26
Они только что поссорились.
Джеки и Изюмка заходят в мою квартиру, и повисшая между ними напряженная тишина говорит об этом лучше всяких слов. Джеки сразу быстро направляется к столу, за которым мы с ней работаем. Сегодня она надела сапожки «под леопарда» на высоких каблуках. Джеки нервно расстегивает плащ, и я не могу не заметить, что в каждом ее жесте сквозит раздражение.
Изюмка неловко замерла посреди комнаты. Она уныло разглядывает свои поношенные кроссовки, а грязная челка по-прежнему спадает на глаза, словно закрывая от девочки этот жестокий мир.
И тут я произношу самую дурацкую фразу, которую только можно придумать в данных обстоятельствах.
— Что-нибудь произошло?
Джеки резко поворачивается ко мне:
— Что-нибудь произошло? Ничего себе — «что-нибудь»! Мадам, оказывается, умудрилась отдать свои деньги на школьные обеды! И заодно деньги на проезд в автобусе. Так уж, до кучи, если хотите. Неплохо, правда?
Изюмка смотрит на мать сквозь завесу сальных волос, и лицо ее искажает злоба.
— Никому я ничего не отдавала!
— Только не надо мне врать!
Джеки угрожающе делает шаг вперед, и мне становится страшно: а вдруг она сейчас ударит собственную дочь? Девочка в страхе отходит назад, а мать продолжает:
— Она позволяет им ездить на себе верхом! Этим уродам из школы, своим одноклассникам!
— Ничего подобного! Я потеряла деньги, я тебе уже сто раз говорила!
— А ты знаешь, сколько мне нужно потратить сил и времени, чтобы заработать эти деньги? Ты представляешь себе, сколько полов мне нужно отдраить, чтобы получить их, те самые деньги, которые ты так беззаботно отдала им? Представляешь?
Изюмка не выдерживает напряжения и начинает плакать. Горькие слезы ручьями текут по ее пухлым щекам.
— Я потеряла их. Правда же! Правда потеряла…
— Она позволяет им издеваться! Если бы они попробовали вести себя так со мной, я бы их всех поубивала!
— Но я же не ты, как тебе этого не понять?! — выкрикивает Изюмка, и ее слова весьма похожи на то, что я мог бы сказать собственному отцу. Мне искренне жаль этого неуклюжего ребенка. — Я потеряла эти деньги!
Эта перепалка, похоже, может длиться до бесконечности. Я решительно встаю между враждующими сторонами, как представитель ООН, ведущий переговоры между израильтянами и палестинцами и действующий исключительно в качестве посредника.
— Джеки, чем мы с тобой занимались на прошлой неделе?
— Изучали эмоциональную окраску отрывков драматических произведений, — шипит она, бросая огненные взгляды в сторону дочери. — На примере книги «Сердце — одинокий охотник».
— Отлично. Не могла бы ты продолжить этот анализ одна, а я тем временем быстренько отвез бы Изюмку к своей бабушке?
Теперь они обе вопросительно глядят на меня.
— К твоей бабушке?
— Она будет счастлива такой компании. К тому же на следующей неделе ей опять нужно будет отправиться в больницу.
— А что с ней случилось? — волнуется Изюмка.
— Нужно получить результаты анализов биопсии, чтобы выявить причину болезни. Тогда уже можно будет сказать, отчего именно у нее в легких накопилось столько жидкости. Бабушка ужасно нервничает.
— Хорошо, я согласна, — кивает Изюмка.
— Вот и чудесно, — поддерживает ее мать.
Джеки достает свой экземпляр книги «Сердце — одинокий охотник», выбирает отрывок и начинает анализировать его эмоциональную окраску, а я отвожу Изюмку к бабушке.
Некоторое время мы дружно молчим, пока Изюмка пытается найти интересующую ее радиостанцию. Так ничего и не отыскав, она решает совсем выключить радиоприемник.
— Кто тебя обижает в школе?
Она бросает на меня быстрый взгляд:
— Никто.
— Так уж и никто?
Девочка отворачивается к окошку, за которым мелькают бедные кварталы северной части Лондона Мимо нас проносятся бесконечные агентства по продаже и покупке недвижимости, старинные пивнушки бурого цвета, многочисленные закусочные и лавки старьевщиков.
— Вы их все равно не знаете.
— Возможно, я смогу их себе представить. Давай поговорим немного об этом.
— А что толку?
— Это мальчишки или девчонки?
Изюмка молчит несколько секунд, потом неохотно отвечает:
— И то и другое.
— Как их зовут?
Она улыбается, но ее ухмылка получается отнюдь не дружелюбной.
— Неужели вы собираетесь заявиться ко мне в школу и наказать их? Или просто оставите их после уроков?
— Иногда просто бывает полезно поговорить о своих проблемах. Вот и все.
Изюмка некоторое время молча анализирует данную информацию.
— Девчонку зовут Сэди, а мальчишку Мик. Они уже большие. Ну, надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду.
— Понимаю.
— Он уже бреется, а у нее огромные сиськи, хотя они мои ровесники. И они организовали свою банду. Туда входят все крутые. А еще те, кто уже давно занимается сексом. И они все ненавидят меня. Они — мать их! — жутко меня ненавидят. Просто не переваривают. Я не могу и шагу ступить, чтобы не услышать их оскорбления. «Вон идет толстуха номер один! Эй, ты, скала жира! Ты еще не все пирожки в столовой сожрала?» И так каждый день. Как только я перешла в новую школу, так все и началось. Они считают, что все это очень смешно.
Мы подъезжаем к дому моей бабушки. Небольшое белое многоэтажное здание, где живет много таких же старушек, как она. Я не могу представить себе Изюмку в пожилом возрасте. Мне кажется, что тинейджеры никогда не повзрослеют и останутся такими вот молоденькими навсегда.
— Сколько они у тебя забрали?
— Я уже говорила вам, что я потеряла эти деньги.
— Сколько?
— Шестьдесят фунтов.
— Боже мой! Ты, наверное, очень много ешь в школе, — не удерживаюсь я и тут же жалею о сказанном.
— Да, конечно. Вот почему я такая толстая. А вы разве не знали?
— Перестань. Я имел в виду совсем не это.
— У меня проблема с эндокринной системой. Теперь понятно?
— Конечно. Но почему у тебя было с собой так много денег?
— Это деньги на школьные обеды на целую неделю, плата за проезд на автобус на месяц вперед плюс мои личные сбережения.
— Это еще зачем?
— Я хотела купить одну книгу.
— Книгу?
— Да, именно. Она называется «Почуй страх, слабак!». Она в твердой обложке. А такие книги, между прочим, стоят довольно дорого.
— «Почуй страх, слабак!» Это чье же творение? Неужели Салмана Рушди?
— Кто это такой?
— Не важно.
— «Почуй страх, слабак!» — новая книга Скалы. Он борец.
— Да, я помню. Спортивно-развлекательная программа. Значит, ты потеряла сразу все деньги. И как же это случилось?
— Я подумала, что, может быть, они перестанут надо мной издеваться, если я… — Она замолкает и, улыбнувшись, отчаянно трясет головой. — Вы меня обманули! Ну, настоящий учитель, нечего сказать!
— Но твоей маме приходится очень много работать за шестьдесят фунтов.
— Только не надо начинать все заново. — Изюмка опускает голову и принимается рассматривать свои руки. Ногти у нее обкусаны до мяса, и мне снова становится искренне жаль этого одинокого ребенка. — Ей действительно приходится трудиться в поте лица, чтобы получить такие деньги. Я все понимаю, не полная идиотка.
Я вынимаю из кармана бумажник и отсчитываю три банкноты по двадцать фунтов.
— Вообще-то любому человеку приходится изрядно поработать, чтобы получить такие деньги, — поучительно сообщаю я, протягивая ей купюры. — В следующий раз, пожалуйста, будь более аккуратной.
Девочка смотрит на деньги, но не отваживается взять их.
— Зачем это? За что?
— Ты была очень добра к моей бабушке. Я оценил это. Одним словом… бери, и все.
— Но мне не нужно за это платить. Просто она мне очень понравилась.
— Я знаю. Кстати, ты ей тоже понравилась. Но мне очень не хочется, чтобы ты и твоя мама становились жертвами таких подонков, как Мик и Сэди.
— Откуда вы знаете, что они подонки?
— Я с ними знаком.
— Неправда. Вы их даже никогда не видели.
— Я видел точно таких же, и этого вполне достаточно. Причем мне приходилось подолгу с ними общаться. Они все одинаковые. Я раньше был учителем в средней школе. Кроме того, я и сам когда-то ходил в школу.
Изюмка еще несколько секунд смотрит на деньги, потом берет их.
— Спасибо, Элфи.
— Не стоит. Только матери не говори. Ну а теперь, может, поднимемся к нашей старушке? Ты не против?
— Пойдемте.
Мы звоним в дверь и терпеливо ждем, когда послышится шуршание тапочек в прихожей. Я поворачиваюсь к Изюмке. Она по-прежнему прячет глаза за челкой, но сейчас выглядит более веселой.
— А что тебя связывает со Скалой?
— Со Скалой?
— Именно. Мне не совсем понятно.
— Ну а сами-то вы как считаете? По-вашему, мне должна была понравиться какая-нибудь обкуренная певица с длинными волосами и акустической гитарой, монотонно завывающая что-нибудь вроде: «Ой-ой-ой, меня никто не понимает»?
— Ну, что-то вроде того. Почему ты выбрала именно Скалу в качестве своего кумира?
— Неужели еще не понятно? Да потому, что его никто не посмеет обидеть, вот почему!
Ближе к полуночи мне звонит Ольга и говорит, что ей нужно срочно со мной увидеться.
Я уже собрался чистить зубы и укладываться спать, поэтому предлагаю перенести переговоры на завтрашнее утро. Скажем, на большую перемену. Тогда мы могли бы обсудить ее проблемы в небольшом кафе, которое находится через улицу от школы Черчилля. Но она настаивает, что встретиться необходимо прямо сейчас. В ее голосе что-то такое (то ли он чересчур тихий, то ли его переполняют эмоции), что я тут же перестаю спорить, быстро одеваюсь и беру такси до бара «Эймон де Валера».
Мы сидим за столиком в углу зала. На нем выстроилась дюжина пустых стаканов от предыдущих посетителей. Я уже готов выслушать историю о том, что Ольге пришлось узнать обо мне от Лайзы Смит. Или что у нее возникли какие-то неприятности с продлением визы. Или ее бойфренд решил приехать в Лондон. Но тут выясняется, что дела обстоят гораздо хуже, чем я мог предположить.
— У меня задержка.
— Что?
— У меня месячные не пришли.
— Может быть… ну, я не знаю… может, это просто один раз так получилось, случайно, а потом все снова будет нормально?..
— Я прошла тест, — говорит она. Я почему-то ловлю себя на мысли, что слово «тест» у меня больше ассоциируется со школьной и студенческой жизнью. Пройти тесты, получить результаты… Вот только что именно считается хорошим результатом, а что плохим? Вот в чем вопрос. Теперь я имею в виду как раз тот самый тест, который покупают в аптеке.
Я ничего не отвечаю. Не могу поверить, что это случилось, причем именно сейчас и именно с этой девушкой. С этой женщиной. А не с моей женой.
Мы с Роуз старались как могли, чтобы с нами произошло то же самое. Мы действительно старались. Это была нескончаемая пытка. Помню минуты сплошного разочарования, помню, какие боли испытывала Роуз во время месячных. Помню, как от меня требовалась постоянная эрекция в те дни, когда наступала овуляция. Мы даже посмеивались над собой. «Сегодня у тебя ответственный день, Элфи, поэтому никакого баловства под душем вдвоем. Быстренько моемся — и к делу!» Но вместе с тем череда безуспешных попыток медленно, но верно выматывала нам нервы. А ведь мы так хотели ребенка. Того самого ребенка, который должен был сделать наш мир логически завершенным и счастливым.
Неужели правда, что люди, которые слишком хотят завести детей, всегда бьются без толку? А те, кому малыш не нужен, почему-то сразу добиваются успеха? Неужели вот так несправедливо устроена жизнь? Мы с Роуз напрасно трудились целый год, но у нас так ничего не получилось.
И теперь уже больше никогда не получится.
— Я беременна, — говорит Ольга, которая не является моей женой. Она ведь не Роуз! Ольга произносит эти слова со смешком, словно еще сама до конца не верит в сказанное. — У меня будет ребенок.
Некоторое время мы молчим. Ее слова должны дойти до моего сознания, и это происходит не сразу. С нашего столика убирают пустые стаканы. Кто-то громко требует выпивки, бармен принимает последние заказы перед закрытием кабака.
— Ребенок… Боже мой, Ольга…
— Я понимаю. Я все понимаю.
После празднования китайского Нового года мы с Ольгой отправились ко мне домой. Но тут обнаружилось, что коробка из-под сахара, купленная еще в Гонконге, в которой я храню запас презервативов, опустела. И мы решили рискнуть. Нет, даже не совсем так. Мы тогда ни о чем не думали. Вообще ни о чем.
Она начинает плакать, и я решительно беру ее за руки. Они липкие от пива, ведь ей сегодня пришлось работать. Ей приходится работать каждый вечер.
— Я тебя не брошу, — произношу я, не в состоянии избавиться от банальных слов, которые говорят в подобных случаях. — Мы ведь вместе виноваты в этом, правда? Это же наш общий ребенок.
Ольга вырывает свои ладони из моих рук:
— Ты что, спятил? Я не собираюсь рожать от тебя! Мне всего двадцать лет, а тебе почти сорок. И кто ты такой? Всего лишь учитель в какой-то занюханной, задрипанной школе! А у меня впереди вся жизнь. Да мой бойфренд просто убьет меня!
После этих слов мы больше ничего не говорим о ребенке.
Мы ведем беседу об аборте.
Чуть позже я отвожу ее домой, в ту квартиру, которую она снимает вместе с тремя русскими девушками в южной части Лондона. Ольга живет в каком-то богом забытом бедняцком районе, где повсюду стоят обгорелые останки автомобилей, по ночам слышны одинокие крики местных обитателей, а между домами большие расстояния.
Я пытаюсь поцеловать ее в щеку, но она тут же отворачивается. После того как мы решаем что-то сделать (вернее, не делать, потому что не собираемся рожать этого ребенка), любое проявление нежности и заботы кажется жалким, смехотворным и попросту неуместным.
Ольга исчезает в подъезде своего многоквартирного дома. Мы даже не желаем друг другу спокойной ночи. В этот, казалось бы, торжественный момент, когда нам становится известно о маленьком чуде, о малыше, который живет внутри нее, мы почему-то становимся совершенно чужими.
Сначала Роуз, теперь этот ребенок. Я устал и не могу больше думать обо всем этом. Мне стыдно что-то говорить. Мне больно и тошно, потому что я испытываю жуткое чувство вины.
Я ощущаю себя так, словно потакаю самому настоящему убийству и одновременно выхожу сухим из воды.
