Глава 14
Я покинул дом тем же путем, каким и вошел в него, через боковую дверь между кухней и гаражной пристройкой, но не сразу вернулся к «Мустангу», который одолжил у Терри Стэмбау. Сначала обошел дом сзади и осмотрел двор.
Если трава на лужайке перед домом выгорела только наполовину, то во дворе — полностью. Хорошо прожаренная земля не получала ни капли воды с тех календаря, чтобы найти какую-то информацию о встречах, пометки на память. Никаких записей в перекидном календаре Робертсон не делал.
Я вернулся к текущему дню, 14 августа, а потом пролистнул календарь вперед, в будущее. Страничка за 15 августа отсутствовала. Ничего не написал Робертсон и на последующих страницах.
Оставив все в прежнем виде, я поднялся из-за стола и направился к двери. Выключил верхний свет.
Золотые солнечные лучи, запутываясь в листве и ветвях растущих у окна кустов, оставляли комнату в полумраке, по углам и у стен собирались тени, но наиболее густыми, как мне казалось, они были у портретов трех мужчин.
В голове сверкнула дельная мысль, такое случается со мной чаще, чем некоторые могли бы предположить, и определенно более часто, чем мне самому хотелось, я вновь зажег свет, направился к бюро с папками. Решил заглянуть в ящик с буквой «Р» на торце, посмотреть, не завел ли Человек-гриб досье на самого себя.
Папку я нашел. На аккуратно наклеенной полоске прочитал: РОБЕРТСОН, РОБЕРТ ТОМАС.
Какое бы я испытал облегчение, если б в папке нашлись газетные вырезки, в которых шла речь о нераскрытых убийствах, или инкриминирующие предметы, имеющие непосредственное отношение к этим убийствам. Я бы запомнил содержимое папки, поставил ее на место и доложил о моих находках Уайатту Портеру.
Располагая такой информацией, чиф Портер нашел бы способ расставить Робертсону ловушку. И мы смогли бы отправить этого подонка за решетку до того, как он успел бы совершить новые преступления, которые скорее всего сейчас и готовил.
Но в папке я нашел лишь маленький квадратик бумаги: страничку, которая отсутствовала в перекидном с тех самых пор, как в конце февраля на нее пролился последний дождь, то есть пять с половиной месяцев.
Если у человека была привычка хоронить свои жертвы, расчлененные или нет, во дворе, в стиле Джона Уэйна Гейси, он бы позаботился о том, чтобы земля поддавалась лопате. Здесь же твердую корку не взяла бы кирка, так что для рытья могил потребовался бы отбойный молоток.
Да и сетчатый забор в крупную ячейку, не заплетенный вьюнами, не обеспечивал должного уединения убийце с трупом на руках. И соседи, если б они плевать хотели на закон и любили необычные зрелища, могли бы устроиться на своем заднем крыльце, с кружкой пива в руке, и наблюдать за погребением.
Так что, будь Робертсон серийным убийцей, а не просто их фанатичным поклонником, он бы завел себе огород в другом месте. Вот я и склонялся к тому, что на текущий момент его досье действительно состояло лишь из одной странички отрывного календаря, а свое дебютное выступление он запланировал на следующий день.
Наблюдая за мной с конька крыши, ворона разинула свой клюв и каркнула во все свое воронье горло, словно заподозрила, что я пришел в этот выжженный двор, чтобы поживиться теми жучками или другими насекомыми, которые могли выжить в таких условиях.
Я подумал о зловещем вороне Эдгара По, устроившемся надо мной и твердящем одно и то же слово: «Nevermore, nevermore».
Стоя внизу, закинув голову, я не понимал, что ворона — это знак, а знаменитое стихотворение По служит ключом, который может расшифровать его значение. Если бы я тогда осознал, что эта каркающая ворона и есть мой ворон, в последующие часы, пока Пико Мундо еще оставался местом, где жила надежда, я бы действовал совершенно в ином ключе.
Но, не сообразив, насколько важна эта ворона, я вернулся к «Мустангу», где и нашел Элвиса, устроившегося на пассажирском сиденье. В сапогах, брюках цвета хаки и гавайской рубашке.
Все остальные знакомые мне призраки ограничены в выборе гардероба. Они появляются исключительно в той одежде, которую носили в момент смерти.
К примеру, мистер Каллауэй, мой учитель английского в средней школе, умер по пути на костюмированный бал в костюме Трусливого Льва из «Волшебника страны Оз». Поскольку человеком он был благородным, добропорядочным, образованным, я очень огорчался, встречая его в последующие месяцы исключительно в этом дешевом велюровом костюме, с торчащими усами и волочащимся хвостом. И только обрадовался, когда он в конце концов оставил этот мир, чтобы уйти в следующий.
Но после смерти, как и в жизни, Элвис устанавливает собственные правила. Он, похоже, может нарядиться в любую одежду, которую носил на сцене, в кино, в повседневной жизни. И такое дозволено только ему.
Я где-то прочитал, что, наглотавшись снотворного и депрессантов, он умер в нижнем белье, а может, в пижаме. Некоторые говорили, что его нашли в банном халате, другие это отрицали. Однако я его в такой домашней одежде не видел никогда.
Нет сомнений в том, что он умер в своей ванной в Грейсленде, небритый, уткнувшись лицом в лужу рвоты. Это отмечено в заключении коронера.
К счастью, меня он всегда приветствует чисто выбритым и без висящей на подбородке блевотины.
В данном случае, когда я сел за руль и закрыл водительскую дверцу, он улыбнулся и кивнул. Только улыбка у него на этот раз была необычно грустной.
Он протянул руку, похлопал меня по плечу, определенно выражая сочувствие, возможно, даже жалея меня. Я этому удивился и даже немного расстроился, поскольку вроде бы не страдал ничем таким, что могло вызвать подобные чувства.
Сейчас, когда 15 августа осталось в прошлом, я не могу сказать, как много знал Элвис о тех ужасных событиях, которым только предстояло произойти. Подозреваю, что все.
Как и другие призраки, Элвис не говорит. И не поет.
Иногда танцует, если в настроении. Движения у него, конечно, плавные, но до Джина Келли ему далеко. Я завел двигатель и наугад включил си-ди. Терри держит в автомобиле шесть дисков с лучшими записями своего идола.
Когда из динамиков донеслись первые слова «Подозрительных мыслей», Элвис удовлетворенно кивнул. И пальцами выбивал ритм на приборном щитке, когда я выехал из Кампс Энда.
К тому времени, когда мы подъехали к дому чифа Уайатта Портера, расположенному в куда лучшем районе, мы уже слушали «Мама любит розы» из «Рождественского альбома Элвиса». Под эту песню Король рок-н-ролла пустил слезу.
Я предпочитаю не видеть его таким. Закаленный испытаниями рокер, поющий «Синие замшевые шузы» с наглой улыбкой, даже ухмылкой, нравится мне гораздо больше.
Дверь открыла Карла Портер, жена Уайатта. Стройная, очаровательная, с зелеными, как лепестки лотоса, глазами, она постоянно излучает уверенность в завтрашнем дне и оптимизм, чем разительно отличается от мужа с его вечно печальным лицом и скорбным взглядом.
Подозреваю, что только благодаря Карле работе не удалось сломать Уайатта. Каждому из нас нужен источник вдохновения, гарантия того, что надежда не обратится в прах, и все это Уайатт находил в Карле.
— Одди, как приятно тебя видеть. Заходи, заходи. Уайтатт во дворе, готовится сжечь на гриле вполне сносные стейки. У нас сегодня гости, но еды больше чем достаточно, так что я надеюсь, что ты останешься.
Она вела меня через дом к двери во двор, не подозревая о том, что Элвис составляет мне компанию в настроении, свойственном «Отелю, где разбиваются сердца».
— Благодарю вас, мэм, — ответил я, — мне очень приятно получить такое приглашение, но, к сожалению, сегодня вечером я занят. И заехал только для того, чтобы быстренько перекинуться парой слов с вашим мужем.
— Он будет рад увидеть тебя, — заверила она. — Он всегда тебе рад.
Во дворе она вверила меня Уайатту, который был в фартуке с надписью: «ПОДГОРЕВШЕЕ И ЖИРНОЕ ЛУЧШЕ ИДЕТ С ПИВОМ».
— Одд, надеюсь, ты пришел не для того, чтобы испортить мне вечер, — улыбнулся чиф Портер.
— Такого намерения у меня нет, сэр.
Чиф работал сразу на двух грилях. Один, газовый, предназначался для овощей и кукурузных початков, второй, на угле, для стейков.
Солнцу предстояло еще два часа скатываться к горизонту, за долгий день в пустыне бетон внутреннего дворика накопил немало тепла, над обоими грилями стояло марево горячего воздуха, так что пота, который должен был градом катиться с чифа, могло хватить на то, чтобы заполнить пересохшее море, в незапамятные времена плескавшееся на месте Пико Мундо. Однако кожа у него была такой же сухой, как у звезды рекламного ролика средства от пота.
За много лет я лишь дважды видел чифа Портера потным. В первом случае, когда очень плохой человек нацелил ему в живот ружье с расстояния в каких-то два фута, да и второй был не менее драматичным.
Оглядывая миски с картофельным салатом, кукурузными чипсами и салатом из свежих фруктов, стоявшие на столе, Элвис, похоже, быстро потерял интерес к угощению, когда понял, что сандвичей с ореховым маслом и высушенными бананами не будет. А потому переместился к бассейну.
После того как я отказался от бутылочки пива «Корона» и мы с чифом сели на пластиковые стулья, стоявшие на лужайке, он спросил:
— Опять общался с мертвыми?
— Да, сэр, без этого никуда. Но сегодня речь пойдет не о мертвых, а о тех, кто скоро могут ими стать.
И я рассказал ему о Человеке-грибе, с которым сначала столкнулся в ресторане, а потом в торговом центре «Зеленая Луна».
— Я видел его в «Гриле», — кивнул чиф, — но он не показался мне подозрительным, просто… неприятным.
— Да, сэр, но у вас не было возможности увидеть его поклонников, — и я описал встревожившую меня свиту бодэчей.
А когда перешел к визиту в маленький домик в Кампс Энде, сочинив малоубедительную байку о том, что боковая дверь была открыта, вот я и вошел, предполагая, что кому-то требуется помощь. Тем самым избавил чифа от соучастия в совершенных мной преступлениях: взломе и незаконном проникновении в чужое жилище.
— Я не канатоходец, — напомнил он мне.
— Знаю, сэр.
— Но иной раз хочешь, чтобы я шел по очень тонкой струне.
— Я уверен, вы прекрасно держите равновесие, сэр.
— Сынок, звучит все это, как собачье дерьмо.
— Может, и звучит, сэр, но я говорю от чистого сердца.
Рассказывая о том, что я обнаружил в доме, я не упомянул ни о черной комнате, ни о «туристах», которые через нее проследовали: даже такой человек, как Уайатт Портер, симпатизирующий мне, с широким кругозором, станет скептиком, если обрушивать на него слишком уж много экзотических подробностей.
Когда я закончил, чиф спросил: «Что привлекает там твое внимание, сынок?»
— Сэр?
— Ты постоянно поглядываешь на бассейн.
— Это Элвис, — объяснил я. — Он как-то странно себя ведет.
— Элвис Пресли здесь? Сейчас? В моем доме?
— Он ходит по воде, взад-вперед, и жестикулирует.
— Жестикулирует?
— Это не грубые жесты, сэр, и они обращены не нам. Он, похоже, спорит сам с собой. Иногда я волнуюсь из-за него.
Вернулась Карла с первыми двумя гостями.
Практически приблизившийся к порогу тридцатилетия, Берн Эклс лишь два месяца тому назад поступил на службу в полицию Пико Мундо.
Лизетт Райнс, специалист по накладным ногтям, также была и заместителем менеджера в процветающем салоне красоты, принадлежащем Карле и расположенном на Оливковой улице, в двух кварталах от «Гриля».
Эти двое приехали не вместе, но я видел, что чиф и его жена решили взвалить на себя обязанности сводни.
Поскольку Эклс ничего не знал, и никогда бы не узнал, про мое шестое чувство, он не мог взять в толк, кто я, собственно, такой, и еще не решил, нравлюсь я ему или нет. А главное, он не мог понять, почему у чифа всегда, даже если дел выше крыши, находится для меня время.
После того как прибывшие гости получили по полному стакану, чиф попросил Эклса на несколько минут пойти с ним в его кабинет.
— Я свяжусь по компьютеру с центральной информационной системой ДТС, а ты сделаешь для меня несколько звонков. Нужно проверить одну странную пташку из Кампс Энда.
Шагая к дому рядом с чифом, Эклс дважды оглянулся на меня. Может, думал, что в его отсутствие я попытаюсь подкатиться к Лизетт Райнс.
Когда Карла вернулась на кухню, где готовила десерт, Лизетт уселась на стул, который только что занимал чиф. Двумя руками держала стакан с кокой, сдобренной апельсиновой водкой, пила маленькими глоточками, после каждого облизывала губы.
— Как тебе вкус? — спросил я.
— Похоже на подслащенную сахаром жидкость для мытья посуды. Но я иногда ощущаю недостаток энергии, а кофеин помогает ее восполнить.
Она пришла в желтых шортах и желтой же блузке с оборочками. Так что выглядела, как лимонное пирожное с белой глазурью-волосами.
— Как поживает мама, Одд?
— У нее все в порядке.
— Я так и думала. А отец?
— Собирается быстро разбогатеть.
— Каким образом на этот раз?
— Продавая недвижимость на Луне.
— И как можно ее купить?
— Ты платишь пятнадцать баксов и получаешь сертификат на владение одним квадратным футом лунной поверхности.
— Но ведь Луна не принадлежит твоему отцу, — в голосе Лизетт слышалась едва заметная нотка неодобрения.
Девушкой она была милой и не хотела никого обижать, даже если понимала, что человек поступает нехорошо.
— Не принадлежит, — согласился я. — Но он осознал, что Луна не принадлежит никому, вот и послал письмо в ООН, застолбив ее на свое имя. А на следующий день начал продавать лунную поверхность. Я слышал, ты стала заместителем управляющего.
— Это большая ответственность. С учетом того, что и профессионально я поднялась на следующую ступень.
— Ты больше не занимаешься ногтями?
— Конечно, занимаюсь. Но раньше я была только техником, а теперь сертифицированный художник по ногтям.
— Поздравляю. Это действительно что-то.
Мне понравилась ее застенчивая, но гордая улыбка.
— Для некоторых это пустяк, а для меня очень большой шаг вперед.
Элвис вернулся на лужайку, плюхнулся на стул напротив нас. Он опять плакал. Сквозь слезы улыбался Лизетт… или ее декольте. Даже после смерти Элвис любил женщин.
— У тебя с Броуэн все по-прежнему? — спросила она.
— Да. Нас может разлучить только смерть. У нас одинаковые родимые пятна.
— Я про это забыла.
— Она предпочитает, чтобы ее называли Сторми.
— Само собой.
— А как у тебя с патрульным Эклсом?
— О, мы только что познакомились. Похоже, приятный парень.
— Приятный. — Я поморщился. — Бедняга уже готов для тебя на все, не так ли?
— Два года назад я бы могла так сказать. Но в последнее время… Думаю, он приятный парень. Ты понимаешь?
— То есть могло быть и хуже.
— Это точно, — кивнула она. — Требуется время, чтобы осознать, как одиноко человеку в этом мире, а когда ты это понимаешь… будущее начинает страшить.
Элвиса, и так чем-то расстроенного, слова Лизетт просто добили. Слезы потекли из его глаз ручьем, он закрыл лицо руками.
Лизетт и я продолжали болтать, Элвис беззвучно рыдал, а тут появились еще четверо гостей.
Карла принесла поднос с закусками, когда вернулся чиф, сопровождаемый Эклсом. Увел меня к дальнему концу бассейна, где мы могли поговорить без посторонних.
— Робертсон приехал в город пять месяцев тому назад. Купил дом в Кампс Энде. Заплатил всю сумму, никаких закладных.
— Где он взял деньги?
— Унаследовал. Бонни Чен говорит, что он перебрался сюда из Сан-Диего после смерти матери. В свои тридцать четыре года он все еще жил с матерью.
Бонни Чен, риелторша, известная в Пико Мундо своими роскошными шляпками, должно быть, и продала дом Робертсону.
— Насколько я могу сказать на текущий момент, он совершенно чист, — продолжил чиф. — Его даже не штрафовали за нарушение правил дорожного движения.
— Вы могли бы разузнать, как умерла его мать.
— Я навожу справки. Но сейчас придраться к нему не за что.
— Все эти досье на убийц.
— Даже если бы я законным образом узнал, что он держит их у себя, досье эти можно истолковать как хобби или материал для подготовки книги. Ничего противозаконного в этом нет.
— Но ведь подозрительно.
Он пожал плечами.
— Если бы хватало одной подозрительности, мы бы все сидели в тюрьме.
— Но вы собираетесь установить за ним слежку?
— Только потому, что ты никогда не ошибался. Вечером пошлю туда кого-нибудь, возьму под колпак этого мистера Робертсона.
— Мне бы хотелось, чтобы этим дело не ограничилось.
— Сынок, мы в Соединенных Штатах Америки. Некоторые могут сказать, что попытка воспрепятствовать психопатам реализовать их потенциал противоречит Конституции.
Иногда чиф забавлял меня циничностью своих высказываний. Но не сегодня.
— Он — действительно очень плохой человек, сэр. Этот парень, когда перед моим мысленным взором возникает его лицо… по спине начинают бегать пауки.
— Мы будем следить за ним, сынок. Большего сделать не могу. Не могу просто поехать в Кампс Энд и застрелить его. — Чиф многозначительно посмотрел на меня. — И ты не можешь.
— Оружие меня пугает, — успокоил я его.
Чиф посмотрел на бассейн.
— Он сейчас ходит по воде?
— Нет, сэр, стоит рядом с Лизетт, заглядывает в вырез ее блузки и плачет.
— Там плакать не о чем. — Чиф подмигнул мне.
— Его слезы никак не связаны с Лизетт. Сегодня он в таком настроении.
— А что с ним такое? Элвис никогда не казался мне плаксой.
— Люди меняются, когда умирают. Это же травма. Время от времени такое на него находит, но я не знаю, в чем причина. Он не пытался мне объяснить.
Чифу определенно не нравился плачущий Элвис.
— Могу я что-нибудь для него сделать?
— Премного вам благодарен, сэр, но я сомневаюсь, чтобы кто-то мог ему помочь. Из того, что я понял, насколько я могу об этом судить… ему недостает матери, Глейдис, он хочет быть с ней.
— Если я не ошибаюсь, он очень любил свою мать, не так ли?
— Обожал ее.
— Она тоже мертва?
— Значительно дольше, чем он.
— Тогда они снова вместе, не так ли?
— Нет, пока он не хочет покидать этот мир. Она по другую сторону, а он застрял здесь.
— Так почему он не переберется туда?
— Иногда их держат важные незавершенные дела.
— Как малышку Пенни Каллисто, которая этим утром привела тебя к Харло Ландерсону?
— Да, сэр. Но случается, они слишком любят этот мир, чтобы с ним расстаться.
Чиф кивнул.
— В этом мире его тоже любили.
— Если б речь шла о незавершенном деле, у него было двадцать шесть лет, чтобы довести все до конца, — заметил я.
Чиф прищурился, глядя на Лизетт Райнс, пытаясь разглядеть хоть что-то свидетельствующее о присутствии рядом с ней призрака: дымку эктоплазмы, колебание воздуха, таинственное сияние.
— Второго такого нет.
— Это точно, сэр.
— Скажи ему, что мы всегда рады принять его у себя.
— Обязательно, сэр. Спасибо вам.
— Ты действительно не можешь остаться на обед?
— Благодарю вас, сэр, но у меня свидание.
— Уверен, что со Сторми.
— Да, сэр. Она — моя судьба.
— Умеешь ты находить слова, Одд. Должно быть, ей нравится, когда ты это говоришь: «Моя судьба».
— Мне нравится ей это говорить.
Чиф обнял меня за плечи и повел к воротам с северной стороны дома.
— Хорошая женщина — это лучшее, что может найти в жизни мужчина.
— Сторми больше, чем хорошая.
— Я просто счастлив за тебя, сынок. — Он отодвинул задвижку, открыл ворота. — Об этом Бобе Робертсоне не волнуйся. Мы будем следить за ним, но так, что он об этом не догадается. И если попытается сделать что-то противозаконное, тут же его возьмем.
— Я все равно буду волноваться. Он — очень плохой человек.
Когда я подошел к «Мустангу», Элвис уже ожидал меня на пассажирском сиденье.
Мертвым нет необходимости ходить пешком или ездить на автомобиле, чтобы попасть в нужное им место. А если уж они ходят или ездят, то мотив тут один — ностальгия.
По пути с лужайки до «Мустанга» он успел переодеться. Наряд из фильма «Голубые Гавайи» уступил место черным брюкам, твидовому пиджаку спортивного покроя, белой рубашке, черному галстуку и черному платочку в нагрудном кармане пиджака. Потом Терри Стэмбоу сказала мне, что так он одевался в некоторых эпизодах фильма «Это случилось на Всемирной ярмарке».
Отъезжая от дома Портеров, мы слушали «Не могу без тебя», одну из самых зажигательных песен Короля.
Элвис пальцами выбивал ритм на колене и покачивал головой, но слезы продолжали катиться по щекам.
