Глава 44

Спустя некоторое время Марк Фейн привез нам компромиссное решение: Дэнни отказывается от опекунских прав в отношении Зои, и уголовное дело против него прекращается. Все обвинения тихо исчезают. Вот так-то. Легко и непринужденно.

Разумеется, это было всего лишь его предположение. «Близнецы»-подлецы не сказали ему ничего открытым текстом, а лишь намекнули, но он по опыту знал о подобных вещах. Кроме того, мать девушки приходилась Триш двоюродной сестрой и играла в нашей истории заметную роль. Более того, на первом же заседании адвокат «близнецов»-гаденышей уведомил, что они хотят не упрятать Дэнни за решетку, ни в коем случае, а лишь потребовать регистрации его как потенциального сексуального преступника, представляющего угрозу для молоденьких девушек.

— Хитрые заразы, — резюмировал Марк. — Хорошие адвокаты.

— Такие же, как ты? — спросил Дэнни.

— Таких, как я, здесь больше нет, — заметил Марк. — Просто хорошие.

Марк не часто, но настойчиво советовал Дэнни отступиться, мотивируя отказ от опекунства тем, что Зое действительно будет лучше у «близнецов» — они более обеспеченны, дом у них комфортабельнее, и, если потребуется, те смогут дать ей достойное образование. Дэнни, по словам Марка, будет не занят и не ограничен в передвижениях, он сможет устроиться на работу за пределами штата и участвовать в гонках, где бы они ни проводились. Он отмечал, что Зое нужен постоянный уход, надежный дом и непрерывная учеба, предпочтительно далеко за городом или в хорошей частной школе, в пригороде. Марк обещал выторговать для Дэнни самый удобный режим посещения Зои. Не раз и не два он втолковывал ему преимущества компромиссного решения.

Меня его речи не убеждали. Разумеется, я понимал, что гонщик должен быть эгоистичным. Достижение успеха в любом предприятии на высшем уровне требует себялюбия. Однако Марк ошибался, когда уговаривал Дэнни поставить свои интересы выше интересов семьи на том основании, что добиться успеха в обоих делах против него невозможно. Многие люди уверены: компромисс необходим для достижения цели, а всех целей не достигнешь, и потому следует отделить главные цели и желания от второстепенных, сконцентрироваться на первых и вообще не стремиться достать луну с небес. Дэнни не был сторонником такой идеи. Он хотел и вернуть дочь, и продолжать карьеру гонщика и не собирался ничем жертвовать.

На гоночном треке события меняются быстро. Помню, смотрел я один заезд, в тот раз, когда он взял меня с собой и на время своего участия оставил в гараже. Мы с обслугой и ребятами из гаража стояли у линии старта/финиша. Оставался всего один круг, Дэнни шел третьим, машины пролетели мимо нас, а когда вернулись к флагу в виде шахматной доски и финишировали, Дэнни был на своем месте — впереди всех. Потом, когда его спросили, как ему удалось обойти две машины на последнем круге, он улыбнулся и ответил, что в тот момент, когда увидел судью, вытягивающего вверх один палец, что означало — остался последний круг, сказал себе: «Я выиграю гонки». В следующие секунды головная машина вылетела с трассы, вторая завертелась волчком от неудачного торможения: открылось пространство для обгона, и Дэнни вырвался вперед.

— Никогда не бывает слишком поздно, — заявил он Марку. — Все может быстро измениться.

Дэнни оказался прав. Все меняется очень даже быстро. Словно в доказательство этой доктрины Дэнни продал наш дом.

Мы стали нищими. Они высосали нас досуха. Марк угрожал бросить дело. Дэнни ничего не мог поделать. Он нанял фургон, позвал друзей, и летними выходными мы перевезли наши вещи из собственного дома в Центральном районе в квартирку с одной спальней в доме на Капитолийском холме.

Мне нравился наш дом. Он был маленьким, знаю, всего две спальни и одна ванная комната. И дворик был небольшим, негде было по-настоящему порезвиться. И автобусы иногда ночью сильно шумели. Но я привязался и к нему, и к своему месту в гостиной на деревянном полу, где зимой, когда в окно струился солнечный свет, было тепло. Мне нравилось пользоваться собачьей дверкой в большой двери, которую Дэнни установил, чтобы я мог когда угодно выходить на улицу. В холодную дождливую погоду я часто выбирался на задний дворик. Сидел там и дышал свежим воздухом, дожидаясь возвращения Дэнни с работы, ловил аромат дождя и смотрел на покачивавшиеся ветви деревьев.

Теперь у нас не стало дома. С этой минуты я проводил дни в квартире, где ковры воняли химией, окна были наглухо закрыты и почти не пропускали воздух, а холодильник сильно гремел, будто обессилев от старости, еле-еле справлялся со своей задачей — морозить продукты.

Тем не менее я старался примириться с ситуацией. Когда втискивался между диваном и задвижной стеклянной дверью, ведущей на балкон величиной со спичечный коробок, который и балконом-то назвать нельзя. Я еле-еле пролезал туда и едва там умещался. Оттуда я глядел на узкую полоску улицы между углами двух соседних домов, видел «Космическую иглу» с ее небольшими бронзовыми лифтами, неустанно трудившимися: то взлетающими с группами посетителей вверх, то стремительно опускавшимися вниз.