Осознание, что надо спешить (до паники оставалось чуть-чуть), придало мне сил. Пыхтя и ругаясь, я вывалил Робертсона из ванны на простыню, расстеленную на полу.

В ванну вылилось на удивление мало крови. Я включил душ и смыл пятна с эмали обжигающе горячей водой.

Я уже понял, что больше не смогу заставить себя ступить в эту ванну. И мне оставалось либо до конца жизни ходить немытым, либо сменить квартиру.

Вывернув карманы брюк Робертсона, я обнаружил много денег: в левом — двадцать хрустящих стодолларовых банкнот, в правом — двадцать три. Стало ясно, что убили его не ради денег.

Я вернул банкноты в карманы брюк Робертсона.

Денег хватало и в бумажнике. Я сунул их в один из карманов, а бумажник оставил, чтобы внимательнее ознакомиться с его содержимым, когда появится такая возможность. Я надеялся найти хоть какое-то объяснение кровавым намерениям убитого.

Когда я заворачивал труп в простыню, он издавал какие-то неприятные булькающие звуки. Пузырьки мокроты или крови разрывались в горле, создавая впечатление, будто труп хрипит или рыгает.

Концы простыни я завязал узлом в голове и в ногах трупа. Потом обвязал ноги и голову белыми шнурками, которые достал из запасной пары кроссовок.

Завернутый в простыню, Робертсон напоминал большущую самокрутку. Я не употребляю наркотики, даже не курю травку, но так уж выглядело мое творение.

А может, он напоминал кокон, и гигантская гусеница или личинка меняла в нем свой облик. Мне не хотелось думать о том, во что она может превратиться.

Определив пластиковый пакет из книжного магазина на роль чемодана, я запаковал в него смену одежды, шампунь, зубную щетку, зубную пасту, электрическую бритву, сотовый телефон, фонарь, ножницы, пачку влажных салфеток в фольге и флакон таблеток, понижающих кислотность желудка. Чувствовал, что без них этой ночью мне не обойтись.

Выволок тело из ванной, протащил через комнату к большему из двух окон, выходящих на юг. Если б я жил в обычном доме, с жилой квартирой на первом этаже, утром комитет жильцов издал бы указ, запрещающий перетаскивать по полу трупы после десяти вечера.

Тело весило слишком много, чтобы я мог его поднять. Его спуск по лестнице сопровождался бы слишком громким шумом, не говоря уж о том, что зрелище это могло стать незабываемым спектаклем для случайного прохожего.

Перед окном стояли маленький обеденный стол и два стула. Я отодвинул их в сторону, поднял нижнюю половину окна, снял противомоскитную сетку, выглянул, чтобы убедиться, что память меня не подвела и это окно не просматривается из домов соседей.

Забор и густая листва растущих вдоль него деревьев отсекали любопытные взгляды. А если сквозь зазоры между ветвями кто-то из соседей и увидел бы какое-то шевеление, то лунного света определенно бы не хватило, чтобы их показания в зале суда признали достаточно весомыми.

Я приподнял ноги трупа, сунул их в окно. Конечно, Робертсон умер, но мне все же не хотелось сбрасывать его головой вниз. На полпути простыня зацепилась за торчащую головку гвоздя, но я чуть подтолкнул труп, подальше от стены, а далее гравитация сделала свое дело.

Подоконник отделяли от земли двенадцать или тринадцать футов. Не так и высоко. Шума, однако, было много. Раздавшийся громкий звук мог трактоваться однозначно: мертвое тело упало с высоты на твердую землю.

Ни одна собака не залаяла. Никто не спросил: «Ты это слышала, Мод?» Никто не ответил: «Да, Клем, я слышала, как Одд Томас выбросил труп из окна». Пико Мундо спал.

Бумажными полотенцами, чтобы не оставлять отпечатков пальцев, я поднял с ковра пистолет. Добавил его к содержимому пластикового пакета.

Вернувшись в ванную, проверил, не оставил ли чего-то существенного. Я понимал, что потом придется заняться тщательной уборкой, на которую сейчас времени просто не было: пропылесосить всю квартиру, чтобы вычистить волосы и волокна одежды, тщательно протереть все поверхности, которых мог коснуться Боб Робертсон…

Этим я бы ни в малой мере не помог убийце замести следы преступления. По всем признакам действовал хладнокровный профессионал, который не оставил ни отпечатков пальцев, ни других следов своего присутствия в моей квартире.

Я посмотрел на часы, и увиденное меня удивило. После полуночи прошел лишь час и тридцать восемь минут. Ранее-то ночь мчалась навстречу заре. Я думал, уже половина третьего или позже.

И тем не менее время шло. Часы у меня были электронные, но я буквально слышал, как они тикали, отсчитывая уходящие секунды.

Выключив свет в ванной, я опять подошел к окну на улицу, приоткрыл жалюзи, выглянул. Если кто-то и наблюдал за домом, я его не заметил.

С пластиковым пакетом в руке я вышел на лестницу и запер за собой дверь. Спускаясь по ступенькам, чувствовал, что за мной наблюдают так же внимательно, как и за претендентками на звание «Мисс Америка» во время конкурса в купальниках.

Умом я понимал, что никто на меня не смотрит, но чувство вины заставляло меня нервничать. Я оглядывал ночь, смотрел куда угодно, но только не под ноги. И просто чудо, что не свалился с лестницы и не сломал шею. Тогда полиции пришлось бы разбираться и со вторым телом.

Вы можете спросить: а откуда чувство вины, если Боба Робертсона я не убивал?

Но для того чтобы я почувствовал себя виноватым, всегда требовалась самая малость. Иногда я полагал, что несу ответственность за крушение поездов в Грузии, взрывы бомб в далеких городах, торнадо в Канзасе…

Какая-то часть меня верит: если бы я более активно изучал и развивал свой дар, вместо того чтобы использовать его по мере необходимости, то мог бы помочь в выявлении большего количества преступников и спас бы больше жизней, как от плохих людей, так и от природных катаклизмов, и не только в Пико Мундо, но и во многих других местах. Я знаю, что это не так. Знаю, что чрезмерное углубление в сверхъестественное приведет к потери связи с реальностью, к безумию и я уже никому не смогу помочь. Однако вышеуказанная моя часть время от времени начинает твердить свое и упрекает меня за недостаток целеустремленности и решимости.

Я понимаю, почему так легко становлюсь виноватым. Все дело в моей матери и ее оружии.

Осознавать структуру собственной психики — это одно. Перестроить ее — совсем другое. Блок необоснованной вины — часть моей психики, и я сомневаюсь, что мне когда-нибудь удастся его удалить.

Спустившись с лестницы и не услышав крика: «Виновен!» — я уже двинулся к углу гаража, но остановился, глянув на соседний дом и подумав о Розалии Санчес.

Я собирался воспользоваться ее «шеви», который она водит редко, увезти тело Робертсона, а потом вновь поставить автомобиль в гараж. Она бы и не узнала о ночной поездке. Ключ от замка зажигания мне не требовался. В школе я, возможно, не уделял должного внимания математике, но научился заводить двигатель, соединив соответствующие проводки.

О Розалии я подумал совсем не потому, что она могла увидеть меня из окна. Нет, я встревожился из-за ее безопасности.

Если другой человек, замысливший убийство, пришел с Робертсоном в мою квартиру между 5:30 и 7:45 пополудни, произошло это при свете дня. Ярком свете дня в пустыне Мохаве.

Я подозревал, что эти двое прибыли тайком, как заговорщики, и Робертсон думал, что цель их визита — расправиться со мной. Возможно, верил, что они затаятся в моей квартире, дожидаясь, пока я вернусь. И наверняка изумился, когда напарник наставил на него пистолет.

Убив Робертсона и сделав все для того, чтобы подставить меня, киллер не задержался в квартире, чтобы примерить мое нижнее белье или перекусить тем, что нашел в холодильнике. Наверняка сразу ушел, то есть также при свете дня.

И, конечно, у него возникла мысль, что из соседнего дома могли увидеть, как он вошел в мою квартиру со своей жертвой, а вышел один.

Чтобы не рисковать, оставляя такого свидетеля, он вполне мог постучаться в дверь черного хода дома Розалии после того, как разделался с Робертсоном. А уж убить старушку-вдову, которая жила одна, труда бы не составило.

Более того, если он все тщательно просчитывал, то скорее всего заглянул к Розалии Санчес до того, как привез сюда Робертсона. И в обоих случаях воспользовался одним пистолетом, тем самым повесив на меня два убийства.

Судя по смелости и решительности, с которыми он устранил своего проколовшегося сообщника, этот неизвестный человек был хитер, расчетлив, предусмотрителен.

В доме Розалии царила тишина. Ни в одном окне не горел свет, а призрачное лицо, которое я вроде бы увидел, на поверку оказалось отражением в стекле покатившейся к западному горизонту луны.