Моя жена. Я всегда мог выделить ее в заполненном людьми зале. Особенный овал лина, наклон головы, манера откидывать назад волосы. Мне всегда достаточно одного взгляда. Никогда не мог спутать ее ни с кем. Даже когда совершенно не ожидал увидеть.

Это был торжественный вечер на телестудии, посвященный открытию нового сезона телепрограмм. Вино и закуски, сплетни, немного лести, речь, произнесенная Барри Твистом о предстоящих развлечениях. Вечер принудительного веселья. Впрочем, ничего удивительного для моего рода деятельности. Эймон официально находился в отпуске, и «Фиш по пятницам» не был включен в график весеннего показа, но я решил, что должен присутствовать на торжестве. Совет, который дал мне Марти Манн, тяготил меня больше, чем я хотел признаться самому себе. Может, мне следовало бы осмотреться вокруг и поискать новые таланты. Может, глупо было возлагать все свои надежды только на одного человека? Но в данный моментя не мог думать ни о чем ином, потому что здесь присутствовала моя жена. Я протолкался к ней. Сид ничуть не удивилась, увидев меня.

— Гарри? Ну, и как ты тут?

— Работаю.

Если можно назвать работой четыре часа светской беседы под шардоннэ. Для моего отца такой вечер стал бы особенно торжественным, но для меня он был одним из привычных трудовых будней.

— А ты как? — хотя сейчас я уже догадался как.

— Тоже работаю. — Только теперь я заметил, что она держит пустой металлический поднос, на котором лежало несколько кусочков, оставшихся от рыбных пирожков или от канапе. — Салли исполняет роль моей няни. Я хотела сказать, нашей няни. Мне позвонили сегодня днем. Обычно эти вечера обслуживает Люк и его компания. Но они сейчас перегружены. Для меня это хорошая возможность заработать.

Люк. Опять этот подонок!

Мы улыбнулись друг другу. Я был очень рад ее видеть. Я чувствовал себя так одиноко на этой вечеринке, пока вдруг не увидел ее лицо. Сид до этого уже бывала на некоторых сборищах вместе со мной, хотя и не в последнее время.

Она никогда не отлынивала от похода со мной на встречи, но данное мероприятие было совсем не в ее духе: слишком много сигаретного дыма, алкоголя и бессмысленной болтовни ни о чем с людьми, которых она больше никогда не увидит и которые всегда поглядывали поверх вашего плеча, выискивая какую-нибудь знаменитость. Но она бывала со мной здесь раньше, поэтому совершенно естественно увидеть ее, пусть даже и с металлическим подносом.

Я дотронулся до ее руки:

— Принести тебе что-нибудь выпить?

Она рассмеялась:

— Иди работай, малыш. Еще увидимся, ладно? Мы можем вместе пойти домой, если ты сможешь помучиться здесь до тех пор, пока я не соберу посуду.

Она чмокнула меня в шеку и отправилась на кухню за очередной порцией рыбных пирожков. А я принялся фланировать между гостями, стараясь избегать тех, кто мог бы начать расспрашивать меня об Эймоне и его нервном расстройстве. В центре зала был установлен стенд с телевизорами, по которым передавались рекламные ролики новых проектов предстоящего сезона. Было много шоу Марти Манна. Возобновлялся показ серии «Шесть пьяных студентов в одной квартире», а также программы студии Си-Си-ТВ «Вас обокрали!». Я стоял напротив стенда, потягивая пиво и взирая на ролики тупых викторин, сериалов и ток-шоу.

«Затасканная пошлятина, — рассуждал я. — Это же губительно для телевидения».

Рядом со мной возникла пара соответствующе одетых деловых людей, которые, забрасывая в рот орешки, так уставились на экраны с рекламой, как будто никогда в жизни не видели телевизора. Они не могли быть ни с телестудии, ни из выпускающих компаний, которые делали передачи, потому что были слишком формально одеты. На телестудии у нас существовал определенный стиль одежды — модно, но одновременно небрежно. Причем всегда. Может, это рекламодатели, которых пригласили, чтобы дать им почувствовать вкус славы со скидкой?

Мимо меня проскользнула Сид, неся в каждой руке по подносу, наполненному сашими. Она подмигнула мне и наклонилась, чтобы поставить один из подносов на стол. Двое мужчин отвернулись от телеэкранов, их челюсти усердно двигались, перемалывая орешки.

— Погляди на эти ножки, — сказал один из них.

— Они у нее растут от шеи, — поддакнул другой.

— А вот попки совсем нет.

— Плоская, как блин.

— И сисек нет.

— А их не бывает при таких ногах.

— Хотя попка очень важна.

— Это точно.

— Даже при таких ногах надо, чтобы была либо попка, либо сиськи. Потому что за что-то ведь надо держаться, когда начинаешь.

— Хотя ножки отличные.

— Такие как обхватяттвою шею, так не захочешь и вздохнуть.

Они оба давились от смеха, следя, как моя жена пошла дальше.

Я с горящим лицом пристально смотрел на них, не отводя взгляда, стараясь, чтобы они заметили меня.

Но они не обратили на меня внимания. Орешки у них закончились, и, напрасно запустив пальцы в вазы, где оставались только соленые крошки, они отправились на поиски еще чего-нибудь вкусненького.

Я пошел искать жену. И наткнулся на нее в тот момент, когда она угощала сашими группу смутно знакомых мне женщин. Они угощались сырой рыбой и одновременно умудрялись полностью игнорировать Сид. Эти чертовы людишки. Что они себе думают? Она что, для них пустое место?

Сид улыбнулась мне. У нее очень милое лицо, которое таким и останется, несмотря на все годы, которые пройдут. Но я не смог улыбнуться ей в ответ:

— Бери свое пальто. Мы уходим.

— Уходим? Hо я не могу уйти. Еще нет, малыш. Что случилось? Ты выглядишь, как будто…

— Я хочу уйти.

— Но у меня работа. Ты ведь знаешь.

Женщины начали поглядывать на нас, держа кусочки лосося и тунца своими пухлыми пальчиками. Я взял Сид под руку и отвел ее в сторону. Ее металлический поднос уперся в чыо-то спину. Сашими угрожающе поползли вниз.

— Серьезно, Сид, Я ухожу домой. Прямо сейчас. И я хочу, чтобы ты пошла вместе со мной. Пожалуйста.

Она больше уже не улыбалась:

— Ты, может, и идешь домой, Гарри. А я буду работать. Что случилось? Объясни мне. Кто-нибудь сказал что-нибудь об Эймоне? Ты поэтому так расстроился? Забудь про Эймона. Марти прав. Ты должен начать что-нибудь новое.

Я хотел бы сказать ей, чтобы она не растрачивала себя здесь. Я очень хорошо знал, каковы здешние мужчины, потому что я сам — один из этих мерзавцев. Но она все равно не поняла бы, о чем я говорю. Она была очень наивна. Считала, что все ценят ее за хорошо выполняемую работу, за сырую рыбу и жареную на палочках курицу.

— Пожалуйста, Сид. Пошли со мной.

— Нет, Гарри.

— Тогда делай как знаешь.

— И сделаю.

Итак, я оставил ее кормить все эти жесткие, пустые физиономии, а сам пошел искать такси. Я оставил ее там одну, хотя понимал, что она слишком хороша для этого места и для этих людей.

Когда я пришел домой, Пегги уже давно спала. Салли сидела на диване, одной рукой покачивая колыбельку со своим малышом, а другой переключая программы на пульте телевизора. Малышку звали Прешиз. Салли спросила, как прошел вечер. Конечно же, она имела в виду для «Еды, славной еды», а не для телестудии. Я ответил, что все было хорошо. Потом я заказал для нее такси.

Мою жену привез домой Люк Мур. К тому времени я уже лежал в кровати на боку, притворяясь спящим и изображая ровное, ритмичное дыхание. Я прислушивался к тому, как жена раздевается, как с ее стройного тела спадает одежда, и мое сердце под полосатой пижамой от Маркса и Спенсера болело за нее. Потом мы долго лежали молча в темноте, стараясь не тревожить друг друга. Спиной друг к другу в супружеской кровати и в то же время не соприкасаясь.

— Ваше сердце, мистер Сильвер, — это маленькое чудо.

— Маленькое чудо.

«У моей жены роман, — думал я. — Она трахается с этим типом. Я знаю».

— Сердце — это маленький насос, размером с кулак, — говорила мой врач, доктор Баджо, накачивая манжет, который она обернула вокруг моей руки. Я чувствовал, как тот надувается. — У всех нас есть кровяное давление. У здорового человека нормальное давление составляет 120 на 80. А ваше… ну надо же…

Так оно обычно и случается. Обещаешь любить друг друга вечно. И сам веришь в это. Не планируешь спать ни с кем другим в жизни. Потом время подтачивает любовь, как волны прилива подтачивают прибрежные скалы. И в конце концов твои чувства — ее чувства — уже стали не теми, чем были когда-то. Как свет в темную комнату, впускаешь в свою жизнь других людей, а потом уже не можешь их выпроводить. После того как уже впустил. Что же тут поделаешь?

— Можете надеть рубашку, — раздался голос врача.

Сид уже больше не хотела никакого секса. Только не со мной. Даже мои чудесные презервативы не привлекали ее больше. Ну, по субботам мы еще занимались любовью, правда, иногда это откладывалось до воскресенья или переносилось на понедельник, если ресторанный бизнес требовал ее присутствия. Но у меня было ощущение, что она идет на это только для того, чтобы я не возникал. Что ей проще спокойно лежать и ни о чем не думать, чем ссориться по этому поводу. Она всегда говорила, что слишком устала. Да. Конечно. Устала от меня.

Мне даже не секса не хватало. Это было нечто другое. Я хотел снова почувствовать себя любимым.

— Есть много способов контролировать давление, — продолжала доктор Баджо. — Нужно сократить принятие алкоголя. Сбавить вес. Заниматься физическими упражнениями. Можно даже поменять жену.

— Поменять жену?

Ведь не так уж все и плохо. Я хотел, чтобы мой брак сохранился. На этот раз я хотел все сделать правильно. Раз и навсегда.

— Но я люблю свою жену.

— Не жену, мистер Сильвер, а свою жизнь. Не поддавайтесь обстоятельствам. Старайтесь находить время для себя и контролировать свои эмоции. Вам, мистер Сильвер, необходимо поменять свою жизнь. У вас она одна.

Жизнь. Не жену.

У вас, очевидно, она не одна.

— Мне нравилось то, как на меня это воздействовало, — говорил Эймон. — Давным-давно. И мне опять захотелось испытать это чувство.

Мы гуляли по территории частной клиники, которая находилась в часе езды на машине к югу от Лондона. Эймон говорил о кокаине, пока мы шли по парку, загребая ногами опавшие листья. Он завершил только половину 28-дневного курса детоксикации, но уже выглядел гораздо лучше, чем когда я видел его в последний раз, вернувшегося с Эдинбургского фестиваля. Сегодня днем он должен был участвовать в футбольном матче. Наркоманы против маниакально-депрессивных больных. Но матч отменили. Страдающие маниакально-депрессивным психозом были слишком депрессивны.

— У нас тут проводятся групповые занятия. Такие истории рассказывают, Гарри! Закачаешься. Все эти алкоголики-наркоманы повествуют о том, в какой момент у них все пошло наперекосяк. Каких только зависимостей не существует! И некоторые из пациентов очень красноречивы. Знаешь, что сегодня утром сказал один из них? Алкоголь дал мне крылья для полета, но потом он отнял у меня небо и все остальное. Правда, здорово? Я точно так же ощущаю свое отношение к кокаину.

— Но это же ничего не объясняет. У тебя есть замечательная жизнь: деньги, слава, девочки, а ты на все это плюнул из-за какого-то чувства. Даже не чувства, а воспоминания о чувстве.

— Брось, Гарри. Я же знаю, что ты не пьешь, и наркотики — тоже не твой профиль. Но ты испытываешь примерно то же самое.

— Как это?

— У тебя то же самое по отношению к женщинам.

Тут я понял, что он прав. Именно поэтому я хотел, чтобы Сид снова стала той женщиной, какой я увидел ее в день нашего знакомства. Поэтому я пошел к Казуми. Оказывается, я тоже был пленником чувства.

Память о величайшем чувстве на свете.

Это не кокаиновый порошок и не алкогольный дурман. Это чувство, которое появляется у меня, когда я начинаю отношения с женщиной. Страсть, секс, вдохновение, ощущение того, что жив и кому-то нужен, — все это обволакивает постоянно ускользающее от нас время.

Мне нравилось чувствовать это.

И я не мог ничего с собой поделать. Я снова желал это испытать.

Даже если потом возникнут серьезные проблемы.