промокнуть мое мягкое место. Я выхватываю у него полотенце.
Он беспомощно разводит руками.
— Кран у меня слегка подтекает, и как раз тут вечно собирается лужа, — говорит он виновато. — Прости, забыл предупредить…
— Да ладно, не бери в голову, — говорю я.
Я верчусь, точно собачка, ловящая собственный хвост, и орудую полотенцем. Пятно становится еще страшнее.
— Может, переоденешься? — предлагает Дэн.
— Нет, — поспешно отказываюсь я.
В мои грезы как-то не вписывалось переодевание в его футболку. Правда, платье с мокрым пятном пониже спины тоже в радужных мечтах мне не являлось, но реальность — штука упрямая. Я прикрываю глаза, чтобы заново собраться с духом. Вдохнуть поглубже и выдохнуть. Потом еще раз…
Восстановив душевное равновесие, я возвращаю Дэну полотенце.
— Все в порядке, — говорю я. — Правда.
— Ты уверена?
— Совершенно.
Я наконец-то встаю у кухонного стола, делаю еще глоток — и приступаю к готовке.
Дэн мешает мне, как только может. Должно быть, ему интересно понаблюдать за процессом, но ощущение такое, будто он висит сзади, заглядывая через плечо. Если бы я точно знала, как все это делается, я бы, наверное, не возражала. Но поскольку я ни в чем не уверена, его любознательность жутко меня достает.
Вскоре становится ясно, что не только первый блин у меня получается комом, причем комья эти трупно-бледного цвета и безнадежно прилипают к сковородке. Я раз за разом отдираю их подвернувшимися под руку инструментами.
— Может, ты на диване пока подождешь? — рычу я на Дэна.
Воцаряется такая тишина, что я слышу, как в раковину падает одинокая капля из крана.
— Ну да, — говорит он с некоторой обидой. — Могу, конечно. Прости. Я как-то не подумал, что мешаю тебе.
— Ты нисколько не мешаешь, — говорю я, чувствуя себя совершенно несчастной.
Убираю за ухо упавшую прядь и хватаюсь за прическу — не собирается ли развалиться. Оказывается, все действительно подрастрепалось, но еще держится. Я борюсь с искушением заново уложить волосы. На это нужно время, а я и так неизвестно когда с ужином разберусь.
Дэн уходит в так называемую гостиную, а я возвращаюсь к плите. И катастрофа набирает обороты.
Я варю груши, пока они не превращаются в кашеобразные сгустки на дне кастрюльки. Когда я пытаюсь их вытащить блестящей шумовкой, привезенной специально для этой цели, они расползаются от прикосновения. Остаются только шкурки, плавающие в отваре. Жидкость весьма ароматная, но для использования в салате эта мутная жижа непригодна. Далее я забываю жарящийся на сковороде козий сыр, и он чернеет, начинает вонять и намертво прикипает к стенкам и дну. А когда я швыряю сковородку в раковину, чтобы хоть не дымила, раздается шипение, и кухню наполняет облако едкого пара…
— Ты цела там? — окликает Дэн, послушно занявший место на диване в гостиной… или как там он ее называет.
Я бодро отвечаю:
— Все под контролем!
Должен быть способ как-нибудь все это спасти. Я принимаюсь лихорадочно думать. Блинный пирог все равно предстоит запекать, так что не имеет большого значения, если блины получились немножечко рваными. И немножечко комковатыми… и вообще мало похожими на блины с фотографий из книжки. Что же касается креп-сюзета на десерт… Может, в морозилке найдется немного мороженого, вот я его соусом и полью. Будет вкусно. А салат — да ну их в самом деле, козий сыр и груши, как их там… «пошированные». Пусть он будет элегантно-простой.
Я слегка перевожу дух и тянусь к бутылке.
— Может, мне вторую бутылочку в холодильник поставить? — спрашивает Дэн. — У меня как раз такое вино есть.
— Мысль неплохая, — говорю я, вытряхивая в стакан последнюю каплю.
Не стоило, конечно, — я и так уже чуточку навеселе, но… а, к черту. Буду двигаться аккуратнее. Или срочно что-нибудь съем.
Краем глаза я вижу, что Дэн слезает с дивана.
— Ты куда? Сиди там!
Он почти испуганно замирает, и я торопливо продолжаю:
— Скажи, где она, я сама поставлю.
Не могу же я допустить, чтобы он увидел, какой бардак я тут развела.
Он недоуменно спрашивает:
— Точно?
— Точно.
— Она в шкафчике под раковиной. Слева.
Бутылка действительно там стоит. Рядом с моющим средством. Я сую ее в морозилку, отмечая с сожалением, что мороженого там нет, после чего свежим взглядом окидываю кухоньку. Боже праведный, во что я ее превратила! Это при том, что у меня толком ничего не готово!..
Когда я устраиваю на плите небольшой пожар, до меня начинает доходить — все безнадежно пропало. Дэн замечает катастрофу. Подскочив, он отставляет меня в сторонку и сам берется за дело. Порывшись в буфете, он извлекает большую тяжелую крышку от кастрюли и накрывает вспыхнувшую сковородку, мгновенно ликвидируя огонь. Я кашляю, отмахиваясь от дыма.
— Не обожглась? — спрашивает он.
Подходит к раковине и дергает окошко над ней, пытаясь открыть.
— Нет, — отвечаю я горестно.
В отчаянии я гляжу на стену над плитой. По ней пролегла жирная полоса копоти. Завершается она пятном на самом потолке не менее фута размером.
И тут в довершение всех несчастий принимается вопить детектор дыма. От неожиданности я отчаянно визжу.
— Тебе лучше переждать снаружи, пока проветрится, — перекрывая шум, кричит Дэн.
Кажется, он пытается выгнать дым в маленькое окошко. Выглядит он при этом точно карикатурный матадор из мультфильма.
Меня трясет, я вот-вот разревусь. Выбравшись из трейлера, я сажусь на какой-то пень, вонючий и мокрый. Проклятый детектор продолжает неистово верещать.
