Глава 2

– Пять! Четыре! Три! Два!

Наши губы уже сложились в слово «один», но прежде чем оно с них слетело, раздался взрыв. Кругом закричали, и я прижалась к Эллису, плеснув на нас обоих шампанским. Он охранительно обнял мою голову – и не пролил ни капли.

Когда крики стихли, я услышала над нами звон, словно билось стекло, и зловещий скрежет. Не отрываясь от груди Эллиса, я взглянула вверх.

– Что за черт? – спросил Хэнк без тени удивления в голосе.

Думаю, он один в комнате не вздрогнул.

Все обратили взгляды наверх. В тридцати футах над нами покачивалась на посеребренной цепи тяжелая люстра, бросавшая мерцающие отсветы на стены и пол. Словно радуга раскололась на миллион кусков, и теперь они танцевали на мраморе, шелках и парче. Мы завороженно наблюдали. Я с тревогой взглянула Эллису в лицо, а потом снова на потолок.

Огромная пробка упала рядом с генералом Пью – хозяином этой, без преувеличения, самой ожидаемой вечеринки года – и запрыгала, похожая на распухший гриб. Долю секунды спустя кусок хрусталя размером с перепелиное яйцо плюхнулся с небес в коктейль генерала, почти опустошив бокал. Генерал задумчиво и нетрезво поглядел на него, потом спокойно достал носовой платок и промокнул пиджак.

Все рассмеялись, и тут я заметила официанта в старомодных бриджах, сжавшегося на вершине стремянки, – бледного, неподвижного, пытавшегося удержать самую большую бутылку шампанского, что я видела в жизни. На мраморном столе перед ним высилась конструкция из бокалов, поставленных так, что, если лить в верхний, все они в конце концов наполнятся. По бутылке в рукава официанта струился поток пузырей, и он в ужасе, с побелевшим лицом, смотрел на миссис Пью.

Хэнк оценил ситуацию и, судя по всему, пожалел несчастного. Он поднял бокал, воздел свободную руку и с чувством, на публику, как шпрехшталмейстер, провозгласил:

– Один! С Новым годом!

Оркестр заиграл «Auld Lang Syne». Генерал Пью дирижировал пустым бокалом, а миссис Пью, стоя рядом, широко улыбалась – ее вечеринка не просто блистательно удалась, на ней случилось забавное происшествие, о котором будут вспоминать годами.

Те, кто знал слова, подпевали. Я днем освежила текст в памяти, чтобы быть готовой к главному событию, но, когда пробка врезалась в хрусталь, слова вылетели у меня из головы. Когда дело дошло до топтания травы родных полей, я сдалась и подхватила «ля-ля-ля» Эллиса и Хэнка – так мы и добрались до конца.

Они махали бокалами вместе с генералом Пью, свободными руками обнимая меня за талию. В конце Эллис наклонился меня поцеловать.

Хэнк огляделся по сторонам, и на его лице отразилось недоумение.

– Хм. Кажется, я лишился своей дамы. Что я с ней сделал?

– Чего ты не сделал, так это не женился на ней, – ответила я и фыркнула, отчего шампанское едва не пошло носом.

Я выпила натощак по меньшей мере четыре бокала и была смела.

Хэнк округлил рот, изображая обиду, но даже он не мог притвориться, что не знал о нарастающем отчаянии Вайолет из-за казавшегося бесконечным процесса ухаживания.

– Она и в самом деле ушла? – спросил он уже немного серьезнее, снова оглядывая комнату.

– Точно не знаю, – сказала я. – Я ее уже давно не видела.

– Тогда кто же меня поцелует в Новый год? – спросил он с тоской.

– Иди сюда, дылда ты бестолковая.

Я встала на цыпочки и чмокнула его в щеку.

– У тебя всегда есть мы. И нам даже не нужно кольцо.

Эллис бросил на нас искоса веселый взгляд, жестом показав Хэнку, чтобы тот стер со щеки мою помаду.

За ним все еще балансировал на второй сверху ступеньке стремянки официант. Он согнулся пополам, стараясь нацелить бутылку в верхний бокал, и от усилия побагровел. Губы его были стиснуты в угрюмую линию. Я огляделась, не спешит ли ему кто на помощь, и никого не увидела.

– Эллис, по-моему, официанту нужно помочь, – сказала я, кивнув в сторону парня.

Эллис поднял взгляд.

– Ты права, – отозвался он, отдавая мне бокал. – Хэнк? Идем?

– Ты правда думаешь, что она ушла? – печально спросил Хэнк поверх края бокала. – Она сегодня была, словно видение. Платье цвета сумерек, блестки – завистливые звезды в галактике ее ночи, но ничто, ничто не сравнится с молочной кожей ее…

– Мальчики! Соберитесь! – сказала я.

Хэнк, вздрогнув, вернулся в наш мир.

– Что?

– Мэдди считает, тому парню надо помочь, – повторил Эллис.

– Огромная же штука, – пояснила я. – Не думаю, что он один ее удержит.

– Думаю, не удержит. Это Валтасар, – сказал Эллис.

– Это не Валтасар, – заметил Хэнк. – Это Навуходоносор.

Руки у официанта дрожали. Он начал наливать и промахнулся. Шампанское пролилось между бокалами, потекло по столу, на пол. Перчатки и рукава официанта вымокли насквозь.

– Ох ты, – сказал Хэнк.

– Еще бы не ох ты, – кивнул Эллис. – Миссис Пью будет крайне недовольна.

– Насколько я могу судить, миссис Пью всегда недовольна, – отозвался Хэнк.

По лбу официанта бежали капли пота. Было ясно, что он сейчас упадет, прямо на бокалы. Я поискала глазами миссис Пью, чтобы попросить помощи, но та исчезла. Попыталась дать знак генералу, но он царил среди гостей с обновленным коктейлем.

Я ткнула Эллиса локтем в бок.

– Идите! – поторопила его я. – Идите, помогите ему.

– О ком она? – спросил Хэнк.

Я бросила на него разъяренный взгляд, потом еще один, пока он не вспомнил.

– А! Конечно.

Хэнк попытался отдать мне бокал, но я уже держала два. Тогда он поставил бокал на пол, деловито поправил лацканы пиджака – но, прежде чем они с Эллисом тронулись с места, прибыла помощь в лице нескольких слуг, несших еще четыре бутылки, поменьше, но все-таки очень больших, и три стремянки. Миссис Пью вплыла следом за ними, чтобы удостовериться, что все идет как надо.

– Вот это Валтасары, – кивнул Хэнк с видом знатока.

Он поднял бокал с пола и осушил его.

– Нет, это Иеровоамы, – сказал Эллис.

– Уж в шампанском-то я разбираюсь, – ответил Хэнк.

– А я что, нет?

– По-моему, вы оба ошибаетесь. Это Эбенизеры, – сказала я.

Они опешили.

Я пьяненько захихикала.

– Эбенизеры! Поняли? Рождество! Праздники! А, ладно. Кто-нибудь, принесите мне еще. Я пролила свое.

– Да. На меня, – отозвался Эллис.

Хэнк повернулся и поставил свой бокал на поднос проходившего мимо официанта. Хлопнул в ладоши.

– Так, кто хочет сразиться в снежки?

Мы вывалились на улицу и изобразили снежных ангелов прямо перед домом четы Пью, машинами и водителями в форме, дожидавшимися гостей. У меня получилось слепить снежок и попасть им Эллису в грудь, прежде чем завизжать и броситься обратно в дом.

В обширном холле Эллис помог мне отряхнуть снег со спины и волос. Хэнк накинул на мои голые плечи свой пиджак. Вдвоем с Эллисом они сопроводили меня к трем богато вышитым креслам у гудящего огня. Хэнк, у которого достало ума прихватить на обратном пути мою норковую горжетку, отряхнул ее и повесил на край столика из розового дерева, стоявшего перед нами. Эллис отправился на поиски горячего тодди, а я стащила перчатки, запачканные и промокшие насквозь.

– Господи, ну и вид у меня, – сказала я, оглядев себя. – Чучело.

Шелковое платье и туфли были ни на что не похожи. Я тщетно попыталась стереть пятна от воды, потом быстренько проверила, обе ли мои серьги на месте. Перчатки значения не имели, но я надеялась, что хотя бы горжетку можно спасти. Если нет, значит, мне удалось погубить весь наряд целиком.

– Ты не чучело. Ты великолепна, – ответил Хэнк.

– Ну да, была, – пожаловалась я.

Полдня я провела в салоне Антуана, где мне делали прическу и макияж, я почти ничего не ела два дня, чтобы платье село как нужно. Оно было из прекрасного гранатового шелка, как и туфли. Великолепно сочеталось с моим рубиновым обручальным кольцом и подчеркивало зелень моих глаз. Эллис подарил мне платье и туфли за несколько дней до вечеринки, и перед ее началом я вышла к нему, как танцовщица фламенко, закружившись, чтобы юбка взлетела. Он выразил восхищение, но я ощутила знакомый укол печали, в который раз попытавшись понять, что именно он видит. Муж был абсолютным дальтоником, так что ему наряд должен был казаться сочетанием оттенков серого. Я гадала, каких именно, и сколько вообще разновидностей цветов существует, и разная ли у них густота. Мир, лишенный цвета, я представить не могла.

Хэнк плюхнулся в кресло и свесил ногу через подлокотник. Развязал бабочку, расстегнул воротник и манжеты. Он был похож на не до конца утопшего Кларка Гейбла.

Я, дрожа, закуталась в его пиджак, стянув края изнутри руками.

Хэнк похлопал себя по груди и бокам. Внезапно прервался и поднял бровь.

– А! – сказала я, поняв, что он ищет.

Вытащила из внутреннего кармана пиджака портсигар и передала Хэнку. Он откинул крышку и протянул его мне, угощая. Я покачала головой. Хэнк взял сигарету и захлопнул портсигар.

– Ну, так что? – спросил он, лукаво поблескивая глазами. – Поедем искать чудовище?

– Конечно, – ответила я, махнув рукой. – На ближайшем лайнере.

Я всегда так говорила, когда об этом заходила речь, что бывало часто, и каждый раз после того, как мы изрядно накачивались выпивкой. Такая у нас была игра.

– Думаю, Эллису отъезд пойдет на пользу. Он, похоже, хандрит.

– Эллис не хандрит, – сказала я. – Ты просто хочешь ускользнуть из когтей Вайолет.

– Вовсе нет, – возразил он.

– Ты даже не заметил, когда она сегодня ушла!

Хэнк склонил голову набок и кивнул, соглашаясь.

– Пожалуй, я мог бы послать ей цветы.

– Прямо с утра, – добавила я.

Он кивнул.

– Безусловно. Как только пробьет полдень. Слово скаута.

– И, думаю, тебе надо на ней жениться. Тебе не повредит немного воспитания, а мне нужна подруга. У меня никого, кроме тебя и Эллиса.

Он прижал руку к сердцу, раненный насмерть.

– А мы тебе что, фарш печеночный?

– Лучший паштет фуагра. Но давай серьезно. Сколько ты собираешься заставлять ее ждать?

– Не могу сказать. Не знаю, готов ли я к тому, чтобы меня воспитывали. Но как только буду, Вайолет будет предоставлена честь этим заняться. Может даже выбрать самый мерзкий сервиз.

Я поставила бокал, снова осмотрела свое платье и туфли.

– Вот думаю, не надо ли и меня воспитывать. Может, просто женишься на ней, и все?

– Это что, засада?

Он постучал сигаретой о портсигар и вставил ее между губ. Из ниоткуда явился слуга и поднес к ней огонь.

– Ммм, спасибо, – сказал Хэнк, вдохнув.

Откинулся и выпустил дым изо рта к носу вьющейся белой лентой, которую снова втянул в себя. Он называл этот прием «ирландским водопадом».

– Если я на ней женюсь, у нас с Эллисом не будет ни малейшей надежды на свободу, потому что вы, девочки, загоните нас в угол.

– У нас не получится, – ответила я. – Силы будут равны.

– Никогда они не бывают равны между полами. Ты и так уже загоняешь нас с Эллисом в капкан.

– Вовсе нет!

– Ты прямо сейчас, вот в эту минуту, гонишь меня в угол, одной рукой расставляя брачную ловушку. Говорю тебе, это тайный женский заговор. Лично я не понимаю, из-за чего весь шум.

Вернулся Эллис, ведя за собой официанта, который поставил хрустальные кружки, от которых шел пар, на столик. Эллис шлепнулся в кресло.

Хэнк положил сигарету в пепельницу и взял свою кружку с тодди. Сдул с поверхности пар и осторожно отхлебнул.

– Ну что, Эллис, наша девочка как раз говорила, что мы можем отправляться в путь, – сказал он. – Поискать плезиозавра.

– С нее станется, – ответил Эллис.

– Так и сказала. Она все продумала, – продолжал Хэнк. – Скажи ему, Мэдди.

– Ты пьян, – со смехом отозвалась я.

– Это правда, признаю, – подтвердил Хэнк. – Но я все равно думаю, что мы должны это сделать.

Он так яростно загасил сигарету, что ее фильтр сплющился, как стреляная пуля.

– Мы об этом уже сколько лет говорим. Давайте за дело. Я серьезно.

– Не выдумывай, – сказала я.

Хэнк снова прижал руку к груди.

– Что с тобой стало, Мэдди? Не говори, что ты утратила вкус к приключениям. Вайолет что, тайком тебя воспитывает?

– Конечно, нет. Ты ей не дал возможности. Но мы не можем ехать сейчас. Лайнеры не ходят с тех пор, как утонула «Атения».

Я запоздало поняла, что у меня вышло, будто она внезапно дала течь, но на самом деле ее торпедировала немецкая подводная лодка. На борту была тысяча сто гражданских.

– Было бы желание, – произнес Хэнк, кивая с видом мудреца.

Он снова отхлебнул из кружки, потом укоризненно уставился на друга.

– Хммм. Видимо, я все-таки предпочитаю виски. Вернусь через минуту. Эллис, поговори со своей женой. У нее явно появились дурные привычки.

Хэнк оторвался от кресла, и на мгновение показалось, что он сейчас упадет. Чтобы удержаться на ногах, он ухватился за спинку кресла Эллиса, а потом наконец потянулся прочь, зигзагом, как бабочка.

Мы с Эллисом сидели в относительной тишине, в коконе, образованном болтовней и смехом остальных.

Эллис медленно сполз в кресле, пока оно не стало казаться пустым, если взглянуть сзади. Глаза у него были стеклянные, лицо приобрело землистый оттенок.

У меня звенело в ушах от шампанского. Я подняла руки, чтобы понять, что у меня с волосами, и обнаружила, что локоны с одной стороны развились и свисали теперь вдоль шеи. Продвинувшись дальше, я обнаружила, что бриллиантовый гребень, подаренный свекровью, исчез. Меня хватила паника. Это был свадебный подарок, редкий случай сочувствия, проявленного ко мне женщиной, которая не скрывала, что не хочет, чтобы я выходила за ее сына, но все-таки была достаточно тронута, чтобы вручить мне его за мгновение до того, как Хэнк повел меня к алтарю.

– Думаю, надо это сделать, – сказал Эллис.

– Конечно, – весело отозвалась я. – На следующем же…

– Я серьезно, – резко произнес он.

Я подняла глаза, оторопев от его тона. У него ходили желваки. Я точно не знала, когда это случилось, но настроение Эллиса переменилось. Мы больше не играли.

Он раздраженно на меня посмотрел.

– Что? Почему нет?

– Потому что война, – мягко ответила я.

– Carpe diem, и все такое. Война – часть приключения. Видит бог, иначе я к ней не приближусь. Да и Хэнк, если на то пошло.

Он зачесал волосы назад всей пятерней, одна прядь осталась стоять торчком. Эллис придвинулся ко мне ближе и прищурился.

– Ты же знаешь, как нас называют, да? – спросил он. – Негодники.

Они с Хэнком были единственными со статусом 4F, «негоден к военной службе», во всем зале. Я подумала, не оскорбил ли его кто, пока он ходил за напитками.

Хэнк свое плоскостопие принял сразу, как почти все в жизни, но Эллиса статус «негоден» уничтожил. Ему не ставили дальтонизм до тех пор, пока он не попытался записаться добровольцем и ему не отказали. Он попробовал снова, в другом месте, и его опять не взяли. Пусть то была и не его вина, он был прав: его осуждали, и я знала, как его это гнетет. Осуждение было неумолимым и безмолвным, он даже не мог себя защитить. Его собственный отец, ветеран Первой мировой, относился к нему с неприкрытым отвращением с тех пор, как узнал новости. Эта несправедливость была тем болезненнее, что жили мы с его родителями, которые извращенно лишили нас какой-либо возможности сбежать. Через два дня после бомбардировки Перл-Харбора они на две трети урезали Эллису содержание. Моя свекровь сообщила нам об этом в гостиной перед обедом, объявив с чопорным удовлетворением о своей уверенности в том, что нам будет приятно знать, что до тех пор, пока «не кончится этот ужас», деньги будут тратиться на военные облигации. Строго говоря, деньги могли уходить и туда, но было совершенно ясно, что истинной причиной было стремление наказать Эллиса. Его мать настаивала на отмщении, потому что он посмел на мне жениться, а его отец… мы точно не знали. То ли он не верил, что Эллис дальтоник, то ли не мог ему этого простить. В итоге мы оказались словно в ночном кошмаре, вынуждены жить под постоянным присмотром тех, кого считали своими тюремщиками.

– Ты знаешь, как это тяжело, – продолжал Эллис. – Когда все глазеют, гадая, почему я не в армии.

– Никто не глазеет…

– Брось этот снисходительный тон! Ты прекрасно знаешь, что глазеют!

Из-за того, что он вспылил, все обернулись и посмотрели на нас.

Эллис рассерженно махнул в их сторону рукой.

– Видишь?

Он гневно огляделся. Все до одного отвернулись, убрав с лиц шокированное выражение. Разговор возобновился, но на пониженных тонах.

Эллис перевел глаза на меня.

– Я знаю, что с виду совершенно здоров, – продолжал он, тщательно следя за голосом. – Мой собственный отец считает меня трусом, что там. Я должен доказать, что чего-то стою. Ему, им, себе. Я думал, уж ты-то поймешь.

– Милый, я понимаю, – ответила я.

– Точно? – спросил он, растянув губы в горькой усмешке.

– Конечно, – сказала я, и я действительно понимала, хотя в тот момент сказала бы что угодно, лишь бы его успокоить.

Он пил крепкие напитки с середины дня, и я знала, что все может быстро пойти наперекосяк. То, как на нас старались не смотреть все вокруг, уже обещало очень неприятное начало года.

Моя свекровь, пропустившая вечеринку из-за мигрени, конечно же, начнет получать доклады о нашем поведении уже к полудню. Мне оставалось только гадать, как она отреагирует, когда узнает, что я потеряла гребень. Я решила, что завтра позвоню и сдамся на милость миссис Пью. Если гребень выпал в снег, он, скорее всего, утрачен навсегда, но если завалился за спинку дивана, еще может обнаружиться.

Эллис пристально на меня смотрел, в его глазах плясало отражение огня. Через пару секунд маска гнева на его лице переплавилась в печальное облегчение. Он потянулся похлопать меня по коленке и едва не свалился с кресла.

– Моя девочка, – сказал он, пытаясь сесть ровно. – Всегда готова к приключениям. Ты не похожа на других девушек, знаешь. В них нет ни унции веселья. Потому-то Хэнк и не женится на Вайолет. Он дожидается вторую тебя. Только второй нет. Мне досталась единственная и неповторимая.

– О чем это вы? – спросил Хэнк, возникнув из ниоткуда и снова обрушиваясь в кресло. – Сюда! – гаркнул он, щелкнув пальцами над головой.

Официант поставил перед нами новые напитки. Хэнк повернулся к Эллису:

– Мэдди опять пытается меня сбыть с рук? Ей-богу, тут такое эхо.

– Нет. Она согласилась. Мы едем в Шотландию.

Хэнк вытаращил глаза.

– Правда?

Он повернулся ко мне, ожидая подтверждения.

Я не считала, что согласилась, по сути, по крайней мере, не после того, как поняла, что разговор идет не шуточный, но раз уж мне удалось обезвредить бомбу и, возможно, спасти вечер, я решила им подыграть.

– Конечно, – ответила я, широко разводя руки. – Почему бы и нет?