Глава 2
Он выбрал меня из груды щенков, разглядев в кишащей массе лап, ушей и хвостов за сараем возле пахучего поля, неподалеку от крошечного городка на востоке штата Вашингтон. Я не очень помню, как появился на свет, но помню свою мать — здоровенную суку-лабрадора с громадными титьками, качающимися наподобие маятников, за которой по двору семенили я и мои однопометки. Честно говоря, мамаша нас не особенно любила, ей было совершенно все равно, поели мы или ходим голодными. Когда кто-нибудь из нас исчезал, она определенно чувствовала облегчение — одним писклявым молокоотсосом меньше.
Отца своего я никогда не знал. Рабочие на ферме сказали Дэнни, что он — метис, помесь овчарки с пуделем, но я в их басни не верю. Похожего пса я на ферме ни разу не видел, и если симпатичной даме еще можно поверить, то старшему на ферме, откровенному мерзавцу, который врал не моргнув глазом, даже когда сказать правду было бы намного лучше, — ни за что. Он долго распространялся относительно собачьих пород, доказывая, что овчарки и пуделя — самые умные из всех, а потому их берут чаще и стоят они дороже, а особенно их помет от скрещивания с лабрадором, который помимо ума приобретает еще и особый характер. Чушь собачья. Всем известно — овчарки и пуделя умом как раз не отличаются. У них прекрасная реакция, они отлично выполняют команды, но самостоятельно думать не могут. Самые же глупые из них — голубоглазые овчарки из Австралии и Новой Зеландии, жители которых помешаны на фризби. Нет, они, конечно, и быстры, и сообразительны, но думать вне вольера — увольте. Иными словами, как их обучишь или договоришься, так они и сделают.
Лично я убежден, что отцом моим был терьер. Потому как терьеры умеют решать проблемы. Они выполнят приказ, но только в том случае, если он совпадает с их настроением. То есть будет приказ или нет, они все равно поступят по-своему. Как раз подобный терьер жил у нас на ферме. Эрдель. Крупный, с черной лохматой шерстью и задиристый. Другие собаки с ним предпочитали не связываться. Держали его подальше от ограды дома, в сарае, где чинили трактора, у подножия холма, рядом с ручьем. Иной раз, правда, он прибегал к нам на холм, и тогда все собаки разом куда-то исчезали. Ходил в поле слушок, что старший готовился сделать из него бойцовскую собаку и весьма в том преуспел — терьер, судя по виду, готов был загрызть любого пса, который пописал в его сторону. За один только ленивый взгляд он шкуру с холки срывал. А уж если случалась у какой-нибудь сучки течка, он сразу охаживал ее, не важно, видит его действия кто или нет. Я часто недоумевал: «Да неужто это и есть мой отец?» Я похож на него — у меня такая же темная шерсть, слегка вьющаяся, и многие люди считают меня наполовину терьером. Самому же мне хотелось бы думать, что я появился в результате регулируемого генетического отбора.
Помню, в тот день, когда я покидал ферму, стояла страшная жара. В Спэнгле каждый день жаркий, поэтому и весь мир мне казался таким же, поскольку я пока не представлял себе холода. Я не знал, что такое дождь, ни разу не видел воды, разве что в громадных тазах и бочках, из которых пили взрослые собаки и которые старший по ферме наполнял из длинного шланга. Из того же шланга он окатывал водой сцепившихся собак. Однако в день, когда приехал Дэнни, жара стояла редкая. Я с однопометками, как обычно, возился, как вдруг появившаяся сверху рука схватила меня за холку, и я взмыл в воздух.
— Да, этого, — произнес какой-то мужчина.
Это было мое первое знакомство с будущей жизнью. Мужчина оказался высоким, худощавым, мускулистым. Не крупным, но уверенным в себе. С внимательными, холодными голубыми глазами, коротко стриженный, с курчавой, редкой, как у ирландского терьера, бородкой.
— Лучший из помета, — сказала дама. Она была добрая, всегда гладила нас. Мне нравилось, когда она брала меня на колени и чесала за ушами. — Ути, какой милашка. Красавчик.
— Думали оставить его себе, — сообщил старший по ферме, переступая ногами в высоких, облепленных грязью ботинках. Он только что вернулся с ручья и чинил забор вокруг сарая.
Прохиндей. Он всегда так говорил, когда продавал щенков. Цену набивал. Мне было примерно недель двенадцать от роду, а эту фразу я слышал от него несчетное количество раз.
— Отдадите? — спросил мужчина.
— За деньги, за деньги, — ответил старший по ферме. Прищурившись, он посмотрел вверх, на небо, бледно-голубое от палящего солнца. — За хорошие деньги.
