Глава тридцать восьмая

Запыхавшись, Скай заходит в подсобку:

– Что случилось?

– Я все испортила.

Она садится на диван и похлопывает по подушке рядом с собой. Я подползаю к ней и кладу голову на колени. Она нежно перебирает мои волосы, заплетает их в косичку, а потом расплетает.

– Я ужасный человек. Я думала, лучше умереть, чем иметь беременную маму. А теперь, кажется, я действительно умираю.

– Что случилось-то?

– Мама больна. Она в больнице. Они не разрешили мне остаться.

– Так она не беременна?

– Нет.

– Тогда кто такой Мэтью?

– Не знаю. Может, они просто встречаются. Нужно позвонить ему, да? – У меня болит голова. – У меня нет его номера.

– Не беспокойся об этом. С твоей мамой все будет хорошо. Завтра она сама сможет ему позвонить.

Я киваю.

Скай несколько раз проводит рукой по моим волосам.

– А где Ксандер? Пошел принести тебе поесть или побежал за кофе?

Я крепко сжимаю веки, не желая вспоминать ужасный вечер.

– Он ушел навсегда.

– Что? Почему?

– Он считал меня богатой, Скай. Я только поэтому ему нравилась.

Она кашляет и меняет положение:

– Эм… без обид, но ведь он был здесь, не так ли? С чего он решил, что вы богаты?

– С того, что он знает моих бабушку с дедушкой. Маминых родителей. И они, очевидно, одни из самых богатых людей в Калифорнии.

– Что?

– Они были сегодня на благотворительном вечере.

– Ого! С ума сойти!

Я отстраняюсь:

– Именно так. Я имею полное право злиться. На маму, на Ксандера…

– Ты злишься на Ксандера потому, что у тебя богатые бабушка с дедушкой?

– Нет. Потому, что я нравилась ему только по этой причине.

– Это он так сказал?

– Нет. Но… Как такое вообще можно знать наверняка? Даже если он поклянется, что в любом случае встречался бы со мной, мы никогда не узнаем правду, он ведь знал обо всем, и теперь мы ничего не можем доказать.

Скай берет меня за руку:

– Не все нужно доказывать. Может, стоит просто ему поверить.

– А что насчет мамы? Ей тоже стоит поверить? Она лгала мне всю жизнь! И я злюсь. И чувствую себя виноватой за то, что злюсь, ведь она больна! – Падаю спиной на диван и смотрю в потолок.

– Понимаю. Я бы тоже злилась. Но ты не думаешь, что они должны знать о ее болезни?

– Кто?

– Ее родители.

Киваю. Она права.

– Сможешь завтра позвонить Ксандеру и узнать их телефон?

– Ты не хочешь с ним разговаривать?

Прижимаю ладони к глазам:

– Нет. И пожалуйста, не рассказывай ему, что с мамой. Меньше всего мне сейчас нужно, чтобы он жалел меня и пришел навестить из чувства вины.

– Да, конечно, я все сделаю. – Скай сползает на пол и кладет голову на диван рядом с моей. – Почему бы тебе не попытаться поспать? Я посижу на телефоне.

– Не могу спать.

– Хочешь, позову Генри? Он может сыграть на гитаре. Может, отвлечет тебя ненадолго.

– Сейчас половина четвертого. Ты не думаешь, что он спит?

Скай проверяет время на телефоне.

– Вряд ли. Он полуночник.

– По-моему, ночь заканчивается в два. Значит, он ранняя пташка.

– Почему ночь заканчивается в два?

– Не знаю. Это самое позднее, когда я ложусь спать, поэтому в это время заканчивается ночь.

Скай смеется и отправляет эсэмэску:

– Если ответит, значит, не спит; если нет, то спит.

– Ого, прям научный способ выяснить, спит человек или нет.

Она шутливо теребит мои волосы:

– Рада, что ты не утратила свой сарказм.

К утру я решаю, что Генри хороший парень. Рада, что Скай за его весьма своеобразной внешностью сумела разглядеть добрую душу. Я засыпаю под его игру на гитаре.

Когда открываю глаза, вижу, как на другом конце комнаты Скай разговаривает по телефону. Сонливость снимает как рукой, вскакиваю с дивана и чуть не спотыкаюсь о Генри, который спит на полу. Она замечает, что я иду к ней, и, качая головой, машет мне рукой. Затем произносит одними губами: «Ксандер», я тут же разворачиваюсь и падаю на диван. Надеюсь, она без особых проблем узнает о бабушке с дедушкой, а потом он может полностью вычеркнуть меня из своей жизни.

– Нет, – говорит Скай. – Она спит.

Сколько времени? Тянусь вниз и поворачиваю часы на запястье Генри, чтобы взглянуть на них. Половина одиннадцатого. Ого! Я проспала не меньше пяти часов. Тогда почему мне до сих пор кажется, будто меня шандарахнули битой по лицу? И почему Скай все еще говорит по телефону? Сколько времени нужно, чтобы записать номер телефона и адрес?

– Ксандер, пожалуйста. – Слышу я ее слова. Она слишком любезна. На ее месте я бы уже получила номер.

Может, позвонить в больницу, пока жду? Ищу телефон, но потом понимаю, что по нему говорит Скай. Почему она не воспользовалась своим сотовым? Что, если сейчас мне пытаются дозвониться из больницы? Моя злость на Ксандера возвращается во всей красе.

– Нет, – произносит Скай со вздохом, который звучит слишком мило. Только я собираюсь встать и отобрать у нее телефон, как она говорит: – Спасибо. – И записывает что-то на листке. – Да, конечно, я передам ей. – Она вешает трубку.

– Передашь мне что?

– Что он хотел с тобой поговорить.

– Рада слышать, только я не хочу с ним разговаривать.

– Знаю. – Она отдает мне листок и, присев на корточки возле Генри, проводит рукой по его щеке: – Генри, просыпайся.

Я пинаю его ногой, и он резко просыпается.

– Иногда нужно быть более настойчивой, Скай.

Она закатывает глаза, но улыбается. Да, я сказала, что ей нужно быть более настойчивой, но на самом деле я совсем не хочу, чтобы она изменилась.

Спустя час я стою в вестибюле больницы и жду, что мне кто-нибудь поможет. Никто мне не позвонил, но после ухода Скай на работу и звонка маминым родителям я больше не могла ждать. Наконец регистратор кладет трубку и говорит:

– Она в 305-й палате. Поднимитесь на лифте на третий этаж, а там попросите кого-нибудь проводить вас в нужное крыло, хорошо?

– Спасибо.

Я волнуюсь. Мне просто хочется увидеть маму. Если я увижу ее, то почувствую себя лучше. Большая часть моей злости сменилась беспокойством, но кое-что еще осталось, но мне хочется, чтобы вся злость исчезла без следа. В тот момент, как я оказываюсь у мамы в палате и вижу ее бледное, но спокойное спящее лицо, я с облегчением выдыхаю. Подвигаю стул к койке и заставляю себя взять маму за руку.

– Привет, мам, – шепчу я.

Она не шевелится.

Не знаю, как долго я сижу так и держу маму за руку (час? два?), но в конце концов приходит врач и приглашает меня в коридор.

– К сожалению, я не мог разрешить вам навестить ее ночью. Нам пришлось отвезти ее вниз, там общие палаты, в которых определенные часы посещения. Но позже мы перевезли ее сюда.

– Что с ней?

– Мы еще ждем результаты некоторых анализов. Ваша мама в последнее время уставала?

– Да.

Он кивает, будто подозревал это.

– У меня есть предположение о том, что с ней, но для того, чтобы знать наверняка, нам нужно ввести в ее желудок камеру. УЗИ мало что показало, нужно посмотреть поближе.

– Ладно. Это опасно?

– Нет. Это стандартная процедура с минимальным риском, которая, надеюсь, даст нам определенные ответы.

– Она знает?

– Она еще не просыпалась. – Должно быть, я выгляжу напуганной, потому что доктор тут же добавляет: – Нет причин для беспокойства. Мы дали ей сильное снотворное, она скоро проснется. Тогда мы с ней и поговорим – вы тоже сможете с ней поговорить, – и если она согласится на процедуру, то мы тут же ее проведем.

– Сейчас я могу остаться здесь?

– Конечно. Как я сказал, теперь у нее отдельная палата, и вы можете остаться. Можете даже спать там, если хотите.

– Да, спасибо.

Пока я морально готовлюсь к тому, чтобы снова войти в палату, из-за угла появляются бабушка с дедушкой. Почему мама не проснулась, чтобы со всем разобраться? Для меня они чужие. Нервно потираю руки и машу им.

– Кайман, верно? – говорит… миссис Майерс? Бабушка? Женщина.

– Да. Здравствуйте, я Кайман.

Она судорожно вздыхает и на мгновение прикрывает рот.

– Ты так похожа на свою маму. Она была точно такой же в этом возрасте. – Миссис Майерс касается моей щеки. – Только глаза у тебя папины. Ты такая красивая.

Я переступаю с ноги на ногу.

Мужчина что-то тихонько бормочет, а затем протягивает мне руку:

– Привет, я незнакомец номер один, а это незнакомец номер два. Тебе все еще неловко?

Я слегка улыбаюсь.

– Единственное, из-за чего она может чувствовать себя неловко, так это из-за твоего извращенного чувства юмора, Шон. Милая, он шутит.

– Знаю. – Чувство юмора может передаваться по наследству? Я показываю на дверь: – Она еще не проснулась, но вы можете ее увидеть.

Женщина делает несколько глубоких вдохов, затем несколько коротких.

– Вивиан, достать тебе кислородный баллончик или ты справишься сама? Уверен, лишний здесь найдется.

Она хлопает мужа по груди:

– Просто дай мне минутку. Я не встречалась с дочерью семнадцать лет, а теперь увижу ее на больничной койке. Мне нужно это как-то пережить.

– Врач, похоже, уже знает, что с ней, он сказал, что она будет… – Начинаю говорить «в порядке», но понимаю, что он этого не говорил. Может, она и не будет в порядке.

– Кайман, – произносит Шон. – Покажешь мне этого врача? У меня есть к нему пара вопросов.

– Конечно. Собственно, вот он, разговаривает с медсестрой.

– Спасибо. Заходите без меня. Я вернусь через минуту.

Он уходит, а Вивиан стоит у двери и странно дышит.

– Вам лучше войти одной. Я подожду здесь, – говорю я.

Она кивает, но не двигается. Я открываю для нее дверь, и это помогает ей зайти. Разозлится ли мама, когда проснется и увидит возле себя бабушку? После нашего вчерашнего разговора, когда я рассказала ей о родителях, мне кажется, мама давно хотела с ними встретиться.

Мой взгляд перемещается на Шона, который беседует с врачом. Я рада, что кто-то помогает мне в этой тяжелой ситуации. Если Шон такой проницательный, как говорили Ксандер и его братья, то он сможет мне помочь, он все сделает так, как надо.

Мои бабушка с дедушкой богаты. Странно… Вскоре Шон возвращается ко мне.

– Как думаешь, сколько ей нужно времени, чтобы решить все вопросы, накопившиеся за семнадцать лет? – спрашивает он, глядя на часы. – Десяти минут хватит?

Я улыбаюсь:

– Мама спит, так что этого времени даже много.

Он втягивает воздух сквозь зубы.

– Нет, Вивиан слишком любит поспорить сама с собой. – Он поворачивается ко мне: – Им наверняка нужно больше времени. Ты уже ела?

– А вы не хотите ее увидеть? Вы ведь не видели ее семнадцать лет.

– Тебя я тоже не видел семнадцать лет. – Глаза щиплет, и дедушка расплывается, но мне удается сморгнуть слезы. – У меня же есть время все наверстать, правда? Десяти минут хватит?

– Я думала о пяти, но посмотрим, как пойдет.

Его губы растягиваются в улыбке.

– Ага, ты все-таки моя внучка.