9
Все получилось совсем не так, как планировал мой отец. С его домом. И со мной тоже.
Когда мои родители купили тот дом, где я вырос, вокруг была сельская местность. Но в течение тридцати лет город постепенно разрастался и подползал все ближе и ближе к этому месту. Поля, по которым я бродил с пневматической винтовкой, теперь покрылись уродливыми новыми строениями. На старой Хай-стрит стало не продохнуть от агентств по недвижимости и адвокатских контор. Мои родители думали, что местность вокруг их дома всегда будет живописной и привлекательной, но с того момента, как мы туда вселились, ее начали жадно заглатывать окраины города.
Моя мама не слишком противилась изменениям. Она была городской девушкой, и я помню, как, когда я был маленьким, она жаловалась на то, что в нашем городке не хватает магазинов и кинотеатров. Но я искренне сочувствовал папе.
Ему не нравилась армия пригородных жителей, работавших в городе. Они заполоняли станцию по будням и поля для гольфа по выходным. Ему не нравились компании напыщенных юнцов, слонявшиеся вокруг участков с таким видом, как будто они гуляют по Лос-Анджелесу. Он не ожидал, что в столь почтенном возрасте окажется в такой близости от людских толп и криминально настроенных элементов.
И потом был еще я.
Родители вышли к дверям в надежде увидеть всех нас троих: мы собирались к ним на обед. Но увидели только одного своего сына. Сбитые с толку, они смотрели, как я проезжаю мимо ворот и ищу, где бы припарковаться. Они не понимали, что происходит.
Когда я был маленьким, вдоль этой улицы машины не стояли. Одного гаража для семьи было более чем достаточно. Теперь ты мог заработать грыжу, разыскивая, где поставить машину. Все сильно изменилось.
Я поцеловал маму и пожал руку отцу. Они не знали, что случилось. Еды было слишком много, ведь они ждали и Джину, и Пэта. Родители думали, что это будет встреча двух счастливых семейств. Вместо этого они получили одного меня.
— Мама, папа, я должен вам кое-что рассказать.
Звучали старые песни. Из стереомагнитофона доносился концерт Тони Беннета в «Карнеги-Холла», хотя это мог с тем же успехом быть Синатра, или Дин Мартин, или Сэмми Дэвис-младший. В доме моих родителей никогда не умолкали старые песни.
Они уселись в свои любимые кресла и выжидающе уставились на меня. Как двое ребятишек. Клянусь Богом, они думали, что я объявлю о скором прибавлении в моем семействе. А я стоял и чувствовал себя так, как я себя частенько чувствовал перед своими родителями: больше похожим на персонажа дешевой мыльной оперы, чем на сына.
— В общем, такое впечатление, что Джина меня бросила, — выдохнул я.
Я произнес это совершенно неподобающим тоном — небрежным, беззаботным. Каким-то несерьезным. Но не мог же я упасть на четвереньки и залить слезами их пушистый ковер. Потому что после вчерашней поездки в парк и второй бессонной ночи на слишком большой для одного меня кровати я наконец начал сознавать что она может не вернуться. Но я уже вырос из того возраста, когда приносишь родителям дурные вести. А они были слишком стары, чтобы эти новости выслушивать.
Несколько долгих секунд прошли в полной тишине.
— Что? — переспросил отец. — Как это — бросила?
— Где ребенок? — спросила мать. Она-то моментально все поняла.
— Пэт у Джины. Дома у ее отца.
— У этого ненормального панка? Бедняжка.
— Что значит — она тебя бросила? — не отступал старик.
— Она от меня ушла насовсем, папа.
— Я ничего не понимаю.
Он действительно не понимал. Он любил ее и любил нас, а теперь все кончилось.
— Она свалила, — продолжал объяснять я. — Смоталась. Отчалила.
— Следи за своим языком, — сказала мама. Она прижала пальцы к губам, как будто молилась. — Ох, Гарри. Мне так жаль!
Она подошла ко мне, и я вздрогнул. Все было бы нормально, если бы родители не были так добры ко мне. Я бы пережил, если бы они не стали обнимать меня и говорить, как они меня понимают. Но если они начнут жалеть меня, я этого не вынесу. К счастью, старик спас меня. Старый добрый папуля.
— Ушла? — переспросил он сердито. — Ты разводишься, ты это хочешь сказать?
Я об этом еще не думал. Разводиться? Как это бывает? С чего начинать?
— Видимо, да. Ведь так все и делают, правда? Когда расходятся.
Он встал, его лицо вдруг побледнело. Глаза увлажнились. Он снял очки и начал зачем-то основательно протирать их.
— Ты разрушил мою жизнь, — неожиданно выдал он.
— Что?!
Я не желал верить своим ушам. Мой брак разваливается, а жертвой, видите ли, оказывается он? Как это может быть? Мне, конечно, очень жаль, что его драгоценная невестка ушла из его жизни. Мне жаль, что его внук увидел, как родители порвали друг с другом. И больше всего мне жаль, что его сын оказался всего-навсего еще одним тупым ничтожеством, уныло ковыляющим в сторону гражданского суда. И все же я не собираюсь отдавать ему главную роль в нашей маленькой трагедии!
— Как это мне удалось разрушить твою жизнь, папа? Если кто-нибудь и пострадал, то это Пэт, а не ты.
— Ты разрушил мою жизнь, — упрямо повторил он.
Мое лицо горело от стыда и возмущения. С чего бы ему так огорчаться? Его-то жена никогда его не бросала.
— Твоя жизнь уже прошла, — сердито пробурчал я.
Мы взглянули друг на друга почти с ненавистью, и он тут же вышел из комнаты. Мне было слышно, как отец шаркая бродит наверху. Я уже пожалел о том, что ляпнул ему так необдуманно. Но он сам не оставил мне выбора.
— Он ничего такого не имел в виду, — встала на защиту отца мама. — Он очень расстроен.
— Я тоже, — кивнул я. — Со мной никогда раньше ничего такого плохого не происходило, мама. Все было легко. До сих пор со мной ничего плохого не происходило.
— Не слушай отца. Он просто хочет, чтобы у Пэта было то же, что и у тебя. Двое родителей, надежный и стабильный дом, чтобы строить свою жизнь. И все такое.
— Но у него никогда уже этого не будет, мама, если Джина действительно ушла. Мне жаль, но так уже никогда не будет.
В конце концов отец спустился обратно, и пока он с трудом глотал обед, я попытался вкратце описать родителям ситуацию: в семье были проблемы, в последнее время все шло не так уж гладко, но мы все еще были друг другу небезразличны. Надежда оставалась.
Я не стал рассказывать, что переспал с коллегой и что, по словам Джины, вышвырнул ее жизнь на помойку. От такого они могли подавиться бараньими отбивными.
Когда я уходил, мама крепко обняла меня и уверила напоследок в том, что все устроится. И папа тоже сделал все, что мог: он обнял меня одной рукой и сказал, чтобы я звонил, если понадобится их помощь.
Я не осмелился взглянуть на него. Вот что плохо: когда ты думаешь, что твой отец — герой. Он не произнесет ни слова, но ты почувствуешь себя так, как будто тебе опять восемь лет и ты только что проиграл свою первую драку.
* * *
— Наш следующий гость не нуждается в представлении, — повторил Марти в третий раз подряд. — Черт… черт… что стряслось с этим гребаным телесуфлером?
Телесуфлер был в порядке, и он это прекрасно знал.
Наверху, на галерее, режиссер пробормотал в радиотелефон какие-то успокаивающие слова: мол, когда Марти будет готов, пусть начнет все заново. Но Марти сорвал с себя микрофон и ушел.
Когда мы выходили в прямом эфире, Марти всегда бесстрашно обращался с телесуфлером. Если он вдруг ошибался, произнося слова, бежавшие у него перед глазами, то просто ухмылялся и продолжал читать дальше. Потому что знал, что у него нет выбора.
С записью все стало по-другому. Когда тебя записывают на пленку, ты всегда можешь остановиться и начать сначала. Конечно, это многое облегчает. Но, с другой стороны, это может парализовать тебя. Это может сказаться на твоем дыхании. От напряжения можно вспотеть. А если камера покажет, что ты вспотел, считай, что тебе конец.
Я догнал его уже в зеленой комнате, где он открывал пиво. Это напугало меня сильнее, чем вспышка раздражения на съемочной площадке. Марти был истериком и совсем не умел пить. Если он высосет парочку бутылок пива, его нервы станут настолько крепкими, что он уже не сможет двигаться.
— Запись шоу просто идет в другом ритме, — пояснил я. — Когда ты в прямом эфире, уровень энергии так высок, что ты пулей проносишься от начала к концу. А когда тебя записывают, нужно научиться контролировать адреналин. Но у тебя все получится, могу поспорить.
— А что ты, мать твою, об этом знаешь? — фыркнул он. — На скольких шоу ты сам лично выкобенивался перед камерой?
— Пойми, оттого, что ты будешь орать на девушку с телесуфлером, легче все равно не станет.
— Она слишком быстро двигает текст, — попытался оправдаться Марти.
— Да, чтобы не отстать от тебя, — понимающе кивнул я. — Если ты будешь говорить медленнее, то и она будет медленнее его двигать. Марти, это та же самая девушка, которая проработала у нас весь год.
— Ты даже не попытался сохранить шоу в прямом эфире, — буркнул он.
— После того как ты вмазал тому Тарзану, этого было не избежать. Станция не может допустить, чтобы подобное повторилось. Поэтому теперь мы работаем «как бы в прямом эфире».
— «Как бы в прямом эфире», мать твою! Этим все сказано. На чьей ты стороне, Гарри?
Не успел я ответить, как в дверях показалась голова Сибхан.
— Я нашла замену для телесуфлерши, — сказала она. — Попробуем еще раз?
* * *
— Мы смотрим телевизор, — ввел меня в курс дела Пэт, когда я приехал к Гленну.
Я поднял сына и поцеловал. Он обвил меня руками и ногами, как маленькая обезьянка.
— Вы смотрите его с мамой?
— Пет.
— С дедушкой Гленном?
— Нет. С Салли и Стивом.
В маленькой гостиной двое подростков — мальчик и девочка — обвивались друг вокруг друга на диване. Одеты они были так, что им не хватало только разве что сноуборда.
Девочка — тощая, вялая, с пустым взглядом — безразлично посмотрела на меня, когда я вошел в комнату. Мальчик — толстый, прыщавый, с еще более отсутствующим взглядом — постукивал пультом дистанционного управления по своим нижним зубам и не спускал глаз с видака, где красовался злой мужик, обнаженный до пояса. Этот певец выглядел как на допросе в полиции. Гленн наверняка узнал бы его. У Гленна, скорее всего, были все записи его концертов. Слушая его, я задавался вопросом: или это музыка превратилась в полное дерьмо, или я сильно постарел? А может, и то и другое сразу?
— Привет, — поздоровалась со мной девочка.
— Привет. Я Гарри, папа Пэта. А Джина здесь?
— Не-а, поехала в аэропорт.
— В аэропорт?
— Нуда, она должна была… ну это, как его? Отбыть на самолете.
Я поставил Пэта на пол. Он устроился среди игрушечных персонажей «Звездных войн», разбросанных по полу, восхищенно поглядывая на прыщавых юнцов. Пэту очень нравились старшие дети. Даже такие тупые и уродливые.
— Куда она улетела?
Салли наморщила лоб, пытаясь вспомнить.
— В Китай. Кажется.
— В Китай? Точно? А может, в Японию? Это очень важно.
— Ну да, может, в Японию.
— Между Китаем и Японией огромная разница, — заметил я.
Стив впервые взглянул на меня.
— Для меня нет, — честно признался он.
Девочка рассмеялась. Пэт тоже. Он был еще совсем маленьким. Он не знал, над чем смеется. Я увидел, что лицо у него перепачкано. Если его не заставлять следить за собой, он довольно-таки наплевательски относится к личной гигиене.
С самодовольной ухмылкой Стив продолжал постукивать пультом по зубам. Я бы с большим удовольствием запихнул этот пульт ему в самую глотку.
— Ты не в курсе, надолго она уехала?
Салли буркнула в ответ что-то неразборчивое, что должно было означать «нет», и рассеянно сжала мясистую ногу Стива.
— Гленна тоже нет? — спросил я.
— Не-а, папа на работе, — ответила Салли.
Ах, вот оно что… Это одна из брошенных дочерей Гленна, от следующего или через один брака после Джининой матери.
— Ты здесь гостишь? — спросил я.
— Я тут поживу недельку-другую, — подтвердила она. — Мама меня достала. Она все время ноет из-за моих друзей, моих прикидов, во сколько я должна приходить домой, во сколько я не прихожу домой.
— Что, правда?
— Ты ведешь себя, как в гостинице! — пронзительно вскрикнула Салли. — Тебе еще рано курить эту дрянь! Бла-бла-бла… — Она вздохнула, и в этом вздохе чувствовалась та усталость от жизни, какая бывает только у очень молодых людей. — И так всегда. Как будто она сама, лицемерная старая стерва, не делала все то же самое сто лет назад.
— Стерва, — авторитетно подтвердил Стив.
— Стерва, — невинно улыбнулся Пэт, сжимая в каждом кулачке по фигурке из «Звездных войн». Стив и Салли расхохотались.
Вот как оно бывает, подумал я. Вы расходитесь, и ваш ребенок становится как бы обломком кораблекрушения, плавающим без руля по морям дневных телепрограмм — в мире, где все уклоняются от своих обязанностей. Добро пожаловать в омерзительный современный мир, где родитель, с которым ты живешь, превращается в презренную тварь, а родитель, с которым ты не живешь, чувствует себя виноватым и предоставляет тебе убежище, когда дома все слишком накаляется.
Вот как бывает. Но только не с моим мальчиком.
Не с моим Пэтом.
— Возьми свои игрушки и пальто, — сказал я ему.
Его грязное личико озарилось.
— Мы едем в парк?
— Милый, — улыбнулся я, — мы едем домой.