* * *
Я намерена опровергнуть каждую неточность в показаниях Энни, но отчего-то на меня навалилась ужасная усталость. Пожалуй, я вернусь к этому позже, когда отдохну. Нет нужды подробно описывать перекрестный допрос Прингля: его цель была проста — услышать от Энни, что я странно себя вела в день исчезновения Роуз и впоследствии. К несчастью для него, в тот роковой день у бедняжки на уме были совсем другие заботы, и она не обращала на меня внимания, не говоря уж о том, что, узнав о пропаже всеобщей любимицы, мы все стали вести себя странно.
Хотя Макдональд старался быть с Энни поделикатнее, его вопросы прояснили, что она несколько не в себе. Возможно, это трудно понять из текста, ведь он не отражает ни интонаций, ни выражения лица. Помню, как я украдкой наблюдала за Энни. По правде говоря, она походила на бесплотную тень, на несчастного страдающего призрака, который утратил связь с миром и существует в какой-то иной реальности.
* * *
Следующей Эйчисон вызвал миссис Эстер Уотсон из Лондона. Мы подружились с ней несколько лет назад, когда моя тетушка была еще жива, хотя и сильно болела. Эстер и ее муж Генри преподавали в Обществе неотложной помощи Ордена святого Иоанна, и я познакомилась с ними на курсах первой помощи, в женской группе. Супруги Уотсон едва сводили концы с концами, но, к счастью для себя, унаследовали чудесный особнячок в Челси. Помимо преподавания в Обществе неотложной помощи, Эстер пела в опере, а Генри, некогда изучавший право, был адвокатом без практики. Я любила бывать в их компании, по крайней мере, поначалу. Правда, Уотсоны были очень сосредоточены на себе и предпочитали говорить только о своих делах и нуждах, однако мне нравилось их остроумие. Мы проводили втроем много времени и вскоре стали закадычными друзьями.
Тем не менее при виде Эстер Уотсон на свидетельском месте я насторожилась. Дело в том, что мы не очень мирно разошлись за несколько лет до моего переезда в Глазго. Теперь я понимаю, что должна была заподозрить неладное, когда Генри пригласил меня к себе в кабинет, чтобы продемонстрировать коллекцию стереоскопов, а на самом деле принялся показывать непристойные фотографии пухлых полуодетых девиц. Вероятно, он ожидал, что снимки пробудят во мне страсть и станут прелюдией к бурному соитию на кушетке. Спустя несколько недель в отсутствие жены он попытался засунуть язык мне в ухо. Крайне смутившись, я была вынуждена ретироваться. Полагаю, Эстер о чем-то догадывалась, поскольку вскоре явилась выяснять, что происходит между мной и ее мужем. К сожалению, она свалила все на меня, тогда как виноват был этот похотливый жеребец Генри. Словом, я беспокоилась, что на допросе Эстер будет чернить мое имя — наверняка прокурор пригласил ее именно за этим.
Как бы мне ни было тяжело, я намерена подробно осветить этот эпизод. Будь моя совесть нечиста, я не стала бы приводить тут инсинуации Эстер Уотсон. Однако, как вы, несомненно, убедились, я стремлюсь к открытости и честности.
Эйчисон сразу взял быка за рога.
— Вы познакомились с Гарриет Бакстер в тысяча восемьсот восемьдесят третьем году, верно?
— Да. Мы с мужем преподавали в Обществе неотложной помощи Ордена святого Иоанна. Я вела группу для женщин, и мисс Бакстер посещала мои уроки.
— А как развивались ваши отношения с мисс Бакстер помимо уроков?
— Мы виделись случайно, то в театре, то на улице. По окончании курса занятий мы продолжили общение. Обычно мисс Бакстер приходила к нам в Челси. Она очень интересовалась первой помощью. Со временем мы подружились — она была такой любезной и отзывчивой. Например, переделывала нам старые простыни: разрезала пополам и подрубала края. Однажды она пошла к нам в сад и подстригла кусты — по ее словам, из-за них в кабинете было слишком темно. Генри пришел в восторг.
— То есть она старалась вам услужить? — уточнил Эйчисон.
— Да.
— У вас есть дети, миссис Уотсон?
— Увы, Господь не дал нам такого счастья.
Все это было очень унизительно. Эстер наслаждалась своим звездным часом, охотно демонстрируя мягкий голос, безупречную дикцию, идеальную шляпку и перчатки, скромный потупившийся взгляд. Тогда ей было около сорока пяти; красота еще не померкла, но начала увядать, как тюльпан в конце мая. Насколько я знала, Эстер не добилась особых успехов в опере и выступала в легких мюзиклах, которые презирала, но терпела ради денег.
— Вы по-прежнему дружите с мисс Бакстер?
Эстер бросила на меня неприятный ледяной взгляд и замялась.
— Нет, нам с мужем пришлось разорвать с ней отношения.
— Объясните, пожалуйста.
Макдональд вскочил на ноги.
— Ваша честь, я вынужден протестовать. Показания свидетеля не связаны с обвинением, предъявленным мисс Бакстер.
Судья обернулся к Эйчисону.
— Прокурор?
— Уверяю, ваша честь, показания миссис Уотсон обещают пролить свет на важные для дела сведения.
— Пока что они остаются в глубокой тени, — саркастически заметил Кинберви. — Однако я позволю вам задать еще несколько вопросов, прокурор.
— Благодарю, ваша честь. Миссис Уотсон, пожалуйста, расскажите, почему вы прекратили отношения с мисс Бакстер.
Улыбнувшись судье, Эстер продолжала:
— Трудно объяснить, но нам… мне начало казаться, что она хочет внедриться в наш дом. А потом я заподозрила, что она пытается… вбить клинья между Генри и мной.
Эйчисон выдержал долгую паузу, чтобы присяжные осознали всю важность этих слов, и спросил:
— Каким образом?
— О, это проявлялось в мелочах. У меня было ощущение, что при каждой нашей размолвке с мужем она втайне радуется. Помню, как-то у Генри болела голова, и он сказал мне что-то резкое и недоброе — Гарриет засмеялась и потерла руки. Она все время отмечала мои недостатки в его присутствии. Я на несколько лет ее старше, и она постоянно подчеркивала мой возраст. Однажды при Генри она посмотрела мне в лицо и печально произнесла: «Как вы думаете, Эстер, когда-нибудь у меня тоже так ужасно обвиснут щеки, как у вас?» И все это она преподносила обходительно, с обезоруживающим очарованием и юмором.
— Как долго это продолжалось?
— О, месяцы. Несколько месяцев. Все развивалось постепенно. Гарриет очень обаятельна и умеет добиваться своего как бы исподволь, не сразу и поймешь, как она тобой вертит. Поначалу Генри меня не слушал.
— Но потом послушал?
— Да, после… э-э… случая с фотографиями он почуял неладное.
Далее Эстер изложила историю со стереографами — но представила все так, будто бы фото принесла я и сама стала показывать их Генри.
— Итак, миссис Уотсон, зная, что вас нет дома, мисс Бакстер принесла… скажем так, вульгарные фотографии женщин, чтобы показать вашему мужу?
— Да, и, как вы понимаете, ему было очень неловко. Позже он мне все рассказал. Мы заговорили о Гарриет и, припомнив прошлое, поняли, что в наших случайных встречах на улице было нечто странное. Она жила в Клеркенуэлле, на другом конце Лондона, но мы все время сталкивались в Челси. Она всегда бывала там по какому-нибудь поводу, но… слишком уж часто. Тогда мы заподозрили, что она нас подкарауливала.
— По-вашему, она вас выслеживала?
— Не совсем. Скорее, наблюдала за нами, заранее планировала или выясняла, куда мы идем, чтобы встретиться как бы ненароком.
— Вот как?! Что именно вызвало ваши подозрения?
— Совпадения происходили слишком часто.
— И вы прекратили с ней общаться?
— Мы написали ей, что уезжаем, делали вид, что нас нет дома, если она приходила. Не отвечали на ее открытки и письма. В конце концов она все поняла.
— Миссис Уотсон, можно ли предположить, что мисс Бакстер испытывала симпатию к вашему мужу?
— Не знаю, — ответила Эстер.
Она сделала паузу — еще бы! Страшно было думать, до чего она сможет договориться с помощью прокурора.
— Чем вы объясняете поведение мисс Бакстер? — настаивал Эйчисон.
— Иногда… ах, все было так запутанно! Казалось, она хотела поссорить нас с Генри, разрушить наш брак. Видите ли, она очень любила отчима и мечтала быть папиной дочкой. Я была у нее в гостях в Клеркенуэлле — ее комната напоминала храм, посвященный отчиму. Над кроватью висели только его дагерротипы и фотографии, ни одного снимка матери. Такое ощущение, что она ненавидела свою мать.
Макдональд взвился с протестом, но его опередил Кинберви.
— Мэм, нас сейчас не интересуют ваши ощущения. Прошу вас ограничиться фактами, близкими к делу. Шотландцы прекрасно умеют сами делать выводы, если необходимо. Прокурор, мы до сих пор не услышали ничего существенного.
Эйчисон принес извинения судье и велел свидетельнице придерживаться фактов. Эстер Уотсон продолжала:
— Мистер Далримпл, отец Гарриет — точнее отчим — никогда не писал ей и никогда не навещал; он был довольно сдержанным мужчиной. Думаю, Гарриет страдала от этого. И мне казалось, что, пытаясь рассорить нас с мужем, она мстила матери, или отчиму, или даже нам с Генри за то, что мы счастливы вместе. Хотя, наверное, это все не так уж и важно.
Она заискивающе улыбнулась судье.
Кинберви, слушавший ее невозмутимо и недоверчиво, поднял бровь, откашлялся и наклонился вперед.
— Прокурор, все это очень увлекательно, но… какая связь с делом?
— Разумеется, ваша честь. Благодарю, миссис Уотсон, у меня на данный момент все. Свидетель ваш, мой ученый друг.
Прингль снова удовлетворился работой Эйчисона, и к перекрестному допросу приступил Макдональд. Я знала, что мои адвокаты готовят для суда сюрприз, но они даже не намекнули мне, как собираются опровергать инсинуации Эстер Уотсон.
Несколько раздраженный, Макдональд встал. В руках он держал газету, которую развернул к свидетельнице.
— Миссис Уотсон, вы узнаете это издание?
При виде газеты Эстер опешила, затем явно смутилась.
— Д-да, узнаю.
— Это английская газета. Пожалуйста, прочтите суду ее название.
— «Ньюс оф зе уорлд».
— Что это за издание, миссис Уотсон?
— Я не понимаю…
— В этой газете в основном пишут о скандалах и сенсациях, верно?
— Ну… может быть.
— Вы когда-нибудь имели с ней дело?
— Я… я не понимаю, о чем вы…
— Позвольте уточнить. — Макдональд умолк и многозначительно наклонился к ней. — Вы когда-нибудь получали оплату от редактора этой газеты?
Весь зал замер, гадая, к чему клонит адвокат. Эстер замялась; на ее лице отразилась внутренняя борьба.
— Не забывайте, мэм, вы под присягой, — напомнил Макдональд. — Я утверждаю, что несколько недель тому назад вы получили оплату от редакции газеты.
Лицо Эстер вытянулось.
— Да, — шепнула она. — Получила.
Макдональд выпрямился, подняв газету выше, на всеобщее обозрение. Он был почти страшен в своем благородном гневе.
— Вы подписали контракт, обещая «Ньюс оф зе уорлд» эксклюзивный рассказ о своей дружбе с мисс Бакстер и о своем выступлении в Верховном суде. Эту пикантную историю опубликуют, чтобы потешить любопытство читателей этой… газеты, на следующей неделе. Верно это или нет?
— Верно.
— Я утверждаю, миссис Уотсон, что вы приукрасили свою историю и снабдили ее лживыми подробностями, чтобы она выглядела более скандальной.
— Нет! — Она покосилась на меня и покачала головой. — Может, мне и платили, но я говорила правду.
— Сколько вам заплатили, миссис Уотсон?
Эстер снова замялась.
— Сорок фунтов?
— Да, — шепнула Эстер, прикрыв глаза.
Зрители ахнули: большинству из них в жизни не доводилось видеть такую сумму.
— Сорок фунтов — попрошу занести в протокол, — сорок фунтов за грязную историю, губительную для репутации вашей бывшей подруги.
Адвокат обернулся к судье; даже если бы Макдональд сбросил мантию и станцевал на столе канкан, лорд Кинберви был бы потрясен меньше.
— Ваша честь, показания миссис Уотсон не просто сомнительны, они представляют собой вопиющий случай, когда свидетелю обещана награда за выступление в суде. Я требую целиком исключить ее речь из рассмотрения.
Кинберви почесал затылок под париком.
— Мэм, это правда? Вы продали свою историю газете?
Эстер смущенно потупилась.
— Да, ваша честь, — выдохнула она и добавила с глупой улыбкой: — Я думала, это не имеет значения.
— Еще как имеет — и не нужно хлопать ресницами. — Кинберви повернулся к присяжным. — Господа, прошу вас не принимать во внимание показания этой свидетельницы.
Затем он сурово отчитал Эстер за то, что она отняла время у Высшего уголовного суда. Я едва разбирала его слова, не веря своему счастью. Наконец-то все увидели, что моя бывшая подруга — отъявленная лгунья и к тому же ничтожество. С другой стороны, неизвестно, выполнят ли присяжные приказ судьи. Они подробно выслушали эту мерзкую историю, и кто знает, насколько она повлияет на их решение.
* * *
В перерыве ко мне заглянул задумчивый Каски. Они с Макдональдом только что обсуждали Эйчисона и его линию обвинения. Макдональд не сомневался, что прокурор намеренно придерживает про запас главную свидетельницу, Кристину Смит. Рассказ о том, как она по моей просьбе познакомила меня с сестрой и зятем, будет для обвинения громким финальным аккордом.
— Эйчисон умен, — произнес Каски. — Но это рискованная стратегия. Он оставил самые убийственные аргументы на последние часы. Хочет взмахнуть плащом и эффектно уйти со сцены, ведь сегодня последний шанс предъявить главные козыри: Кристину и этот банковский гроссбух, будь он неладен.
— Жаль, что не удалось найти счетов от строителей, — пробормотала я.
— Да, не удалось. Не сомневаюсь, Эйчисон преподнесет все так, будто вы обращались в Банк Шотландии на Сент-Винсент-плейс, чтобы снять деньги для нашего немецкого друга.
— Я не делала ничего подобного. Собственно, я вообще ни разу не была в Банке Шотландии.
Каски оторопел.
— Но, мисс Бакстер, ведь известно, что вы снимали деньги со счета. Ваше имя неоднократно указано в банковском реестре.
— Сомневаюсь, что оно указано в реестре Банка Шотландии, мистер Каски. Я пользуюсь услугами Национального банка Шотландии.
Каски задумался, затем щелкнул языком.
— Ну конечно! Глупая ошибка, но названия так похожи, и Банк Шотландии у всех на слуху.
— Да, но он находится в таком уродливом здании. Национальный банк чуть дальше, и у него очаровательный фасад, потому я его и выбрала.
— Гм-м. — Каски нахмурился, словно силился что-то вспомнить. Явно обеспокоенный разговором, он без единого слова убежал наверх.
После перерыва, заняв место на скамье подсудимых, я посмотрела вверх. Меня мучило дурное предчувствие, вдобавок я опасалась, что Энни присоединится к Мейбл на балконе: мало радости провести ближайшие несколько часов под ее взглядом. Однако Энни в зале не было.
Пока суд ожидал возвращения Кинберви, я заметила, что Каски придвинулся к столу с уликами и стал удивленно изучать банковскую книгу и другие бумаги. Захватив какой-то документ, он подскочил к Макдональду и что-то торопливо зашептал ему на ухо. Адвокат взял у Каски бумагу и, нахмурившись, принялся ее разглядывать. Однако у меня не осталось времени гадать, что они там обнаружили: пришел судья, и заседание возобновилось.
Первым делом после перерыва Эйчисон вызвал некоего Нила Эннита, банковского служащего. Мистер Эннит оказался прыщавым долговязым юнцом, и, признаюсь, мне стало не по себе, когда он принял присягу. Когда прокурор подошел к столу с уликами и взял банковскую учетную книгу, я внутренне сжалась. Однако в этот самый миг вмешался мой адвокат:
— Ваша честь, у меня протест.
Судья опешил.
— Вы уверены, мистер Макдональд?
— Да, ваша честь, я должен вам кое-что сообщить, а для этого необходим перерыв.
Кинберви вздохнул.
— А никак нельзя обойтись без перерыва? Господа присяжные только что заняли свои места.
— Прошу прощения, ваша честь, у меня протест касательно представления улики.
Не скрывая раздражения, Кинберви отпустил присяжных и свидетеля. Пока они покидали зал, все с нетерпением ждали, что же скажет мой адвокат. По просьбе Макдональда пристав вручил Кинберви бумагу — тот самый документ, который так взволновал Каски.
— Не соизволит ли ваша честь ознакомиться с уликой номер семнадцать? — начал Макдональд. — Ваша честь увидит, что это ордер, выданный в прошлом году, когда следователи с Крэнстон-стрит проверяли финансы мисс Бакстер. Как видите, документ выдан для обыска в Банке Шотландии, по адресу Глазго, Сент-Винсент-стрит, дом два.
— Да, да, — нетерпеливо кивнул Кинберви, просматривая ордер.
— Ваша честь, во-первых, правильный адрес — дом два по Сент-Винсент-плейс: в конце Джордж-сквер Сент-Винсент-стрит переходит в Сент-Винсент-плейс.
— Можно взглянуть на ордер? — вмешался Эйчисон.
Передавая ему бумагу, судья спросил:
— Мистер Макдональд, к чему вы клоните?
— Ваша честь, в действительности у мисс Бакстер нет счета в этом банке, равно как и в его филиалах. У нее счет в Национальном банке Шотландии — как вы знаете, ваша честь, это отдельное учреждение. Национальный банк находится дальше по улице, на самой Сент-Винсент-стрит, в небольшом здании. Вероятно, при заполнении ордера произошла вполне понятная ошибка: большинство горожан, если попросить их назвать банк на Сент-Винсент-стрит, вспомнят Банк Шотландии, хотя он находится на Сент-Винсент-плейс. Эта ошибка, хоть и понятна по-человечески, в данном случае непростительна. Ордер был выдан на обыск в другом банке.
— Ваша честь, — перебил Эйчисон. — Согласно выпискам из банковской книги, мисс Бакстер несколько раз снимала со счета крупные суммы. Это существенная деталь для обвинения.
— Безусловно. — Судья как будто не верил своим ушам. — Мистер Макдональд, а что полицейский, которого отправили изъять банковскую книгу? Неужели он не проверил правильность заполнения ордера?
— Получается, что нет, ваша честь. И точно установлено, что в Национальном банке был предъявлен именно этот ордер.
— Каким-то чудом констебль пошел в нужный банк, — сухо сказал Кинберви.
Макдональд кивнул.
— Полагаю, ваша честь, он исполнял устное распоряжение начальства. А сотрудники банка, видимо, испугавшись полиции, тоже не проверили ордер как следует.
Кинберви саркастически вскинул бровь.
— Люди часто по наивности верят, что в полицейских документах не бывает ошибок.
— Именно так, ваша честь, но в результате банковская книга была изъята незаконно и не может быть принята во внимание при рассмотрении этого дела.
Эйчисон напустил на себя скучающий вид.
— Ваша честь, едва ли ошибка столь существенна. Главное, что мы получили нужную банковскую книгу.
— Минутку, прокурор, мне нужно подумать. — Кинберви принялся молча изучать ордер.
Выходит, Каски не зря нервничал в перерыве. Перечитав документы, он понял, почему считал меня клиенткой Банка Шотландии: из-за ордера, с которым, как я позже узнала, Каски ознакомился лишь в то утро. Искушенный в хитросплетениях права, мой адвокат надеялся извлечь выгоду из мелкой неточности и добиться, чтобы выписки из банковских книг исключили из рассмотрения. Но согласится ли судья?
Наконец Кинберви поднял голову.
— Прокурор, банковская книга получена в Национальном банке, расположенном на Сент-Винсент-стрит, клиентом которого является мисс Бакстер?
— Да, ваша честь. Банк тот самый, книга та самая, и мистер Эннит, служащий банка, готов выступить свидетелем.
У меня заныло в желудке от досады. Тем временем Кинберви продолжал:
— Вы согласитесь со мной, прокурор, что ордер выдан на обыск не в Национальном банке Шотландии, а в Банке Шотландии?
— Да, ваша честь, но…
— Прокурор, в таких делах существуют правила, которые положено исполнять. — Судья кивнул Макдональду и повысил голос, обращаясь ко всем: — Данная улика была получена незаконным путем и, следовательно, не подлежит рассмотрению в суде и будет отозвана. Предполагаю, прокурор, что ваш свидетель собирался говорить только о банковской книге. В этом случае нет нужды вызывать его снова.
Я не сразу поверила, что мы победили.
Эйчисону оставалось только признать поражение. Коротко кивнув, он вернулся на место и молча уставился на бумаги на столе, рассеянно теребя завязки парика и двигая челюстями.
Это и правда была неожиданная удача и первая потеря прокурора: мы одержали решающую победу, без которой наши шансы на успех были крайне сомнительны. Впервые за два дня передо мной забрезжила слабая надежда.
Однако радовались мы недолго: Эйчисон собрался с силами и снова двинулся в атаку. Для начала он зачитал мое заявление. Едва ли оно представляло интерес для дела; я просто рассказала всю правду и, слушая Эйчисона, отметила про себя, что мой рассказ вполне честен и красноречив. Видимо, прокурор тоже так считал, поскольку, завершив чтение, поспешил вызвать Неда Гиллеспи. У меня захватило дух, как от удара в солнечное сплетение. Долгие недели я ждала этого часа. Конечно, до суда трудно было угадать, кого именно Эйчисон пожелает допросить. Свидетели не выбирают, с чьей стороны выступать — защиты или обвинения, и, хотя даже в последнем случае они не обязаны говорить о подсудимом плохо, мне было больно видеть имя Неда в списке свидетелей от «вражеского лагеря», рядом с Эстер Уотсон и ей подобными. Я попробовала выяснить у Каски, намерен ли прокурор вызывать Неда, однако тот ответил уклончиво: «Будь я прокурором, этот ваш Гиллеспи не попал бы во главу списка. Правда, и в конец я бы его не поставил».
Пока мы ждали Неда, на меня накатило ощущение нереальности происходящего. Казалось, все люди в зале находятся ко мне невыносимо близко, и в то же время я чувствовала себя оторванной от всех. Неожиданно на глаза попались несколько арахисовых скорлупок. Интересно, у кого — убийцы, истязателя — хватило хладнокровия щелкать орехи на скамье подсудимых? Неужели кто-то способен взирать на происходящее с праздным любопытством, как на цирковое представление, когда решается его судьба? У меня закружилась голова; лица зрителей на балконе поплыли перед глазами — жесткие и бесчувственные, похожие на деревянные маски. Это они кричали или мне послышалось? Гул голосов заглушил шаги Неда за дверью, но стоило ему войти в зал, как воцарилась полная тишина.
Если зажмуриться, я и сейчас вижу его, как живого. Моего дорогого друга было не узнать. Его лицо посерело, словно остывший пепел в камине, волосы почти полностью поседели. На лбу блестела испарина, хотя в здании парламента было довольно зябко. Нед шагал медленно, с усилием, не глядя по сторонам. Служащий подал ему Библию, и Нед принес присягу, морщась и уставившись в пол. Он представлял собой печальное зрелище и, возможно, был физически болен.
Эйчисон задал ему какой-то вопрос.
— Да, — ответил Нед. — В галерее Гровенор. На выставке была моя картина. Мы виделись мельком.
— А затем встретились снова, в Глазго, на Международной выставке в мае тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года.
— Да. Перед этим она познакомилась с моей женой и матерью.
— Где она проживала в то время?
— За углом от нашего дома, на Квинс-Кресент.
— На той самой Квинс-Кресент, где похитили вашу дочь?
— Да!
— А когда стало ясно, что мисс Бакстер собирается жить в Глазго?
— Не знаю. Думаю, поначалу она хотела погостить тут несколько месяцев, но со временем все реже и реже вспоминала о возвращении на юг.
— И вы с ней постепенно сблизились?
— Скорее не я, а женская часть семьи. Моя жена писала портрет Гарриет, и… э… она часто заходила к нам или в дом напротив, к моей матери и сестре. И, конечно, в то лето мы вместе посещали Выставку.
— Итак, если позволите повторить вопрос, вы с ней близко общались?
— Только как с подругой жены.
Неду пришлось проявить щепетильность. Разумеется, мы были близкими друзьями — как множество мужчин и женщин в наши дни, но в те времена афишировать подобную дружбу было нежелательно. Вдобавок после карикатуры Финдли в «Тисле» о нас и так ходили слухи.
— И вы иногда случайно сталкивались с мисс Бакстер в парке или на улице?
Нед на мгновение задумался.
— Да.
— Как часто?
— Весьма часто. Гарриет жила в двух шагах от нас. В том районе трудно пройтись по улице и не встретить знакомых.
— Ясно. Как по-вашему, можно ли объяснить столь частые встречи простым совпадением?
— Да. Как я уже сказал, мы жили рядом. Обычное дело между соседями.
Эйчисон с легким недоверием посмотрел на присяжных и заметил:
— И, наверное, когда вы случайно сталкивались с мисс Бакстер, вас никто не сопровождал?
Нед нахмурился.
— Что вы имеете в виду, сэр?
— Ничего. Я просто хотел узнать, сталкивались ли вы с мисс Бакстер, когда были один?
Нед стиснул зубы, как будто пытался не вспылить, и коротко сказал:
— Да.
Он отвечал довольно резко, но я понимала, что виной тому крайнее волнение и тревога.
— Как часто? Один раз? Два? Полдюжины? Пятьдесят раз?
— По-моему, раз десять.
— Десять? Это много, вы не находите, мистер Гиллеспи?
— Вы и дальше будете об этом расспрашивать? — вдруг выпалил Нед. — Или все-таки поговорим о чем-то, имеющем отношение к смерти моей дочери?
Ошеломленный, как и все присутствующие, судья кашлянул.
— Мистер Гиллеспи, мы понимаем, что вы очень расстроены, но, пожалуйста, будьте любезны отвечать на вопросы прокурора. В зале суда я слежу за порядком и не нуждаюсь в вашей помощи.
— Прошу прощения, ваша честь, — немного пристыженно сказал Нед.
Бедняга! Неудивительно, что у него сдавали нервы. Хотя, по-моему, он отлично осадил Эйчисона: противно было смотреть, как один за другим свидетели заискивают перед прокурором. Не будь я на скамье подсудимых, я бы зааплодировала Неду.
Кинберви махнул рукой прокурору.
— Прошу вас, продолжайте.
— Благодарю, ваша честь. Итак, мистер Гиллеспи, вы встретились с мисс Бакстер в Лондоне, а спустя несколько месяцев она поселилась в Глазго, в трех минутах ходьбы от вашего дома. Как по-вашему, это совпадение?
— Думаю, да. В жизни бывают совпадения.
— И мисс Бакстер вам никогда не докучала?
Нед поджал губы и снова нахмурился.
— Иногда. В какой-то момент жену начали утомлять ее посещения. Но Гарриет всегда была такой доброй и отзывчивой. Нам не хотелось ее грубо отталкивать. К тому же она незамужем, живет одна. Полагаю, ей было одиноко в Глазго, и мы старались, чтобы она чувствовала себя желанным гостем.
— Поведение вашей старшей дочери начало ухудшаться примерно тогда же, когда вы подружились с мисс Бакстер?
— Да, примерно в то же время, хотя Сибил всегда была беспокойной девочкой. Она пережила очень тяжелый период, но сейчас ведет себя гораздо приличнее.
— А когда началось улучшение?
— Пожалуй, несколько месяцев назад.
— Получается, вскоре после ареста мисс Бакстер, верно?
Нед смутился, и Эйчисон не стал ждать ответа.
— А как ладили Сибил и мисс Бакстер между собой?
Нед пожал плечами.
— Сибил — ребенок. Они неплохо ладили. Гарриет была к ней добра и приносила подарки.
— Ах да, многочисленные подарки мисс Гарриет Бакстер. А как вы сами относитесь к своей дочери Сибил, мистер Гиллеспи?
По лицу Неда скользнула тень. Он помолчал, а затем сказал надтреснутым голосом:
— Я живу ради нее.
Эйчисон склонил голову в знак сочувствия.
— Понимаю вас, мистер Гиллеспи, очень понимаю. — Прокурор умолк и отхлебнул воды из стакана. — Но, сэр, вам никогда не казалось, что ваша привязанность к дочерям и жене огорчала мисс Бакстер?
— Не вполне вас понимаю.
— Позвольте выразиться яснее — вам не приходило в голову, что мисс Бакстер ревнует вас к Сибил или к вашей жене — к любому, к кому вы испытываете нежные чувства?
Я обернулась к Макдональду, ожидая протеста, но, к моему разочарованию, адвокат бездействовал. Эйчисон продолжал задавать каверзные вопросы.
— Мистер Гиллеспи, верно ли, что тридцать первого декабря тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года вы отмечали Хогманай и мисс Бакстер была у вас в гостях?
— Да.
— В тот вечер подавали пунш, и все, кто его пил, заболели, так?
— Да. Я считаю, все дело было в испорченном вине.
— Вот как? Пожалуйста, расскажите, что вы обнаружили на следующий день в комнате Сибил, в кармане ее передника?
Нед кашлянул.
— Пустой пакетик из-под крысиного яда.
— И все решили, что в происшествии с пуншем виновата Сибил?
— Я — нет. Жена и мать думали иначе.
— В праздничную ночь мисс Бакстер могла войти в комнату Сибил?
— Да.
— Была ли у нее возможность подбросить пакет из-под яда в передник вашей дочери?
— Была, но Гарриет тут ни при чем. Ей самой нездоровилось в ту ночь. Если бы она знала, что пунш отравлен, то не пила бы его. Как я уже говорил, все дело в испорченном вине.
— А вы видели, как мисс Бакстер пила пунш, мистер Гиллеспи?
— Думаю, да. Я видел ее с бокалом.
— Она пила в вашем присутствии?
— Не помню.
— Вы видели, как ей стало плохо?
— Не совсем. Но она ужасно выглядела и жаловалась на боль в желудке.
— Ее осматривал доктор, как и всех, кто отравился?
— Нет. Она не хотела, чтобы вокруг нее суетились, — это в духе Гарриет.
Эйчисон поднял брови. Мне не было нужды оправдываться — Нед все сказал. Его упорное нежелание верить, что выходки Сибил — дело моих рук, говорило о многом. Понимая, что бессмысленно расспрашивать о яде, Эйчисон сменил тему.
— Вам не приходило в голову, мистер Гиллеспи, что Гарриет Бакстер желала зла некоторым вашим близким — и по неизвестной причине пыталась навредить Сибил или поссорить вас с женой?
Нед медлил с ответом.
— Гарриет… мисс Бакстер так добра и всегда была нам хорошим другом. У моей жены есть сомнения на этот счет. Но у меня в мыслях не было ничего подобного, пока…
— Пока что, мистер Гиллеспи?
Почему Макдональд молчит? Он спокойно сидел, словно приклеенный к стулу, но, видя его застывший взгляд, я заподозрила, что адвокат просто растерялся.
Обернувшись снова к свидетельской кафедре, я оцепенела: Нед впервые смотрел прямо на меня. Он застал меня врасплох, пока я сверлила глазами Макдональда, мысленно внушая ему вскочить на ноги и вмешаться. Нед продолжал смотреть — пристально, вопросительно, почти умоляюще. Секунды убегали прочь, но я потеряла счет времени. Как много порой можно прочесть в одном взгляде! Я застыла, словно завороженная, и отвела взгляд вовсе не потому, что чувствовала вину (зарубите себе это на носу, мистер П. Е. Дант — или как вас там — из «Скотсмена»).
В глазах Неда таилась бездна боли и страдания, и мне было невыносимо наблюдать дорогого друга столь несчастным, осознавая, какие муки ему довелось вынести. Мое сердце словно раскололось надвое. Я опустила голову и уставилась на пол, на гладкий зеленый линолеум под скамьей.
— Мистер Гиллеспи? — поторопил Эйчисон.
Нед откашлялся и через мгновение вновь заговорил.
— После ареста Гарриет, когда мы оправились от потрясения, я начал задумываться и перебирать в памяти прошлое. Я вспомнил, что наша горничная Джесси говорила о Гарриет какие-то гнусности, около года назад, когда ее уволили. Разумеется, тогда мы не поверили ни единому ее слову, потому что Джесси нас обокрала. Мы решили, что она пытается любой ценой обелить себя.
— А теперь?
— Теперь я не знаю, что думать. Я не знаю, что думать о чем угодно и о ком угодно, включая Гарриет Бакстер.
После этих слов я больше не могла на него смотреть. Казалось, тяжеленная глыба обрушилась на мое сердце, расплющила его и лишила меня сил дышать. Внезапно мне стало все равно, что будет дальше. Пусть признают меня виновной, если хотят. Пусть хоть разорвут на части.
Слишком поздно. Поздно… За окном звонили колокола окрестных церквей. В их перезвоне я слышала только одно: «Слишком поздно».
* * *
Следующих свидетелей я помню смутно. Когда я пришла в себя, Эйчисон только что вызвал Кристину Смит. Повисла пауза — все застыли в ожидании. Мир вокруг меня потускнел, словно я была отделена от него невидимой стеной. Эйчисон гордо напыжился, предвкушая выступление своей главной свидетельницы. Он обернулся в зал и неожиданно встретился со мной взглядом. Его зеленые глаза заблестели. Не в силах его видеть, я склонила голову и стала изучать флакон нюхательной соли у себя в руке. Через некоторое время тишину прервал вернувшийся пристав. Он пришел один и в ответ на вопросительный взгляд Эйчисона покачал головой. Прокурор стал перешептываться с приставом, затем с коллегами. Наконец он обратился к судье.
— Ваша честь, боюсь, в данный момент мы не можем найти одну из главных свидетельниц. Мы надеемся, она будет здесь с минуты на минуту. Свидетельница получила повестку сегодня утром и, вероятно, находится где-то поблизости.
Кинберви покосился на часы. Было без десяти семь.
— Позвольте напомнить вам о времени, прокурор. Вам есть кого вызвать вместо нее? Если не ошибаюсь, вам не стоит медлить — процесс должен завершиться завтра.
— Вы никогда не ошибаетесь, ваша честь. Не могли бы мы подождать мисс Смит еще немного?
Кинберви цокнул языком.
— Сейчас без десяти семь. Даю вам десять минут, чтобы предъявить свидетельницу.
— Хорошо, ваша честь.
Подозвав к себе помощников и пристава, Эйчисон что-то быстро зашептал, и они по очереди вышли из зала. Судья откинулся на спинку кресла, теребя губу и поглядывая на часы. Вслед за ним я наблюдала, как минутная стрелка медленно ползет вверх — сначала к отметке «одиннадцать», затем выше. Зрители вели себя на удивление тихо, понимая, что заседание продолжается и Кинберви не потерпит нарушений порядка. Эйчисон казался спокойным, но если присмотреться внимательнее, было видно, как он нервно подергивает пальцами. Когда стрелка подошла к семи часам, в коридоре послышались торопливые шаги. Дверь распахнулась, и пристав почти вбежал в зал суда. Эйчисон вперился в него хищным, как у ястреба, взглядом.
— Ну что?
— Простите, сэр, — ответил пристав. — Я лично утром разговаривал с мисс Смит — здесь, в комнате ожидания, но кто-то из смотрителей видел, как она вскоре покинула здание суда, — и с тех пор ее не видели.
Эйчисон повернулся к судье.
— Ваша честь, могу ли я…
— Прокурор, — перебил Кинберви. — Можете ли вы предъявить свидетельницу?
— Нет, ваша честь.
— Хотите ли вы вызвать другого свидетеля?
Эйчисон едва заметно склонил голову и тут же поднял глаза, полные желчи. Мне даже показалось, что он начнет плеваться.
— Вызовите Джесси Маккензи.
Быть может, вы помните, что Джесси около полугода работала у Гиллеспи горничной. Эйчисон произнес ее имя с таким апломбом, будто выложил на стол козырного туза. Однако я видела, что Макдональд кивнул и улыбнулся себе под нос — наверное, считал себя в силах справиться с Маккензи. Ее появление не стало для меня сюрпризом: она изначально была в списке и прошла предварительный допрос, и все же мне показалось несколько странным, что Эйчисон выбрал ее вместо Кристины. Я предупреждала Каски, что Джесси недолюбливает меня за английское происхождение, и рассказала еще об одном мелком недоразумении между нами. В ответ он выразил уверенность, что мы сможем опровергнуть показания Джесси, уличив ее в краже.
По просьбе Эйчисона Джесси принялась описывать события марта тысяча восемьсот восемьдесят девятого года — то самое недоразумение. Вскоре Макдональд поднялся на ноги.
— Протестую, ваша честь.
Судья покосился на него.
— На каком основании?
— На основании уместности, ваша честь. Этот случай произошел за несколько недель до похищения и вряд ли связан с делом. Мой ученый друг хватается за соломинку, чтобы заполнить время, освободившееся из-за отсутствия мисс Смит.
Судья взглянул на Эйчисона.
— Прокурор?
— Ваша честь, уверяю вас, что показания мисс Маккензи прольют свет на важные подробности.
— Хорошо, — произнес Кинберви. — Давайте выслушаем свидетельницу, а затем решим, насколько ее история уместна.
Поскольку Кемп в своем опусе дословно приводит показания Джесси, я опущу допрос, постоянно прерываемый протестами Макдональда, и воспользуюсь случаем, чтобы оправдаться: если Джесси не лгала, то почему сразу не потребовала у меня объяснений, как поступил бы на ее месте любой разумный человек?
Когда пришла очередь Макдональда, он задал ей тот же вопрос, но Джесси отвечала уклончиво — мол, она не хотела со мной ссориться.
— Мисс Бакстер была другом семьи, сэр. Мне было неловко.
— Если, как вы утверждаете, вы наблюдали за ней в тот день, почему мисс Бакстер вас не видела и не слышала?
— Я не поднимала шума, сэр. Мне стало интересно, зачем она пошла в столовую, и я тихонько прокралась по коридору. Дверь была полуоткрыта, и я заглянула в щель между дверью и рамой.
— А что вы сделали потом?
— Потом?
— После того, как закончили наблюдать.
— Вернулась в кухню. А позже, когда мисс Бакстер ушла домой, я решила посмотреть, что она сделала.
— Так-так. — Макдональд заглянул в свои записи. — Пожалуйста, расскажите, что именно вы обнаружили.
— Я уже говорила…
— Да, разумеется, но я хотел бы знать точнее. Что вы увидели на стене?
Эйчисон и Прингль затрагивали эту тему в обтекаемых выражениях: неясно, из-за собственного ханжества или потому, что боялись опорочить себя в глазах присяжных.
Джесси вспыхнула.
— Там было… я не могу сказать на людях, сэр.
— Вы уже говорили, что там был непристойный рисунок, верно?
— Да, сэр.
— Выполненный красным и черным мелком, низко на стене.
— Да, верно.
— Анатомического характера?
— Простите, сэр, я не поняла вопроса.
— Вы сказали, что на рисунке была часть тела — тела мужчины?
— Да, сэр.
— Позвольте уточнить — вы утверждаете, что мисс Бакстер — дама, которую вы видите на скамье подсудимых, — присев на корточки, детскими мелками нарисовала на стене в столовой своих друзей непристойную картинку? Прошу прощения за грубый термин — мужские интимные места?
— Верно, сэр.
— Красным мелком, вероятно, были нарисованы очертания мужского органа, верно?
— Да.
— А черным?
— Во… волоски, сэр.
— Зачем, по-вашему, мисс Бакстер это сделала?
— Как я уже говорила, сэр, я точно не знаю. Может, хотела навредить Сибил. Сибил и так вечно доставалось за то, что она рисовала на стенах, прятала и ломала вещи.
— И вы ничего не сказали мисс Бакстер и не сообщили о своих подозрениях хозяевам?
— Да, сэр.
— Почему вы не сообщили хозяевам? Разве это не первое, что должно было прийти вам в голову?
— Мисс Бакстер была их другом и часто приходила в гости. Они к ней хорошо относились и не поверили бы мне.
— Мисс Бакстер помогала вашим хозяевам, так?
Джесси пожала плечами.
— Она старалась быть полезной.
— А девочек она любила?
— Она любила Роуз. А вот бедняжка Сибил непростой ребенок — к ней следовало быть снисходительнее.
— Мисс Бакстер была к ней снисходительной?
— Иногда.
— А дети любили мисс Бакстер?
— Думаю, да. Она часто дарила им подарки.
— Вы завидовали мисс Бакстер, мисс Маккензи? Ее дружбе с семьей, ее отношениям с детьми?
— Вовсе нет. Я совсем ей не завидую, еще чего. Мне и так хорошо.
Макдональд поднял бровь, выражая мысль, которая наверняка пришла в голову всем присутствующим. Он мог бы сказать «Эта женщина слишком щедра на уверения», но вместо этого просто спросил:
— Вы точно знаете?
— Да, сэр.
— А теперь скажите — только хорошо подумайте, — в тот день вы видели мелки в руках у мисс Бакстер?
— Нет, сэр.
— Вы видели, как она рисует мелком на стене?
— Нет, сэр, она была спиной к двери. Я видела только, как она сидит в углу на корточках, а когда она ушла, я посмотрела на ее рисунок.
— И вы предположили, что она рисовала на стене?
— После нее остался рисунок. Раньше его там не было.
— Давно ли вы перед этим заходили в столовую?
— Не помню… может, накануне. Накануне вечером.
— А дети могли туда попасть?
— Пожалуй, да.
— Мог ли кто-то из детей — например, Сибил — сделать этот рисунок?
— Ну… думаю, да. Но я застала мисс Бакстер в том углу.
— Однако вы не видели, как она рисует на стене, верно?
— Да, сэр.
— Когда мисс Бакстер ушла, вы принялись вытирать рисунок. Почему вы это сделали?
— Я знала, что Сибил за него достанется. Ее и так вечно бранили, но она была невиновна.
— Вам не приходило в голову, что мисс Бакстер могла делать в точности то же, что и вы? Что она пыталась стереть рисунок и уберечь Сибил от неприятностей?
— Нет, сэр.
— Рисунок не был размазан?
— Был, совсем чуть-чуть.
— Вы говорили, что почистили стену при помощи жесткой щетки, мыла и воды. Можно ли было стереть рисунок рукой?
— Думаю, нет.
— Вы говорили, что спустя несколько дней вы спрашивали у мисс Бакстер наедине, что она делала в столовой. Что она вам ответила?
— Как я уже сказала, она все отрицала.
— Отрицала?
— Да, даже что заходила туда. А когда я сказала, что видела ее в углу на корточках, она вспомнила.
— И что же она вспомнила?
— Что увидела на стене рисунок и попыталась стереть его рукой, но ничего не вышло.
— Рукой?
— Да.
— Она рассердилась, когда вы ее обвинили?
— О нет, сэр, но она всегда такая добренькая-добренькая.
— А затем, спустя несколько недель — как вы уже сообщили моему ученому другу прокурору — вас уволили за кражу броши.
— Я ее не крала.
— Как вы сказали прокурору… — В зале давно зажгли лампы, и в их тусклом свете Макдональду пришлось всматриваться в свои записи. — Вы сказали: «Должно быть, мисс Бакстер украла брошь и подбросила мне под матрас. Она хотела избавиться от меня, чтобы я ее не выдала».
Я знала, что Джесси никогда меня особенно не любила — я была «с юга» и так далее, но я и представить не могла, что она так бессовестно оклевещет меня под присягой. Сама мысль, будто я намеренно вредила Сибил, была нелепой. Конечно, мои адвокаты рассчитывали дискредитировать Джесси как воровку, но мы не ожидали, что Эйчисон первым затронет тему украденной броши и вдобавок сделает необоснованное допущение, будто это я подбросила брошь в комнату Джесси, чтобы девушку уволили. Во время перекрестного допроса Прингль тоже изобразил меня злой интриганкой, а Кинберви никак не препятствовал этим лицемерным инсинуациям.
Макдональд изо всех сил старался разоблачить злонамеренность Джесси. Увы, ее безыскусные простые манеры импонировали зрителям, и адвокату было непросто опровергать весь тот вздор, что она наговорила.
— Мисс Маккензи, как вы относились к мисс Бакстер?
Джесси пожала плечами.
— Нормально. Ну разве что она немного задирала нос, но все было хорошо, пока она не нарисовала эту гадость и не подложила мне свинью с брошкой.
В зале послышались смешки, но Кинберви немедленно призвал нарушителей к порядку. Макдональд продолжал:
— А как вам вообще англичане? Нравятся?
На миг задумавшись, Джесси резко мотнула головой.
— Да как-то не очень, сэр.
Отдельные зрители пришли в бурный восторг, и Кинберви пригрозил очистить зал, затем обратился к моему адвокату:
— Tempus fugit, мистер Макдональд. Будьте любезны, поторопитесь.
— Конечно, ваша честь. — Макдональд снова обернулся к Джесси. — Мисс Маккензи, позвольте мне подвести итог: по-вашему, эта английская леди — а в неприязни к англичанам вы только что признались — сделала на стене непристойный рисунок и рассчитывала свалить вину на Сибил Гиллеспи.
— Да.
— А позже, когда вы заговорили с ней об этом, она подстроила ваше увольнение: украла брошь и спрятала ее у вас комнате, затем помогла вашим хозяевам ее обнаружить. Верно ли я понял, что вы так считаете?
— Да, сэр.
Макдональд выразительно посмотрел на присяжных.
— Верно ли, что вы просто завидовали мисс Бакстер, особенно тому, что ее любили дочери Гиллеспи?
— Нет, сэр.
— Я утверждаю, мисс Маккензи, что ваши домыслы не имеют под собой никаких оснований.
— Еще как имеют, сэр.
— Я заявляю, что ваши рассказы — выдумка и плод вашего воображения.
— Нет, сэр, — возразила Джесси. — Это никак не возможно, потому что у меня нет воображения.
На этот раз хихикнул даже судья, собирая бумаги, прежде чем объявить окончание слушаний на сегодня.
* * *
Итак, версия обвинения была изложена. Конечно, нам повезло, что Кристина не явилась и что судья не допустил к рассмотрению банковские выписки, однако радоваться было рано. Сидя в мрачной камере в глубинах здания парламента, я словно онемела и была на грани отчаяния. Джесси своей последней репликой вызвала к себе расположение зрителей. Не смеялась только сестра Неда: поднявшись, она хмуро застегнула пальто и выскользнула из зала. Мне не удалось встретиться с ней взглядом. Полагаю, Мейбл слышала все претензии Джесси, когда ту увольняли, и сейчас спешила поделиться с братом новыми подробностями. Я опасалась, что свидетельству горничной поверят охотнее. На самом деле ничего подобного между нами не происходило; точнее, происходило, но Джесси все неверно поняла.
Мысль (высказанная Кемпом в его памфлете), будто выступление Джесси открыло неизвестные грани моей личности, а следовательно, заслуживает внимания суда, ошибочна. Кинберви следовало прервать Эйчисона и отпустить свидетельницу, поскольку ее показания ни в коей мере не относились к похищению Роуз. Однако прокурор использовал бессвязные и ошибочные домыслы горничной, чтобы бросить тень на мою репутацию.
Неужели Нед и Энни поверят, будто я действительно пыталась навредить Сибил?
21
Поскольку прокурор допрашивал своих свидетелей два дня, Принглю и Макдональду достался один день на двоих, к тому же последний. Утро началось неважно: заглянув в камеру, Каски ошеломил меня известием, что Макдональд намерен вызвать Сибил Гиллеспи. Изначально мои адвокаты этого не планировали, однако сейчас они хотели опровергнуть заявления Эйчисона, будто дамой под вуалью, которая отправила Сибил в лавку, была я.
— А она уже оправилась? — встревоженно спросила я. — Вы сами говорили, она неуравновешенна.
— Да, говорил, — ответил Каски. — Это рискованно, но если Сибил опознает Белль, считайте, что мы склонили чашу весов в нашу пользу.
Ну почему он не сказал «в нашу сторону»? То, что он исказил известную поговорку в решающий день моей жизни, казалось мне дурным предзнаменованием.
Зал суда был набит битком. Опустившись на скамью подсудимых, я окинула взглядом балкон и обнаружила в заднем ряду Неда. Он смотрел в пол; на бледном лице застыло выражение боли и страдания. Энни нигде не было, и я не знала, как расценивать ее отсутствие, ведь она могла бы поддержать мужа, будь у нее такое желание. Мейбл тоже не пришла.
Наконец Кинберви занял место председателя. Было десять утра, и я сгорала от нетерпения, опасаясь, что времени в обрез. К счастью, у Прингля было не так уж много свидетелей. По словам Каски, дела у Шлуттерхозе и Белль шли плохо. Похоже, Прингль убедил их, что единственная надежда — избежать обвинения в убийстве, и изо всех сил старался доказать, что Роуз умерла от повреждений, полученных во время несчастного случая на Сент-Джордж-роуд.
Джон Уитли, кучер той самой конки, рассказал, что в означенный день ехал по Сент-Джордж-роуд с обычной скоростью, когда мужчина с девочкой на руках попытался сесть в трамвай через переднюю дверь. Конка не успела остановиться, и мужчина обернулся на шум — в конце улицы рабочие с грохотом разгружали вагон с камнями. Затем, видимо, забыв, где находится, он шагнул вперед, навстречу лошадям Уитли. Кучер тут же нажал на тормоз и натянул поводья, но было поздно: одна из лошадей встала на дыбы и хомутом толкнула мужчину в плечо. Тот упал, выронив девочку. Когда Уитли спрыгнул с платформы, мужчина уже поднялся и сгреб ребенка в охапку, повторяя: «Все хорошо, все хорошо». Кучер заметил его иностранный, возможно, итальянский акцент. По его словам, мужчина был высоким и крупным, с бородой и усами. Кучер подтвердил, что иностранец выглядел пьяным — «от него разило, как от бочонка виски». Когда Прингль спросил, может ли Уитли опознать этого человека в суде, тот долго и внимательно смотрел на Ганса, а затем ответил:
— У подсудимого такой же рост и фигура. На вид он опрятнее, но, может, просто вымылся и переоделся. Я бы сказал, подсудимый очень похож на того человека.
Во время перекрестного допроса Эйчисон обращал внимание на малейшие сомнения Уитли.
— По-вашему, мужчина, которого вы видели в тот день, — итальянец?
— Мне так послышалось.
— Не немец?
— Сэр, я в этом не разбираюсь, но тогда подумал, что итальянец.
Эйчисон избегал спрашивать Уитли, была ли девочка ранена, и не зря: отвечая Принглю, кучер был уверен в одном — что видел кровь у малышки на голове.
— У нее точно шла кровь. Наверное, разбила голову, когда падала. Весь затылок был в крови.
Несколько свидетелей несчастного случая также подтвердили, что видели кровь у девочки на голове сразу после падения. Все, кроме одного, узнали в Шлуттерхозе мужчину, который подхватил ребенка на руки и убежал. Свидетелям показали портреты Роуз, написанные Недом, и все они согласились, что девочка на картинах похожа на ту, которую они видели в тот день. Зрители в зале вытягивали шеи, чтобы хоть мельком взглянуть на портрет, но Нед опустил глаза в пол, не в силах смотреть на изображение дочери, созданное его рукой. Все остальное время он не отводил глаз от свидетелей.
Мисс Селия Стюарт, холеная миниатюрная дама лет шестидесяти, с белоснежно-седыми волосами, держалась сухо и сдержанно.
— Подсудимый был в состоянии опьянения, — сообщила она суду. — Он шагнул на трамвайные линии, не проверяя, свободен ли путь, как все привыкли делать в наши дни.
— И… э-э… где находилась конка в этот момент? — спросил Прингль.
— Лошади были примерно в восьми футах от него и приближались — заметьте, не быстро, с обычной скоростью. Через миг они столкнулись. Мужчина упал и выпустил девочку из рук.
— А он выпустил… э-э… девочку, чтобы спастись самому?
Мисс Стюарт покачала головой.
— Нет, это было неизбежно, мужчина не мог ее удержать. Когда он отлетел в сторону, малышка выскользнула у него из рук и упала неподалеку.
— Вы говорите, что он не мог ее удержать?
— Нет, у него не было времени — хотя разумнее было не бросаться под конку.
— Итак, по-вашему, это был несчастный случай?
— Вне всякого сомнения.
Во время перекрестного допроса Эйчисон стремился опровергнуть все доводы в пользу того, что Роуз погибла в результате вышеупомянутого столкновения. Несмотря на отсутствие доказательств, он пытался убедить нас, будто с Роуз «разделались» на Коулхилл-стрит. Да, вероятно, в Вудсайде в тот день произошел несчастный случай, однако прокурор сомневался, что в него попали именно Ганс и Роуз, равно как и в том, что девочка серьезно пострадала при падении. Со всеми свидетелями Эйчисон был высокомерен, а с мисс Стюарт даже насмешлив. Казалось, его оскорбляла необходимость допрашивать пожилую «сплетницу», чьим мнением вполне можно было бы пренебречь. Свидетельница, в свою очередь, успешно давала ему отпор.
— Мисс Стюарт, вы сказали, что находились примерно в сорока футах от места происшествия. И мы должны поверить, будто вы узнаете подсудимого, которого видели лишь издали?
— О, я была далеко только в момент столкновения. Потом я поспешила к пострадавшим, и, когда мужчина поднялся, он был от меня лишь в нескольких футах, как вы сейчас. Подсудимый — определенно тот самый человек.
Прокурору хватило здравого смысла не спорить.
— А что произошло с девочкой, когда она упала?
— Она ударилась о землю, причем головой — я сразу это отметила.
— С расстояния в сорок футов? Вы уверены?
— Да, уверена. Хорошо помню, как я тогда испугалась. Если бы она упала, например, на спину, последствия были бы не так тяжелы. Но, увы, удар пришелся на голову. Там булыжная мостовая, а булыжники крайне опасны. Я тогда подумала: будет чудо, если девочка избежит перелома черепа, не говоря уж о травме мозга.
Прокурор округлил глаза и вполоборота развернулся к присяжным, демонстрируя им свою насмешливую улыбку.
— Верно ли я понимаю, что вы специалист по переломам черепа и травмам мозга?
— Не совсем, — ответила мисс Стюарт. — По профессии я акушерка и всю жизнь работаю в этой области, однако в молодости я изучала медицину в Пенсильвании, когда жила в Америке.
Эйчисон порозовел и вытаращил глаза.
— Ах вот как, ну надо же, — пробормотал он и стал торопливо перелистывать свои записи. Подобный промах был не в характере прокурора. Неизвестно, забыл ли он о медицинском образовании мисс Стюарт, или о нем не упоминалось во время предварительного допроса; в любом случае, Эйчисон попал впросак — вероятно, был раздосадован вчерашним отсутствием Кристины Смит.
После мисс Стюарт суд заслушал трех врачей, приглашенных Принглем: Герона Уотсона, Чарльза Макгилливри и Алексиса Томсона — признанных светил медицины и хирургии. Проведя ряд жестоких опытов на животных и черепах, доктора подтвердили, что череп девочки был проломлен в результате случайного падения на твердую, возможно, каменную поверхность.
Все трое сошлись во мнении, что камень, найденный под окнами у Шлуттерхозе, слишком легкий и не мог быть причиной ранения Роуз. Мистер Прингль обратился к доктору Герону Уотсону по поводу темно-красного пятна на камне.
— А эти следы… э-э… разве они не похожи на кровь?
— На этом камне нет крови, — сказал Уотсон. — Я лично проверил.
— Вот как? — изумился Прингль. — Что же это, если не кровь?
— Ржавчина, сэр. Обычная ржавчина. Вероятно, камень долгое время соприкасался с чем-то металлическим — цепью, гвоздем или старой пряжкой. Добавьте к этому шотландский климат, сэр, и вы получите ржавчину.
Для нас все складывалось как нельзя лучше: предполагаемое «орудие убийства» оказалось ни при чем. Осознав очередной промах, Эйчисон изменил тактику перекрестного допроса. Теперь он пытался убедить каждого из врачей, что девочке могли нанести фатальную травму, намеренно швырнув ее об пол или о камин или ударив по голове твердым предметом.
Я содрогалась от мысли, что Нед вынужден выслушивать все эти жуткие подробности, тем более что уловки Эйчисона были пустой тратой времени, как для обвинения, так и для защиты: ни один эксперт не мог с уверенностью исключить такое развитие событий.
Далее Прингль вызвал друзей и соседей обвиняемой пары. Вопреки всему, что мы выслушали за предыдущие два дня, эти свидетели показали, что Ганс и Белль — простые безобидные люди, ведущие тихую и скромную жизнь в бедном, но уважаемом районе Камлахи. Я невольно задумалась, откуда Прингль привел весь этот сброд — из ближайшего паба, не иначе! На кафедру по очереди поднимались дружки Шлуттерхозе, и я изнемогала от нетерпения. Утро почти закончилось, а Прингль тратил драгоценные минуты на пустую болтовню. Я с трудом держала себя в руках, ожидая допроса Сибил. Стрелки часов неумолимо двигались вперед.
Наконец Прингль вызвал Нелли Смит, мать Белль. Она заверила адвоката, что в означенный день Белль и Ганс с утра до вечера были у нее. Хотя Прингль бросал многозначительные взгляды на присяжных, сомневаюсь, что ее показания воспринимали всерьез: миссис Смит совершенно не умела лгать, и ни для кого не секрет, что любая мать будет защищать своих отпрысков. Кроме того, ее слова противоречили заявлению Шлуттерхозе.
Макдональд выделил из ее показаний единственный правдивый факт.
— Миссис Смит, у вас есть еще одна дочь, не так ли?
— Да, Кристина.
— Кристина Смит. Скажите, пожалуйста, где Кристина — сестра Белль — работала с февраля по октябрь тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года.
— В Вудсайде, сэр, у мистера и миссис Гиллеспи.
Зрители негромко загудели.
— Ваша дочь Кристина, сестра Белль, несколько месяцев работала у Гиллеспи, родителей Роуз — той самой пропавшей девочки?
— Да.
— Вероятно, Белль знала, где работает Кристина, и слышала о Гиллеспи?
— Может быть.
— Так знала или нет?
— Знала.
— И, вероятно, Белль слышала от Кристины о мисс Бакстер, подруге Гиллеспи, обеспеченной английской леди?
Нелли насторожилась.
— Не имею понятия.
— Правда? Весьма любопытно. Благодарю вас, миссис Смит.
Наконец Прингль вызвал последнего свидетеля — красноносого усатого Джема Райта. Во время перекрестного допроса мой адвокат искусно вывел его на чистую воду и показал истинную цену словам остальных «друзей».
— Как давно вы знаете обвиняемого? — спросил Макдональд.
— Около трех лет, сэр. Два-три года.
— И вы говорите, Ганс Шлуттерхозе трезвенник?
— Именно так, сэр.
— И у него добрый характер?
— Да, сэр, очень добрый — он и мухи не обидит.
— Где вы познакомились с мистером Шлуттерхозе? — небрежно спросил Макдональд.
— Гм… я точно не помню. Наверное, в «Генерале Вулфе», сэр, или в «Домовине», а может, в «Голове сарацина».
Зрители с трудом сдерживали смех. Макдональд как будто задумался.
— «Генерал Вулф», «Домовина», «Голова сарацина»… Это ведь трактиры в районе Гэллоугейт?
— Верно, сэр.
— Но, мистер Райт, вы же только что сказали, что обвиняемый не пьет.
— А, да. Конечно — он всегда трезв как стеклышко.
— В таком случае, позвольте спросить, что он делал в этих питейных заведениях?
— Нет, сэр, он не пил. Э-э… сэр, он просто… — Джем нахмурился, подыскивая слова, но тут его лицо просветлело: — Думаю, скорее всего, он хотел драки.
Зрители взорвались смехом, и, чтобы унять всеобщее веселье, судье пришлось снова пригрозить очистить зал.
Дождавшись своей очереди, довольный Макдональд первым делом пригласил Элспет Гиллеспи. Элспет! Как странно было слышать ее имя, видеть ее в зале суда. Идя к кафедре, она встретилась со мной взглядом и сочувственно кивнула. Я вздохнула с облегчением.
— Миссис Гиллеспи, — заговорил Макдональд. — Насколько хорошо вы знаете мисс Бакстер?
Элспет моргнула. Она сильно нервничала: все время теребила юбку и заламывала руки.
— Я считаю ее подругой. Собственно, Герриет Бекстер спасла мне жизнь.
— Спасла жизнь? Как это случилось?
Элспет обрадовалась вопросу — она всегда с удовольствием рассказывала эту историю.
— Это было около двух лет назад, — начала она, но тут вмешался Эйчисон:
— Ваша честь, я не вижу, чем нам поможет рассказ о столь давних событиях.
— В самом деле? — Кинберви почесал ухо. — Но, прокурор, вы сами предъявили нам множество фактов из глубокой древности.
— Ваша честь, позвольте продолжать, — произнес Макдональд. — Полагаю, рассказ миссис Гиллеспи самым прямым образом характеризует мою клиентку.
Кинберви вздохнул.
— Ну что ж, давайте выслушаем свидетельницу, а потом решим. — Он обернулся к Элспет. — Продолжайте, мэм.
— Благодарю, ваша честь.
Элспет Гиллеспи принялась описывать события жаркого дня поздней весной тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года, когда она потеряла сознание на Бьюкенен-стрит и проглотила вставную челюсть. Разумеется, зрители забавлялись, даже Кинберви негромко засмеялся себе под нос. Далее Элспет поведала суду, что, если бы не я, она погрязла бы в меланхолии в конце прошлого лета, после похищения ее внучки и отъезда преподобного Джонсона, который только притворялся пастором, а сам украл всю казну ее Фонда помощи сиротам. Она также перечислила мои прочие добрые дела, включая тот случай, когда я помогла деньгами ее горничной Джин, у которой заболел отец. В описании Элспет я выглядела настоящим образцом добродетели. Нет нужды приводить ее хвалебные речи дословно; ясно было одно — она безоговорочно доверяла мне и не сомневалась в моей невиновности. Милая искренняя Элспет! К концу ее выступления я чуть не расплакалась от благодарности и стыда: подумать только, я порой позволяла себе недобрые мысли в ее адрес!
— Миссис Гиллеспи, как бы вы в целом описали мисс Бакстер?
— Ах, она бесконечно щедра и добродетельна. Я всегда считала Герриет доброй самаритянкой или ангелом милосердия.
— Благодарю вас, миссис Гиллеспи.
Прингль встал для перекрестного допроса — он выглядел бодрее, чем все предыдущие дни: не то рассчитывал добиться успеха в последний момент, не то предвкушал завершение процесса.
— Вы кого-нибудь видели в означенный день? — спросил он. — Когда Роуз потерялась. Например, соседей на улице.
Элспет замялась.
— Вообще-то я видела Герриет.
Прингль выразил удивление.
— Вы видели обвиняемую, Гарриет Бакстер? И где же?
Элспет обернулась к скамье подсудимых, и на миг наши взгляды встретились. Ее лицо исказилось от напряжения. Наконец она повернулась к Принглю.
— На Стэнли-стрит. Я шла по Вудлендс-роуд на церковное собрание. Я только что купила булочки к чаю и возвращалась к остановке конки.
Ее слова были для меня полной неожиданностью.
— Позвольте уточнить, — сказал Прингль. — В означенный день вы не видели ни мистера Шлуттерхозе, ни его жену?
— Нет. До суда я их никогда не встречала.
— Но вы заметили на улице мисс Бакстер?
— Да, я подумала, что она идет к моему сыну, в дом номер одиннадцать.
— Но она могла направляться и в Квинс-Кресент, не так ли?
Судя по всему, Прингль подражал тактике Эйчисона, подразумевая, что я замышляла что-то недоброе — быть может, шла на встречу со Шлуттерхозе. Мне казалось, едва ли кто-то воспримет это предположение всерьез. Однако, обернувшись к присяжным, я обнаружила, что они слушают его с серьезными лицами.
— Возможно, — признала Элспет. — Герриет могла возвращаться домой. В конце концов, она живет в том районе. Но я решила, что она идет в дом номер одиннадцать.
— Благодарю вас, миссис Гиллеспи.
По пути к адвокатскому столу Прингль многозначительно посмотрел на присяжных, словно говорил: можете верить этой глупой женщине, но если у вас есть хоть капля здравого смысла, вы поймете, что она выжила из ума.
Не успел Прингль сесть, как к допросу приступил Эйчисон.
— Вернемся к тому случаю, когда вы потеряли сознание на Бьюкенен-стрит. Верно ли, миссис Гиллеспи, что в тот день вы впервые встретились с мисс Бакстер?
— Не знаю. Мне казалось, видела на предыдущей неделе, когда мы выходили с сыном из чайной и столкнулись с ней в дверях.
— Как странно, что мисс Бакстер постоянно возникает по соседству с вами и вашей семьей. Миссис Гиллеспи, позвольте прояснить еще один вопрос. Вы все время упоминаете «дом» сына, однако… — Он заглянул в свои заметки. — Насколько я понимаю, ваш сын живет в квартире на верхнем этаже, а не в доме.
— Ох, простите, — сказала Элспет. — Я привыкла говорить «дом». Видите ли, сама я живу в доме — в одном из немногих домов в нашем квартале.
Увы, в ее голосе прозвучал оттенок самодовольства. Прокурор презрительно улыбнулся.
— Как мило. Итак, как часто мисс Бакстер бывала в «доме» вашего сына? Раз в неделю? Два? Пять раз?
— Пожалуй, трижды в неделю. Иногда чаще, иногда реже.
— Трижды — иногда чаще. И это помимо случайных встреч на улице. Довольно много, вы не находите?
— Да нет. Мы были… мы друзья, живем рядом.
— Как бы вы охарактеризовали отношения мисс Бакстер с вашим сыном?
Прокурор неутомимо сыпал вопросами. Потеряв привычную почву под ногами, Элспет вела себя весьма простодушно, и Эйчисон искусно вытаскивал наружу все ее непривлекательные качества. Он без труда представил ее тщеславной, болтливой и глупой, склонной хвастаться и оторванной от реальности. Якобы, ослепленная самомнением, Элспет не заметила, что попала в руки умной интриганке, одинокой старой деве, которая обманом втерлась в доверие семьи Гиллеспи. Бедная Элспет! Уходя с кафедры, она попыталась подбодрить меня слабой улыбкой, но от меня не укрылся страх в ее глазах.
Макдональд угрюмо проводил ее взглядом, потирая лоб. По всей видимости, допрос Элспет выбил его из колеи. Впрочем, он немедленно вызвал Уолтера Педена. Каски убедил меня, что Педен может быть нам полезен, и Уолтер действительно выглядел чрезвычайно солидным в своем парадном костюме. К счастью, он на кафедре воздержался от танцев. Его ученые манеры произвели впечатление на публику, и, как ни странно, изысканный английский выговор только повысил его авторитет. Зрители слушали Педена тихо и уважительно. Чувствовалось, что ему доверяют, воспринимают как настоящего джентльмена, чуть ли не рыцаря Круглого стола.
Благодаря Макдональду Педен сообщил, что никогда не женился бы на Мейбл без моего содействия.
— Несколько раз повторялось одно и то же. Мы договаривались встретиться втроем, но по какой-то причине Гарриет не приходила, и мы с Мейбл оказывались наедине.
— Мисс Бакстер сознательно устраивала ваши встречи?
— Не удивлюсь, если так. Это в ее характере. Гарриет любит помогать людям. Кто-то может назвать ее помощь навязчивой, но у нее добрые намерения.
Эйчисон не преминул затронуть эту тему при перекрестном допросе.
— Вы сказали, что мисс Бакстер свела вас с будущей женой?
— Верно.
— По-вашему, сводничество — бескорыстное занятие, мистер Педен?
— Полагаю, да. Никогда об этом не задумывался.
— Вы считаете, мисс Бакстер проявляла благородство, стремясь соединить вас с женой?
— Для нее не было в этом выгоды, кроме счастья нас с Мейбл.
— Вы были хорошим другом мистеру Гиллеспи, не так ли?
— Я по-прежнему его друг, сэр.
— И вы тоже художник — вы с ним проводили много времени вместе до вашей женитьбы?
— Да.
— А ваша жена — они с мистером Гиллеспи были близки, как брат и сестра?
— О да, практически неразлучны. Мейбл постоянно сидела в его мастерской — как и я иногда.
— Но после вашей женитьбы она стала реже навещать брата?
— Пожалуй. Когда есть семья… появляются другие дела.
— После свадьбы вы с женой исчезли из жизни мистера Гиллеспи, не так ли?
— Не то чтобы исчезли, но мы видимся не так часто. И, конечно, когда мы жили в Танжере, то вообще не встречались с Недом.
— Чья это была идея — чтобы вы с женой поехали в Танжер?
— Моя, сэр, — озадаченно ответил Педен.
— Не мисс Бакстер?
— Нет.
— Как далеко от Танжера до Глазго, мистер Педен?
— Думаю, несколько тысяч миль.
— Несколько тысяч миль — и, вероятно, мисс Бакстер одобряла ваше желание отправиться в дальние края?
— Она восприняла идею с радостью.
— С радостью, разумеется. У меня больше нет вопросов, ваша честь.
Далее Макдональд вызвал нескольких свидетелей, которые отозвались обо мне положительно, включая старую добрую Агнес Дьюкерс. Она надела свое лучшее платье и, кажется, новую шляпу и пустила слезу, рассказывая, какой «милой леди» я была и как чудесно заботилась о ней и ее муже в Бардоуи. После Агнес две дамы из Художественной школы сообщили, что в группе меня любили и я всегда хвалила соучениц и возглавила кампанию по распространению листовок во время поисков Роуз. В свою очередь сестры Александер, дочери моей квартирной хозяйки, сообщили, что никогда еще не встречали такой любезной и неприхотливой съемщицы.
Если бы мы только могли допросить этих свидетелей раньше, быть может, у присяжных сложилась бы более справедливая картина. К сожалению, в судебной системе первенство всегда отдается обвинению, а защита вступает следом. Присяжные выслушали обо мне столько клеветы, что наивно было ждать от них беспристрастной оценки.
Даже свидетели, дающие показания о моей репутации, подверглись нападкам Эйчисона.
Миссис Александер, моя квартирная хозяйка, отзывалась обо мне с большой симпатией. Но когда прокурор встал для перекрестного допроса, в его глазах я узнала характерный блеск — так блестят глаза голодной лисы перед броском.
— Миссис Александер, пожалуйста, сообщите суду, что нашли у мисс Бакстер под кроватью при обыске.
— Нашли картину — портрет мисс Бакстер — и довольно неплохой. Не знаю, почему она хранила его под кроватью. Может, не хотела на себя смотреть.
— Пожалуй. Была ли картина подписана?
— Да, в левом нижнем углу — Энни Гиллеспи. Мисс Бакстер часто заглядывала в гости к семье Гиллеспи.
— Вы знали, что портрет изначально заказывал отчим мисс Бакстер, мистер Далримпл?
— Нет, не знала.
— Энни Гиллеспи предполагала, что полотно повесил у себя дома мистер Далримпл из Хеленсбурга, однако оно пылилось под кроватью у мисс Бакстер. Почему мисс Бакстер не отдала портрет отчиму?
— Боюсь, я не знаю ответа. Быть может, он ей не нравился.
— Вам не приходило в голову, миссис Александер, что отчим мисс Бакстер мог вообще не заказывать портрет — что мисс Бакстер придумала этот заказ, чтобы проникнуть в дом Гиллеспи?
Макдональд немедленно вскочил.
— Ваша честь, вынужден протестовать. Мой ученый друг прокурор высказывает свои догадки в надежде запутать присяжных.
Именно так. На самом деле у меня была причина оставить себе портрет: я стеснялась отдавать его отчиму. Нет, он мне очень нравился — пока я позировала, и первое время после завершения. К работе Энни не было нареканий. Но стоило забрать портрет домой, как он начал меня раздражать, постоянно напоминая о моем физическом несовершенстве. Рэмзи всегда подтрунивал над моей внешностью, особенно над носом. Чем внимательнее я изучала свое лицо на холсте, тем меньше хотелось показывать его отчиму. В конце концов я перестала упоминать о портрете при встрече с Рэмзи, и спустя несколько месяцев отчим забыл о его существовании, чему я была несказанно рада. А потом я засунула холст себе под кровать. К сожалению, я не могла признаться Энни, что не передала по адресу портрет, в который она вложила столько сил. Я непременно изложила бы эту историю на суде, будь у меня такая возможность, а Рэмзи подтвердил бы ее со своей стороны, если бы приехал. Однако вопрос так и остался непроясненным.
Кинберви взглянул на Эйчисона поверх очков.
— Сэр, у вас есть настоящие вопросы к миссис Александер?
Прокурор с притворным смущением склонил голову.
— Ваша честь, я закончил.
Судья обернулся к моему адвокату:
— В таком случае, мистер Макдональд, будьте любезны, поторопитесь. Как вы понимаете, время быстротечно.
— Да, ваша честь.
Когда миссис Александер покинула зал, Макдональд поднялся, внимательно изучая свои записи. До этих пор он вызывал свидетелей без заминки, но сейчас почему-то медлил. Наконец он поднял голову и обратился к приставу:
— Вызовите Сибил Гиллеспи.
Я покосилась на Каски и с досадой обнаружила, что он втянул голову в плечи. Встретившись со мной взглядом, он сжал губы и еле заметно мотнул головой. Интересно, что он имел в виду? Что мне не стоит волноваться или что он сам волнуется? Трудно сказать.
Нед сидел, наклонившись вперед и обхватив голову руками. Он поднял глаза, только когда пристав привел в зал Сибил. Присутствующие следили за каждым ее шагом. Девочка выглядела еще более жалкой, чем раньше: взгляд потускнел, волосы грязными сосульками свисали из-под клетчатого берета. На ней было вельветовое платье с креповой отделкой и клетчатое пальто. Исхудавшая до крайности, Сибил буквально утопала в одежде. Конечно, при такой погоде ее наверняка укутали для тепла, но у меня не шло из головы, что все эти слои вельвета и шерсти понадобились, чтобы скрыть шрамы. Сибил поднялась на кафедру и встала, буравя взглядом пол; из-за передней стенки едва виднелось ее землисто-бледное лицо и берет. Девочка выглядела такой испуганной и затравленной, что Кинберви наклонился вперед и ласково сказал:
— Ну-ну, юная леди, не бойся. Эти господа зададут тебе несколько вопросов, и ты вернешься к матери. Понятно?
Сибил подняла на него огромные глаза и застенчиво кивнула.
— Умница. Пожалуйста, говори нам правду. Ты понимаешь, что такое правда, дитя мое? Например, если я скажу, что у меня на голове парик, это правда или ложь?
Сибил недоверчиво покосилась на него, будто опасалась подвоха.
— Правда? — пискнула она дрожащим голоском.
— Верно. А если я скажу, что у меня на голове… допустим, овсянка, это будет правда или ложь?
Девочка застенчиво улыбнулась и сказала уже более уверенно:
— Ложь.
— Молодец. А почему в суде нужно говорить правду?
Немного помолчав, Сибил ответила:
— Потому что нам нужно узнать, что случилось с Роуз, и если люди, которые ее украли, виновны, то их накажут, а если невиновны, то не накажут — и правильно.
Я невольно улыбнулась про себя: девочка говорила словами Неда. Судя по всему, он счел своим долгом объяснить ей основы закона и правосудия. Я взглянула на балкон — Нед не отрывал глаз от дочери.
Похоже, ее ответ произвел впечатление на судью.
— Что ж, немногие адвокаты способны выразить эту мысль так сжато и точно. Благодарю, юная леди. — Кинберви обернулся к моему адвокату. — Мистер Макдональд, пожалуйста, постарайтесь быть кратким.
Макдональд подошел к свидетельской кафедре.
— Итак, Сибил, — сказал он тихо, но отчетливо, — я не буду задавать много вопросов, но хочу, чтобы ты честно ответила на каждый. Ты согласна? Вот и умница. Меня интересует тот день, когда потерялась твоя сестра Роуз. Помнишь его? Можешь отвечать мне «да» или «нет».
— Да, — пролепетала девочка.
— Хорошо. Значит, вы с Роуз…
— Роуз умерла, — громко перебила Сибил.
— Да, это верно, и мы пытаемся выяснить, как это произошло. Итак, вы с сестрой играли в сквере на Квинс-Кресент, так? Ты помнишь, как вы играли? Можешь ответить «да» или «нет».
— Да.
— Умница. А что еще происходило в тот день?
Сибил задумалась.
— На земле лежала мертвая птица, но я ее не трогала.
— Молодец. А ты видела еще кого-нибудь в сквере?
— К воротам подходила одна леди.
— Она с тобой говорила?
— Да.
— Что она сказала?
— Попросила меня сбегать в лавку за сахаром.
— Она дала тебе денег?
— Два пенни. Один — чтобы купить сахару, а второй мне, но я… я бы обязательно поделилась с Роуз!
— Конечно, поделилась бы. А теперь, Сибил, подумай хорошенько и расскажи, как выглядела та леди.
— Она была в синем платье — блестящем таком.
— Что-нибудь еще?
— И еще в шляпе с вуалью.
— Леди была худая, толстая или средняя?
— Довольно худая.
— А теперь, Сибил, посмотри сюда. — Макдональд приблизился к скамье подсудимых. — Посмотри на двух леди за моей спиной. Какая из них похожа на женщину, которую ты видела в тот день?
Сибил покосилась на нас и тут же обернулась к Макдональду.
— Можно мне подойти?
Адвокат вопросительно взглянул на Кинберви; тот кивнул. Макдональд подскочил к кафедре и повел Сибил по залу к скамье подсудимых. Она стояла так близко, что я различала легкий пушок у нее на щеках. Дрожа всем телом, девочка мрачно взглянула на Ганса, затем на Белль. Макдональд попытался ее успокоить.
— Не спеши. Скажи, есть ли тут леди, которую ты видела в тот день.
Сибил склонила голову набок и впервые посмотрела прямо на меня. Сощурясь, она беззвучно шевельнула губами — наверное, произнесла про себя мое имя — и неожиданно улыбнулась. Меня передернуло — быть может, потому, что ее глаза оставались пустыми и безжизненными. Сибил скользнула взглядом на Белль — та сидела ни жива ни мертва от ужаса.
— Не спеши, — повторил Макдональд.
Девочка смотрела то на Белль, то на меня. Я окаменела от напряжения. Все взгляды были прикованы к Сибил.
— Если тут есть леди, которая была в саду, просто ответь «да».
— Да, — глухо сказала Сибил.
— Пожалуй, будет лучше, если ты укажешь. Укажи рукой на ту леди, которая отправила тебя за сахаром.
Сибил подняла руку с вытянутым пальцем, сначала неопределенно махнув куда-то в сторону Шлуттерхозе и одного из полицейских. Я едва дышала. Внезапно зрение у меня обострилось: все до единого предметы в зале стали ярче и приобрели необычайную четкость контуров. Я различала каждый шов на пальто Сибил; от насыщенных оттенков клетчатой ткани резало глаза. Мне грезилось, что я наделена сверхъестественными способностями и точно представляю, как разноцветные нити сплетаются в шерстяное полотно. Своим новым орлиным взором я видела дрожащую руку Сибил — призрачно-бледную, с короткими обкусанными ногтями, и знала, что рано или поздно девочка избавится от дурной привычки. Тонкие пальцы беспомощно трепетали, но почему-то я была убеждена, что придет день, когда она наденет обручальное кольцо и муж ласково согреет в ладонях ее тонкую кисть. Пусть сегодня Сибил слаба и уязвима, она преодолеет болезнь и шагнет навстречу нормальной жизни.
Казалось, мгновение длится вечно. Наконец Сибил крутнулась на месте и указала прямо на Белль.
— Вот она, в середине. Это та самая леди.
Краем глаза я заметила, что Белль уставилась в пол с оскорбленным видом. Зал разом выдохнул.
— Умница, — сказал Макдональд. — А теперь можешь…
Он собирался проводить девочку обратно на кафедру, как вдруг Сибил съежилась, открыла рот, словно собиралась заговорить, и молча опустила голову. Метнувшись к скамье подсудимых, она вцепилась в прутья ограды у моих ног и, издав тихий жалобный стон, заглянула мне в глаза.
— Гарриет!
Внезапно послышался странный звук. Сначала мне показалось, что рвется плотная ткань, затем — что на крышу капает вода из прохудившейся водосточной трубы. И только посмотрев вниз, я обнаружила, что у Сибил под ногами расплывается лужа.
Макдональд вслед за мной опустил глаза и отпрянул. Эйчисон вскочил и потрясенно воскликнул:
— О господи!
— Гарриет! — снова закричала Сибил. — Гарриет!
Ее лицо сморщилось: потеряв контроль над мочевым пузырем, она не выдержала и захныкала. Вскоре хныканье переросло в отчаянные рыдания. Адвокаты в ужасе застыли. Кинберви растерянно посмотрел вниз и тоже заметил лужу.
— О боже!
Толпа зашевелилась; Нед поднялся и вытянул шею, пытаясь разглядеть, что происходит. Мое сердце сжалось при мысли о том, какую боль и унижение он испытает, когда поймет, в чем дело. Неожиданно для себя самой я встала, не в силах бездействовать, и обратилась к присутствующим. Да, я вмешалась и даже позволила себе распоряжаться. Как сообщил на следующий день «Глазго геральд», мой голос был «властным, но полным сострадания», а всем своим видом я выражала «заботу и сочувствие». По мнению репортера из «Скотсмена», своей отзывчивостью и милосердием я посрамила целое собрание ученых мужей. Автор статьи в «Мейл» интересовался, уж не явила ли я наконец суду «свое истинное лицо».
— Господа, — сказала я. — Прошу вас, помогите несчастному ребенку — неужели вы не видите, как она страдает? — Перегнувшись через ограждение, я положила руку Сибил на плечо. — Не бойся, милая. Эти добрые люди позаботятся о тебе.
Слава богу, Макдональд немедленно пришел в чувство и обратился к судье:
— Ваша честь, позвольте срочно удалить свидетельницу из зала.
— Позволяю, — отозвался Кинберви. — Отпустите бедное дитя.
Пристав и Макдональд повели девочку к выходу, поддерживая с двух сторон. Бедная Сибил рыдала без остановки, не в состоянии вынести публичного позора. Как только за ней закрылась дверь, Кинберви тихо сказал секретарю:
— Пожалуй, сделаем краткий перерыв, пусть все уберут.
Я посмотрела вверх: Нед покинул свое место и как раз выбегал в один из выходов на балконе. Тем не менее он наверняка видел, что я смело и без колебаний бросилась на выручку Сибил. Даже если в последнее время его вера в меня пошатнулась, благодаря своему поступку я вновь обрела шанс вырасти в его глазах.
