Глава VI
ПОДОЗРЕНИЯ

Первой пришла в себя мисс Трелони. Гордо выпрямившись, она высокомерным тоном произнесла:

— Прекрасно, миссис Грант, пусть они уходят! Заплатите им сегодня месячное жалованье. До сих пор они были очень хорошими слугами, однако нельзя ожидать большой преданности от тех, кого обуревают страхи. Те, кто останется в доме, получат жалованье в двойном размере.

Экономка с трудом сдерживала негодование:

— Подумать только, уйти от такой хорошей хозяйки! В жизни не видела, чтобы кто-либо так по-доброму обращался со слугами. А едва беда на пороге — полюбуйтесь, как они поступают! Это наглость, другого слова не подобрать!

Миссис Грант в течение нескольких минут продолжала рассуждать по поводу «неблагодарных людей», затем удалилась, недовольно бурча себе под нос. Вскоре она вернулась — совершенно в другом настроении, чтобы осведомиться, не угодно ли хозяйке нанять полный штат новых слуг.

— Вы же знаете, мэм, — с порога начала она, — как только в доме поселяется страх, избавиться от него почти невозможно. Слуги придут, но быстро уйдут, наслушавшись рассказов, и их ничем не удержишь.

— Полагаю, миссис Грант, нам следует обойтись теми, что остались, — спокойным тоном заметила Маргарет. — Пока мой дорогой отец болеет, гостей у нас не предвидится. Если желающих остаться слишком мало, наймите нескольких горничных — из тех, кого вы знаете. Пожалуйста, имейте в виду, что вновь нанятые, хорошо зарекомендовав себя, должны получать точно такое же жалованье. И, разумеется, хотя я никоим образом не ставлю вас в один ряд с ними, правило двойной оплаты распространяется и на вас.

Я не мог не восхититься великодушием девушки по отношению к слугам и мысленно согласился с экономкой:

— Наша хозяйка — настоящая принцесса!

«Принцесса!» — именно это слово пришло мне в голову, когда я впервые увидел Маргарет на балу. Высокая, стройная, похожая на лилию, гибко покачивающуюся на стебле, или на цветок лотоса — ей так шло платье из тончайшей черной ткани с золотым шитьем. В темных волосах отсвечивало лунным блеском украшение из крупного жемчуга и драгоценных камней, обрамленное вырезанными из лазурита страусиными перьями. Запястье украшал широкий браслет в виде двух крыльев из золота, между которыми был укреплен круглый желтый самоцвет, обвитый серебряными змеями. Нас представили друг другу, и, несмотря на ее чарующую любезность, я чувствовал себя неловко в обществе этой красавицы. Лишь несколько недель спустя, во время пикника, когда у меня появилась возможность познакомиться с ней поближе, моя робость перешла в иное чувство.

Следующая сцена, в которой мне пришлось принять участие, оказалась несравненно более волнующей и болезненной. Около трех часов дня в дверь кабинета, где я находился, осторожно постучал сержант Доу. Переступив порог, он внимательно оглядел комнату.

— В чем дело? — спросил я. — Кажется, вы хотите поговорить со мной наедине?

— Совершенно верно, сэр. Могу я рассчитывать на полную конфиденциальность?

— Вне всякого сомнения.

Он помедлил, затем ответил:

— Вы знаете меня достаточно, чтобы предположить, что я человек долга. Я полицейский, детектив, и моя обязанность — расследовать любое дело, которое мне поручено, никого не боясь и никого не покрывая.

— Ну конечно, конечно! — машинально кивнул я, и сердце мое почему-то болезненно сжалось. — Будьте откровенны, я обещаю, что любая информация, которую вы мне сообщите, не выйдет за пределы этого кабинета.

— Спасибо, сэр. Полагаю, то, что я скажу, не должно быть сообщено никому. Даже мисс Трелони или ее отцу, когда он поправится.

— Разумеется, если таково условие! — произнес я более сухим тоном.

Уловив перемену в моем голосе, сержант заметно смутился.

— Простите, сэр, но я нарушаю мой долг, говоря с вами на эту тему. Впрочем, я знаю вас давно и чувствую, что могу доверять вам. Не вашему слову, сэр, — в нем я уверен, — но вашему благоразумию!

Я поклонился.

— Продолжайте!

И он не заставил себя ждать.

— Я обдумывал это дело, сэр, до тех пор, пока у меня голова кругом не пошла, но пока что не могу найти для него простой разгадки. Несмотря на нападения, по-видимому, никто не входил в дом и тем более не выходил. На какой вывод это вас наталкивает?

— Что кто-то или что-то уже было в доме, — ответил я, не сдержав улыбки.

— Я думаю так же, — произнес он и с облегчением вздохнул. — Прекрасно! Но кто это может быть?

— «Кто-то или что-то», как я уже сказал.

— Пусть будет «кто-то», мистер Росс! Конечно, кот мог исцарапать или укусить, но вряд ли стянул бы старого джентльмена с постели и попытался бы снять с его руки золотой браслет с ключом. Такие вещи хороши для книжек, где детективы-любители знают все еще до того, как это случилось, и затем подгоняют факты под свои теории, но в Скотленд-Ярде не все идиоты, и обычно мы докапываемся до людей, которые совершают преступления.

— Ради бога, сержант, пусть это будут «люди».

— Мы говорили о «ком-то», сэр.

— Верно. Пусть будет кто-то!

— Давайте восстановим события этих трех ночей — кто первым оказывался около хозяина дома?

— Постойте! В первую ночь мисс Трелони подняла тревогу. Вторую ночь я сам провел в комнате мистера Трелони и крепко заснул, как и сиделка Кеннета. Когда я очнулся, там уже находилось несколько человек, в том числе мисс Трелони и вы. Во время последнего нападения мисс Трелони упала в обморок, я вынес ее из комнаты и вернулся. Кажется, вы вошли следом за мной.

Сержант Доу после небольшого раздумья ответил:

— Не удивило ли вас, сэр, что мисс Трелони присутствовала или была первой в комнате во всех случаях, а ранения были нанесены в первом и во втором?

Как юрист, я всегда считал, что лучший способ в борьбе с выводом — это высказанное вместо него заключение.

— Вы утверждаете, что мисс Трелони была первой, обнаружившей раненого отца, и отсюда следует вывод, что она нанесла ему рану либо как-то была связана с нападением?

— Я не смею выражаться с подобной ясностью, но к этому меня склоняют мои сомнения. — Сержант Доу был храбрым человеком и не боялся делать заключения на основе фактов.

В кабинете повисло многозначительное молчание. У меня не было никаких сомнений по поводу Маргарет и ее действий, но я опасался, что они могут быть поняты превратно. Здесь явно присутствовала тайна, и, если не найти разгадки, тень подозрений будет брошена на кого-то одного. В подобных случаях люди склонны идти по линии наименьшего сопротивления, и если найдутся доказательства чьей-то выгоды от смерти мистера Трелони, если таковая случится, то очень сложно будет доказать свою невиновность перед лицом подозрительных фактов. Сейчас не годилось оспаривать какие-либо теории, выдвинутые детективом, надо было просто выслушать его и попытаться понять. Но когда придет время развеять эти теории в пух и прах, я выступлю во всеоружии.

— Что вы намерены предпринять? — осторожно поинтересовался я.

— Пока еще не имею представления, сэр. Как видите, даже для подозрений еще не время. Скажи мне любой, что эта милая леди замешана в таком деле, я посчитал бы его ненормальным, но я вынужден следовать собственным выводам. Мне хорошо известно, что довольно часто виновными признают самых неподходящих для этой роли людей, когда все (кроме прокурора, знающего факты, и судьи, умеющего ждать) готовы поклясться в их невиновности. Я ни за что на свете не согласился бы причинить вред юной леди, тем более зная о том, что ей пришлось испытать. Можете быть уверены, я не сделаю ни единого намека, который послужил бы уликой против нее. Вот почему я говорю с вами наедине, как мужчина с мужчиной. Вы специалист по доказательствам, это ваша профессия. Моя профессия ограничивается подозрениями и тем, что мы называем своими доказательствами, — по сути, это не что иное, как улики. Вы знаете мисс Трелони лучше меня, и, хотя я разгуливаю по дому, где хочу, у меня нет возможности поближе познакомиться с ее образом жизни, разведать что-либо о ее средствах и вообще обо всем, что могло бы объяснить ее действия. Попытайся я задать ей подобные вопросы, она тут же заподозрит меня. И тогда, в случае если она виновата, вся надежда на неоспоримые улики пропадет, потому что она с легкостью уничтожит их. Но если она невиновна (а я надеюсь на это), то обвинять ее было бы неоправданной жестокостью. Я знакомлю вас со своей точкой зрения на ситуацию и прошу прощения, если позволил себе при этом лишнее.

— Вас не в чем упрекнуть, Доу, — с воодушевлением произнес я, потому что мужество, честность и рассудительность этого человека внушали уважение. — Рад, что вы были со мной откровенны. Мы оба хотим узнать правду, но в деле этом очень много странностей, и поэтому, чтобы выяснить истину, необходимо прилагать совместные усилия, независимо от наших взглядов и жизненных установок.

Сержант одобрительно кивнул и продолжал:

— На мой взгляд, заподозрив кого-либо, следует по крупицам собирать доказательства. И тогда мы придем к выводу, а возможно, отбросим все другие версии, оставляя лишь самую подозрительную из всех нами рассмотренных. После этого нам нужно…

В эту минуту дверь открылась и вошла мисс Трелони. Едва увидев нас, она сделала шаг назад, воскликнув:

— Ах, простите! Я не знала, что вы здесь.

— Пожалуйста, входите, — предложил я, — Мы с сержантом Доу просто разговаривали.

Неловкая ситуация разрешилась сама собой: появилась экономка и сообщила:

— Пришел доктор Уинчестер и желает видеть хозяйку.

Повинуясь взгляду девушки, я покинул кабинет и последовал за ней.

Осмотрев больного, доктор сказал нам, что видимых перемен не обнаружил. Он добавил, что хотел бы остаться в доме на ночь. Маргарет заметно обрадовалась, услышав это, и приказала экономке приготовить для него комнату. Позже, когда мы остались с ним наедине, он вдруг сказал:

— На самом деле я хотел побеседовать с вами без свидетелей, и, по-моему, лучше всего это будет сделать вечером, когда мисс Трелони отправится дежурить к отцу.

Мы по-прежнему придерживались с Маргарет очередности наблюдения за больным. Вместе мы должны были наблюдать за ним утром, и меня беспокоило то обстоятельство, что детектив также собирался вести свои наблюдения и быть при этом особенно бдительным.

День прошел без каких-либо событий. Мисс Трелони спала днем и после обеда отправилась сменить сиделку. Экономка оставалась с нею, а сержант Доу дежурил в коридоре. Мы с доктором Уинчестером пили кофе в библиотеке. Когда пришла очередь сигар, он спокойным тоном произнес:

— Итак, можно начать разговор. Разумеется, мы связаны обетом молчания по поводу происходящих событий?

— Совершенно верно! — подтвердили, и мое сердце тревожно застучало при мысли об утреннем разговоре с сержантом. С тех пор гнетущий страх за Маргарет поселился в моем сознании.

Доктор продолжал:

— Этот случай выбил меня из колеи — полагаю, и всех остальных тоже. Чем больше я над ним думаю, тем сложнее мне сохранять беспристрастность, чувствуя, как обе постоянно укрепляющиеся версии тянут нас в противоположные стороны.

— И что это за версии?

Прежде чем ответить, Уинчестер бросил на меня проницательный взгляд. Он мог бы подействовать на меня, будь у меня какая-то личная заинтересованность в этом деле, не считая участия в мисс Трелони. Но мне удалось спокойно выдержать его, и ни один мускул на моем лице не дрогнул, я также не отвел глаза. Теперь я был поверенным в этом деле: с одной стороны — amicus curia, а с другой — представителем защиты. Сама мысль о наличии у столь умного человека двух равносильных и противоположных версий была достаточно утешительна, чтобы ослабить мое волнение по поводу вероятности новых подозрений. Доктор заговорил, и лицо его постепенно приобрело выражение жесткой угрюмости:

— Две версии: факт и фантазия. По первой это дело о нападении и попытке грабежа и убийства, о каталепсии, указывающей либо на гипноз, либо на яд, неизвестный пока нашей токсикологии. По второй версии действует «влияние», не определенное ни в одном из известных мне научных трудов — не считая романов. Никогда еще не поражала меня столь сильно истина гамлетовских слов: «Есть многое в природе, друг Горацио…» Для начала рассмотрим версию «факта». Перед нами человек в окружении домочадцев; в его доме множество слуг из различных классов, что исключает возможность организованного заговора. Он богат, образован, умен. Судя по его физиономии, несомненно, обладает железной волей и определенными стремлениями. Его юная дочь (единственная, насколько мне известно), бойкая и умная девушка, спит в соседней комнате. Кажется, для каких-либо нападений или неприятностей извне нет ни разумных поводов, ни возможностей. И все же нападение происходит. Оно быстро обнаружено — настолько быстро, что можно заподозрить обдуманное намерение. Нападающего или нападающих спугнули, тем не менее, нет следов их побега — ни улик, ни шума, ничего. Нет даже открытой двери или окна. На следующую ночь — новое нападение, хотя дом полон бодрствующими людьми, среди которых наблюдают за комнатой и соседними помещениями офицер-детектив, опытная сиделка, верный друг и собственная дочь жертвы. Сиделку поражает каталепсия, а друга (защищенного респиратором) — глубокий сон. Детектив тоже оказался настолько подвержен ступору, что даже не может вспомнить, в кого он стрелял. Похоже, ваш респиратор — единственное, что относится к стороне «факта». То, что вы сохранили ясность рассудка, указывает на отсутствие гипноза. Но опять-таки есть факт, противоречащий данному. Мисс Трелони, пробывшая в комнате дольше вашего (поскольку она то и дело заходила и выходила из комнаты и сидела там подолгу во время своих дежурств), по-видимому, не подверглась странному воздействию. Следовательно, «влияние» не поражает всех подряд — если не предположить, конечно, что дочь хозяина дома почему-либо не подвержена ему. Если окажется так, что виноват некий загадочный «аромат», исходящий от многих египетских вещиц, то дело проясняется, но тогда мы столкнемся с тем фактом, что мистер Трелони большую часть времени — по сути, полжизни — провел в этой комнате и больше всех был подвержен ему. Какого типа влияние могло вызвать все эти противоречивые последствия? Чем больше я думаю об этом, тем больше запутываюсь! В самом деле, если предположить, что физическое нападение на мистера Трелони совершил некто проживающий в доме и попадающий в круг подозреваемых, выборочность воздействия остается тайной. Погрузить человека в каталепсию нелегко. Насколько известно сейчас науке, подобную цель нельзя осуществить усилием воли. Итак, в центре этого дела остается мисс Трелони, очевидно не подверженная ни одному из влияний или разновидностей одного и того же влияния. Она проходит через все испытания невредимой, не считая одного легкого полуобморока. Крайне странно!

Я слушал доктора, чувствуя, как отчаяние овладевает мной. Хотя он ничем не выказал недоверия Маргарет, его доводы весьма беспокоили меня. Они не были столь же прямыми, как подозрения детектива, но также отделяли мисс Трелони от прочих, а оказаться в одиночестве, когда дело касается тайны, все равно что быть подозреваемой, если не сразу, то в конечном итоге. Я предпочел промолчать; хорошо, что доктор, высказывая свои доводы, не требует ответа от меня — по крайней мере, сейчас.

Обхватив ладонью подбородок, он молчал, уставясь в пространство перед собой и сведя брови. Сигара повисла в его пальцах, очевидно, он забыл про нее. Затем он продолжал ровным голосом, словно подхватывая мысль там, где оставил ее:

— Другая версия касается совершенно иной области, и, вступая в нее, мы должны отмести в сторону все, что имеет отношение к науке или эксперименту. Сознаюсь, многое в ней меня привлекает, хотя каждая новая мысль настолько захватывает своей романтикой, что приходится одергивать себя и строго глядеть фактам в лицо. Иногда я спрашиваю себя, не действует ли временами это влияние или эманация в комнате больного и на меня, как подействовала на прочих, к примеру, на детектива. Конечно, в случае, если это было неким химическим веществом, например наркотиком в парообразной форме, его воздействие могло быть проникающим. Но что могло вызвать подобный эффект в этой комнате? Здесь столько вещей из египетских гробниц, не говоря уже о настоящей мумии, на которую бросается Сильвио. Кстати, завтра я собираюсь подвергнуть его испытанию. Я напал на след мумии-кошки и собираюсь завладеть ею завтра утром. Когда я принесу ее сюда, мы узнаем, будет ли он реагировать на нее так же, как на аналогичную древность, находящуюся в доме. Впрочем, вернемся к делу. Сами по себе запахи мумии возникают от присутствия субстанций или их соединений, найденных египетскими жрецами, которые были образованными и учеными людьми своего времени. На протяжении веков они обнаружили опытным путем, что эти субстанции прекращают природный процесс разложения. Интересно, есть ли подобные знания или хотя бы намеки на них у мисс Трелони?.. Единственное, в чем я твердо уверен: худшую атмосферу для комнаты больного трудно вообразить, и я восхищаюсь мужеством сэра Джеймса Фрере, отказавшегося в этих условиях лечить больного. Инструкции, данные мистером Трелони своей дочери, и то, что, судя по вашим словам, он тщательно защитил их через своего поверенного, показывают, что хозяин дома что-то подозревал и готовился к каким-то событиям. Как интересно было бы узнать об этом хоть что-нибудь! Наверняка в его бумагах может содержаться какой-то намек… Это сложная задача, но она должна быть решена. Его настоящее состояние не может длиться вечно, и если что-то произойдет, будет расследование. В этом случае придется рассмотреть все аспекты до мелочей… По сути, полицейское заключение покажет неоднократную попытку нападения. Поскольку явных улик нет, необходимо будет заняться поводом.

Он смолк. Последние его слова прозвучали совсем тихо, в них чувствовалась безнадежность. У меня не было сомнений, что настал мой черед выяснить наличие у него определенного подозрения, и, словно подчиняясь мысленному приказу, я спросил:

— Вы подозреваете кого-нибудь?

Похоже, мой вопрос больше испугал его, нежели удивил.

— Подозреваю кого-нибудь? Конечно, я подозреваю наличие «влияния» — и все. Позже, если подтвердятся мои выводы или предположения, а подозрения станут более конкретными…

Он вдруг замолчал и посмотрел на дверь: послышался слабый звук, и ручка повернулась. Мне показалось, будто сердце мое остановилось в предчувствии зловещей, неопределенной опасности. В тот же миг я вспомнил об утреннем вторжении во время моего разговора с детективом.

Дверь открылась, и в комнату вошла мисс Трелони.

Увидев нас, девушка замерла на месте, и яркий румянец залил ее лицо. Несколько долгих секунд длилось молчание, наконец, Маргарет заговорила, и напряжение, в котором мы с доктором находились (я это легко заметил), ослабело:

— Прошу прощения, я искала вас, доктор, чтобы спросить, можно ли мне отправиться спать, зная, что вы будете здесь. Я чувствую такую ужасную усталость, что боюсь нервного расстройства, и сегодня явно ни на что не пригожусь.

Уинчестер не медлил с ответом:

— Ступайте к себе и выспитесь как следует! Ей-богу, вам это необходимо, и я весьма рад, что вы сами это предложили, потому что, увидев вас этим вечером, я уже решил, что вы вскоре попадете ко мне в пациенты.

Она с облегчением вздохнула, и усталость, казалось, сошла с ее лица. Никогда не забуду глубину ее больших прекрасных глаз и искренность взгляда, устремленного на меня:

— Вы ведь вместе с доктором будете охранять отца, правда? Я так о нем волнуюсь, что каждая секунда приносит мне все новые опасения. Но я совершенно выбилась из сил… Нынешнюю ночь я проведу в другой комнате: если останусь поблизости от отца, каждый звук стократно умножит мой страх. Но, разумеется, вы разбудите меня, если возникнет необходимость. Я займу будуар и спальню возле холла. Эти комнаты я занимала в первые дни, когда переехала жить к отцу, там хорошо спится, и, может быть, я забудусь на несколько часов. Утром я встану бодрой. Спокойной ночи!

Когда я закрыл за ней дверь и вернулся к маленькому столу, за которым мы сидели, доктор Уинчестер сказал:

— Бедная девушка измотана до последней степени. Я рад, что она, наконец, выспится, ее нервная система на грани срыва. Вы заметили, как она волнуется и как покраснела, войдя сюда и застав нас за разговором? Казалось бы, к чему ей беспокоиться о подобных мелочах в собственном доме и церемониться с приглашенными ею гостями?

Я собрался было рассказать ему о похожести ситуации — когда она застала нас с детективом днем, но вспомнил о строгой конфиденциальности того разговора и промолчал.

Мы направились в комнату Абеля Трелони, и по дороге я не мог избавиться от бесконечных мыслей (они не оставляли меня еще много дней) о странном совпадении: ведь она перебила нас два раза, едва мы затронули тему подозрений.

Определенно, здесь была странная паутина случайностей, в которой мы все запутались.