15
Инспектор Жан-Мари Кутар был обрюзгшим; лет пятидесяти с небольшим, невысокого роста — пять футов шесть дюймов, как я определил на глазок; двойной подбородок, выдающийся вперед живот и красное, будто распаренное, лицо. Его одежда была эклектична: спортивная клетчатая куртка, серые брюки, полосатая рубашка в пятнах от еды, шелковый галстук с разноцветным орнаментом. Отсутствие интереса к моде вполне сочеталось с его общим нездоровым видом. В уголке рта была зажата сигарета — казалось, что он дымил ею в надежде проснуться. Было начало восьмого утра, и инспектор выглядел так, будто его вытащили прямо из постели.
К моменту прибытия полиции у двери туалета было уже не протолкнуться. Двое копов в штатском, двое судебных медиков в белых халатах и латексных перчатках, фотограф и врач, осматривавший гротескное месиво, которое являл собой Омар. Потом появились еще двое полицейских в штатском, одним из них и был Кутар.
Но первыми на место происшествия прибыли копы в форме, тоже двое. Они появились через десять минут после того, как я, выбежав на улицу, позвонил в полицию из телефонной будки в конце улицы. Сделал я это, исключительно повинуясь инстинкту. Потом меня осенило: они будут спрашивать, где я был в момент преступления. Поскольку я не мог рассказать о своей работе, я бегом поднялся к себе, разобрал постель и примял подушку, пытаясь создать видимость, будто полночи мирно проспал в своей комнате. Все это время я лихорадочно соображал, какое алиби с моей стороны будет выглядеть наиболее правдоподобным.
Мне пришлось снова спуститься вниз, чтобы впустить полицию: двух молодых сержантов. Они проследовали за мной наверх и едва не рухнули в обморок при виде залитого кровью тела. Вызвав подкрепление, один из них занял пост снаружи, чтобы никто не мог покинуть здание. Другой прошел со мной в комнату и попросил документы. Когда я предъявил американский паспорт, он посмотрел на меня вопросительно.
— Почему вы здесь живете?
— Здесь дешево.
Коп стал задавать полагающиеся в таких случаях вопросы. В котором часу я обнаружил тело? Где я был прошлой ночью? («Я не мог заснуть, поэтому вышел прогуляться».) Во сколько это было? («Около двух ночи».) Куда я ходил? («Я прошелся вдоль канала Сен-Мартен, потом перешел на другой берег и отправился вдоль Сены к Нотр-Дам, оттуда повернул назад и по дороге зашел в местную булочную за круассанами».) Был ли я знаком с покойным? («Шапочное знакомство».) Нет ли у меня предположений, бы мог это сделать? («Понятия не имею».)
После блицопроса меня попросили подождать прибытия инспектора. Паспорт коп оставил у себя. Мое алиби казалось хлипким, узких мест в нем было предостаточно, по крайней мере, продавец из булочной мог подтвердить, что я и в самом деле заходил к нему в шесть часов утра.
Не в силах побороть беспокойство, я улегся под одеяла. Перед глазами стоял убитый Омар. Брызги крови по всем туалету… глубокая рана, зияющая на горле… спущенные брюки — должно быть, в момент нападения справлял большую нужду… Судя по всему, убивали его двое: один держал жертву, а другой засовывал в рот ершик, на манер кляпа, после чего полоснул по шее. Может Янне удалось позвонить той ночью мужу в Турцию и рассказать об «изнасиловании», а тот дал знать своим дружкам, которые…
Нет, это невозможно — ведь Янна сказала, что Недин возвращается в Париж ночным рейсом. Это означало, что с ним никак нельзя было связаться. Так что мужа Янны пришлось исключить. Но кто же тогда? Зная Омара, можно было утверждать, что врагов он нажил предостаточно.
И именно об этом в первую очередь спросил у мои инспектор Кутар.
— У покойного были конфликты с кем-нибудь?
Я догадывался, что этот вопрос непременно возник потом и решил притвориться полным олухом.
— Я его не знал.
— Даже притом, что он был вашим соседом?
— Мы не разговаривали.
— Вы жили на одном этаже, делили один туалет.
— Можно пользоваться коммунальным туалетом и все равно не общаться.
Кутар полез в карман куртки и извлек мой паспорт, старался не выдать своего удивления. Он пролистал страницы паспорта, задержавшись на отметках о въезде, которых было всего две.
— Вы въехали во Францию 28 декабря прошлого года, через Канаду.
— Совершенно верно. У меня была пересадка в Монреале.
— А откуда вы вылетели?
— Из Чикаго.
— Это ваше последнее местожительство в Соединенных Штатах?
— Нет, я жил в…
Мне пришлось назвать город в Огайо.
— И что заставило вас прилететь во Францию 28 декабря прошлого года?
Я был готов и к этому.
— Мой брак распался, я потерял работу в колледже, где преподавал, и решил сбежать от проблем, поэтому…
— А что, нет прямых рейсов из Чикаго в Париж? — спросил он, и мне стал понятен подтекст его вопроса: если ты, парень, прилетел сюда через другую страну, возможно, ты бежал не только от неудачного брака.
— Рейс «Эйр-Канада» из Монреаля был самым дешевым вариантом.
— Каков род ваших занятий, мистер Рикс?
— Я писатель.
— Кто ваш издатель?
— У меня его нет.
— А, значит, вы начинающий писатель.
— Совершенно верно.
— И вы живете на улице де Паради с…
— С начала января.
— Странное место жительства для американца, но уверен, этот вопрос вам сегодня уже задавали.
— Да, задавали.
— А ваш сосед, покойный мсье Омар Тарик? Он бы хорошим соседом?
— Мы практически не общались.
— Вы что-нибудь знаете о нем?
— Совсем ничего.
Инспектор кивнул в знак того, что принял к сведению мою информацию. Потом спросил:
— Никаких идей, кто мог бы с ним так расправиться?
— Как я уже сказал, мы не общались.
Он постучал по ладони моим паспортом, не отрывая от меня взгляда. Потом снова сунул паспорт к себе в кармам,
— Вам следует сделать заявление о происшедшем. Так что, если вы не возражаете, прошу вас явиться в commissariat de police Десятого округа сегодня, в два часа дня.
— Хорошо. Я буду. А как насчет моего паспорта?
— Я пока подержу его у себя.
Когда он вышел, я сел на кровать и вдруг ощутил страшную усталость. Не слишком ли я перестарался с ролью необщительного соседа? Но у меня не было выхода. Если бы я сказал правду, то стал бы первым подозреваемым. К тому же они наверняка заинтересовались бы тем, что я делаю по ночам. А уж обнаружив, что я работаю нелегально…
Я почти не сомневался, что Омар задолжал кому-то денег или совершил что-то очень гнусное, спровоцировав столь жестокую расправу. Было ясно, что копы опросят всех жильцов. И кто-нибудь наверняка намекнет, где искать убийцу.
Бессонная ночь — а было уже девять — все-таки дала о себе знать, и на несколько часов я провалился в сон. Очнулся я от ударов в дверь. Открыв ее, я увидел, как санитары пытаются развернуть носилки, на которых лежал уже упакованный в мешок труп Омара. Они обернулись, когда я возник на пороге своей комнаты. Потом с кряхтением потащили тяжелый груз по узкой винтовой лестнице.
Часы показывали 12:48 пополудни. Я принял душ, побрился и оделся, выбрав для допроса в полиции консервативный стиль. На лестничной площадке криминалисты еще копошились в туалете и комнате Омара, по крупицам, собирая улики. Внизу по-прежнему стоял полицейский пост.
— Здание покидать нельзя, — строго сказал коп в форме.
— Но инспектор Кутар просил меня явиться в commissariat de police к двум часам.
— Ваше имя? — спросил он. Я назвал себя. Коп вытащил рацию и заговорил. В его скороговорке я уловил; «Мсье Гарри Рикс». В эфире возникла пауза, но вскоре в нее вклинился чей-то голос. Коп приложил трубку к уху и произнес:
— D’accord, — потом повернулся ко мне: — Да, вас ожидают ровно в два. Не опаздывайте, monsieur.
Я кивнул и поспешил в интернет-кафе. Как только вошел, Борода закрыл за мной дверь и щелкнул замком.
— Что ты рассказал полиции? — спросил он.
— Вижу, новости распространяются быстро.
— Что ты рассказал полиции?
— Ничего.
— Ничего?
— Я сказал, что Омар был моим соседом, но я совсем не знал его и понятия не имею, кто мог его убить, вот и все.
— Они спрашивали о твоей работе?
— Пока нет.
— Пока нет?
— Сейчас я должен явиться в commissariat de police и сделать заявление.
— Ты не должен ничего говорить о своей работе.
— Поверь мне, я ничего не скажу.
— Ты не должен ничего рассказывать о том, что видел прошлой ночью.
— Я тебе уже говорил я ничего не видел.
— Если они спросят, чем ты занимаешься…
— Буду говорить, что я писатель. Вот так. Теперь доволен?
— Если ты расскажешь что-нибудь еще, мы это узнаем. И тогда…
— Не надо мне угрожать. Я и сам не хочу светить, что работаю нелегально. Так что не волнуйся. Я не подведу.
— Я тебе не доверяю.
— У тебя нет выбора. Точно так же, как у меня нет выбора. Мне остается только доверять тебе… хотя я тоже тебе не верю. А теперь я могу получить свои деньги?
Он полез в карман и вручил мне конверт.
— Будешь молчать — все останется как есть.
— Звучит заманчиво.
— Омар был свинья. Он заслужил смерти.
Меня так и подмывало сказать: никто — даже омерзительный Омар — не заслуживает такого мрачного финала. Но я сдержался и промолчал.
— До завтра, — сказал я.
— Да, — буркнул Борода, — до завтра.
Комиссариат полиции Десятого округа находился на улице дю Луи Блан. Заурядное приземистое здание в три этажа, ничем не выделяющееся среди таких же безликих построек по обе стороны улицы. На входе дежурил офицер. Я сообщил, что приглашен инспектором Кутаром, и назвал себя. Офицер попросил меня присесть. Стулья были дешевые, пластиковые. Стены выкрашены в традиционный для учреждений бежевый цвет. Потолочные плиты пожелтели от сигаретного дыма. Повсюду были развешаны красочные плакаты, призывающие граждан быть бдительными при обнаружении забытых сумок в metro и не садиться за руль пьяными. В углу висел портрет Жака Ширака в рамке. Вскоре в дверь заглянул моложавый мужчина в рубашке с коротким рукавом и с выставленной на всеобщее обозрение кожаной кобурой.
— Мсье Рикс?
Я встал.
— Инспектор Леклерк, — представился коп.
Он провел меня вниз по лестнице. Мы оказались в просторном помещении изолятора временного содержания. На скамейке сидели двое мужчин в наручниках, прикованные к металлическому стержню. Я успел заметить, что дальнем конце длинной скамьи были свободные места, а решеткой камеры томился еще один задержанный.
— Хлопотный день? — спросил я у инспектора.
— Здесь всегда хлопот хватает, — ответил он.
Я проследовал за ним по коридору и вошел в тесный кабинет с двумя столами. Леклерк уселся за первый, отодвинул в сторону бумаги, закурил и объяснил, что готов принять от меня заявление. Он начал подробно расспрашивать, как я обнаружил труп Омара, и, естественно, задал вопрос (как до этого Кутар) о моих взаимоотношениях с соседом.
— Я встречал его время от времени в коридоре нашего дома, — диктовал я инспектору. — Периодически сталкивался с ним на улице и в quartier. Кроме этого у нас не было никаких контактов.
Закончив печатать, Леклерк зачитал вслух мое заявление и спросил, согласен ли я с изложенными в нем фактами. Когда я кивком головы подтвердил, что все так, он нажал кнопку на клавиатуре, и из стоявшего рядом принтера с жужжанием поползла распечатанная бумага.
— Пожалуйста, прочитайте, распишитесь и поставьте дату.
Когда я все это сделал, он сказал:
— Теперь нам нужно взять у вас отпечатки пальцев.
— Я полагал, меня вызвали только для того, чтобы сделать заявление.
— И взять отпечатки тоже.
Я что, подозреваемый? — едва не вырвалось у меня. Но я заранее знал ответ на этот вопрос, как знал и то, что отказ от процедуры снятия отпечатков наведет на мысль о моей виновности…
— Ведите, — сказал я.
Инспектор проводил меня в другой кабинет, где техник в два счета откатал мои пальцы, предварительно обмакнув их в чернила. Потом мне указали на умывальник.
Когда я вымыл руки, Леклерк сказал:
— Вам придется подождать, пока я занесу ваше заявление инспектору Кутару. Если он сочтет нужным задать дополнительные вопросы, вас пригласят к нему.
— Сколько времени это займет?
— Сегодня у нас много работы…
Он поднялся и проводил меня к скамье, где по-прежнему сидели двое в наручниках.
— Можете подождать здесь, — сказал Леклерк.
— Надеюсь, вы не собираетесь меня заковывать? — спросил я.
Губы Леклерка тронула кислая улыбка.
— Если только вы будете настаивать.
Задержанные оглядели меня с головы до ног. Я случайно встретился взглядом с одним из них — в его расширенных зрачках сквозила агрессивность.
— Чего пялишься, придурок? — прошипел он. — Нарываешься?
Я лишь покачал головой. Это ему не понравилось, он вскочил, чтобы броситься на меня, но наручники ограничивали его движение.
— Я тебя потом достану, — пригрозил он.
— Даже не мечтай.
Я сел на дальний конец скамьи и вытащил из кармана книгу, которую штудировал в последнее время: «Слова» Жака Превера. Мне нравились его каламбуры, но в такой обстановке я мало что понимал.
Клоун с расширенными зрачками продолжал отпускать колкости в мой адрес, пока один из дежурных копов не подошел к нему и не приказал заткнуться. Парень огрызнулся:
— Думаешь, напугал меня, flic?
Коп взялся за дубинку и ударил по скамье в нескольких сантиметрах от задницы задержанного. Парень испуганно дернулся.
— Не закроешь свою пасть, в следующий раз получишь между ног.
Я поднял повыше томик Превера, прикрывая лицо.
То ли инспектор Кутар был действительно занят, то ли намеренно игнорировал меня, но прошло полчаса, а от него не было ни слуху ни духу. Я остановил проходившая мимо офицера и попросил выяснить, как долго мне придется ждать.
Прошло еще двадцать минут — никакого результата.
Я обратился к другому офицеру:
— Не могли бы вы узнать у инспектора Кутара…
— Он вас вызовет, когда освободится.
— Но я жду уже около часа…
— И что? Час — это всего ничего. Сядьте, вас позовут, когда…
— Сэр, прошу вас…
— Сядьте! — Это был скорее приказ, и я повиновался.
— Что, взяли тебя за яйца, говнюк? — ощерился наркоман.
— А тебя посадили на цепь.
— Пошел к черту!
Коп — уже на выходе — развернулся и ткнул дубинкой в мою сторону.
— Эй, вы там — никаких разговоров.
— Этот парень сам начал…
— Я сказал, никаких разговоров.
Изобразив покорность, я кивнул и снова попытался сосредоточиться на Превере.
Прошло пятнадцать минут, двадцать, потом…
Это какое-то безумие. Вставай и уходи — и пусть попробуют остановить тебя.
Но, пока я всерьез обдумывал эту глупую идею, в дверь заглянул Кутар.
— Мсье Рикс… — Он сделал знак следовать за ним. Когда мы шли по коридору, он сказал:
— Прошу прощения, что заставил вас ждать в комнате с местными отбросами.
Я промолчал. У меня почти не было сомнений, что инспектор Леклерк намеренно посадил меня рядом с этим гадом в наручниках, чтобы тот вывел меня из равновесия… и, надо признать, ему это удалось.
— Сюда, пожалуйста, — сказал Кутар, приглашая меня в кабинет.
Здесь было попросторнее. Перед большим столом стояли два удобных кресла, на стенах висели грамоты в рамках и непременный портрет Ширака; на столе рядом с компьютером стояла переполненная пепельница.
Инспектор тут же прикурил свежую сигарету, нащупал на столе бифокальные очки и нацепил их на кончик оса.
— Итак, мсье Рикс… я прочитал ваше заявление. Интересно.
— Интересно? — осторожно переспросил я.
— Да, интересно. По правде говоря… очень интересно.
— В каком смысле?
— В своем заявлении вы повторяете то, что рассказали мне утром в своей chambre, — что вы практически не общались с мсье Омаром. И в то же время джентльмен, который сдал вам комнату, мсье Сезер, заявил нам, что вы постоянно воевали с мсье Омаром из-за его гигиенических привычек… Конкретно — из-за состояния вашего общего туалета.
— Это верно, но…
— Тот факт, что мсье Омар был обнаружен мертвым с туалетным ершиком во рту…
— Так, минуточку…
— У вас дурная привычка перебивать меня, мсье Рикс.
— Извините, — пробормотал я.
— Я повторяю: со слов мсье Сезера, вы неоднократно жаловались ему на нарушение мсье Омаром правил гигиены. Если совместить эти показания с тем, что во рту мсье Омара торчал ершик для унитаза, можно предположить, что убийца оставил символический намек на то, что покойный джентльмен не соблюдал коммунальную санитарию. Так что…
Я поднял руку. Кутар взглянул на меня поверх очков.
— У вас вопрос? — спросил он.
— Скорее заявление.
— Вы уже сделали заявление.
— Но я хочу добавить к тому заявлению.
— Вы подписали то заявление.
— Я лишь хочу сказать, что…
— Вы хотите изменить свое заявление.
— Я не убивал Омара.
Инспектор пожал плечами.
— Вы рассчитываете, что я поверю вам на слово?
— Подумайте сами: ведь это я вызвал полицию, сообщил о преступлении.
— В шестидесяти пяти процентах убийств, которые я расследовал, именно настоящий убийца и сообщал о преступлении.
— Я отношусь к тридцати пяти процентам.
— Засунуть ершик в горло жертвы, а потом перерезать яремную вену… Очень изобретательно.
— Я не…
— Вы говорите, что не убивали, но у вас был мотив: злость на его отвратительные привычки. Попробую угадать: он никогда не спускал воду в унитазе после большой нужды, а потом насмехался над вами, когда вы пытались заставить его убирать за собой. Я знаю, американцы помешаны на чистоте… и на борьбе с курением.
Сказав это, он выпустил облачко дыма.
— Я не имею ничего против сигарет.
— Аплодирую вашей непредвзятости. Вы к тому же не брезгливы, раз живете в таких условиях. Должен сказать, вы, наверное, единственный американец, который когда-либо селился на улице де Паради в chambre de bonne.
— Там дешево.
— Нам известно, кто вам подыскал эту комнату. Некий Аднан Пафнук. Он работал в отеле «Селект» на улице Франсуа Милле в Шестнадцатом округе. Вы проживали в том отеле с 28 декабря прошлого года в течение десяти дней. В это же время вы тяжело болели гриппом, и у вас были постоянные конфликты с дневным портье — мсье Брассёром…
Пока он говорил, его лицо оставалось бесстрастным, но я видел, что он изучает меня… отмечая мою растущую нервозность. В голове пронеслось: я у них главный подозреваемый.
— Брассёр был на редкость неприятным человеком.
— Это мы слышали ото всех, кто работал с ним. Тем не менее меня очень заинтересовало любопытное совпадение. Вы вели маленькую войну с мсье Омаром, которого находят убитым на его любимом стульчаке. И вы же ссорились с мсье Брассёром, которого сбивает машина…
— Не думаете же вы, что я…
— Вы забыли, что я говорил о вашей привычке перебивать меня, monsieur?
Я понуро опустил голову и молил лишь о том, чтобы в полу открылась дыра и затянула меня в свои глубины.
Кутар продолжал:
— Мы, разумеется, проверили. У вас нет собственной машины, и в тот день, когда был сбит мсье Брассёр, вы не брали машину напрокат. Кстати, он до сих пор парализован — и похоже, уже не выйдет из этого состояния. Но кто возьмется утверждать, что вы не наняли кого-нибудь для исполнения этого преступления?
— И какой же мотив?
— Разве вы не спорили с ним из-за денег?
— Он пытался содрать с меня лишнее за визит врача, который осматривал меня во время болезни.
— Voila! Разве это не мотив?
— Я не имею привычки сбивать машиной людей, которые меня обманывают, точно так же как не режу глотки соседям, которые путают общественный туалет со сточной канавой.
— Возможно. Но тот факт, что ершик, засунутый в глотку мсье Омара, буквально усеян отпечатками ваших пальцев…
Теперь ясно, почему меня заставили ждать полтора часа. Они проводили компьютерную проверку, сличая мои отпечатки с теми, что были обнаружены на месте преступления.
— Я пользовался ершиком, чтобы чистить туалет, — сказал я.
— Вы опять меня перебили.
— Прошу прощения.
— Итак, вы ссорились с мсье Брассёром. Вы ссорились с мсье Омаром. Но подружились с мсье Аднаном. Ваша дружба была всего лишь дружбой?
— На что вы намекаете?
— Опять-таки, история очень любопытная. Судите сами: американец приезжает в Париж и заболевает в отеле. В общем-то ничего необычного. Но потом тот же американец знакомится в отеле с молодым турком — и очень скоро вселяется в его chambre de bonne. Неожиданный поворот, не так ли?
Я поднял руку. Кивком головы он разрешил мне вставить слово.
— Если бы я мог объяснить…
— Прошу, я вас слушаю.
Я рассказал ему обо всем, что произошло в отеле. Как Аднан ухаживал за мной, как он, услышав, что я стеснен в средствах…
На этот раз Кутар перебил меня.
— Вы потеряли работу и были вынуждены бежать из Штатов после трагической истории со своей студенткой?
Меня не удивило, что ему все известно, — но слышать это почему-то было неприятно.
— Работа ваших детективов впечатляет, — сказал я.
— Должно быть, для вас это было трагедией — потерять профессию, семью, maitresse…
— Ее смерть — это самое худшее. Все остальное…
— Я прочитал всю подборку прессы — спасибо Интернету. Вы позволите, я скажу вам кое-что, выходящее за рамки моей профессиональной компетенции? Читая историю вашего падения, я искренне сочувствовал вам. Что из того, что она была студенткой? Ей ведь уже исполнилось восемнадцать. И ее никто не принуждал к этой с связи. Это была любовь, так ведь?
— Безусловно.
— Вас обвинили в том, что вы пытались заставить сделать аборт…
— Я даже не знал, что она…
— Не стоит оправдываться передо мной, monsieur. Лично я считаю, что вы стали жертвой типичной американской неспособности принять всю сложность и многогранность морали. По вашему, все должно быть либо белое, либо черное, правильно или неправильно…
— Разве офицер полиции руководствуется другим принципами?
— Преступность чаще всего серого цвета. Потому что у каждого человека есть тень… и она ходит за ним по пятам. Давайте вернемся к убийству Омара. Есть еще один любопытный момент… ваша ночная жизнь. Мсье Сезер сообщил, что обычно вы отсутствуете до рассвета, а потом отсыпаетесь до двух пополудни.
Сезер явно пытается подставить меня — по причинам, одному ему известным. Может, это он прикончил Омара?
— Ничего удивительного, я — сова.
— И чем вы занимаетесь по ночам?
— Иногда просто гуляю или же захожу в ночное cafe, работаю на своем лэптопе. Но чаще всего по ночам я дома.
— Но хозяин boulangerie на улице дю Фобур-Пуассоньер сообщил нам, что каждое утро вы заходите сразу после шести и покупаете пару pains аuchocolat. И так изо в день, шесть дней в неделю.
— Я из тех, кто живет по строгому расписанию.
— Вы где-нибудь работаете по ночам?
— Я же сказал — я работаю над своим романом.
— Это тот самый роман, который еще не нашел своего издателя?
— Да, я еще нигде не публиковался.
— Возможно, это изменится.
— Обязательно.
— Я восхищаюсь вашей верой в себя. Но я не могу до конца поверить в то, что вы просто гуляете всю ночь или проводите время в кафе, где пишете свой роман. Кстати, о каком кафе идет речь?
— Их несколько, — сказал я, задаваясь вопросом, не уловил ли он нотки лжи в моем голосе.
— Ну, хотя бы одно не назовете?
— Пожалуйста. «Ле Тамбур» в Лез-Алль. И еще «Мабийон» на бульваре Сен-Жермен…
— Довольно далеко от вашего quartier.
— Полчаса пешком.
— Если быстрым шагом.
— Ну хорошо, сорок пять минут, если вразвалочку. Как я уже сказал, мне нравится бродить по ночному городу.
— Так вы flaneur?
— Совершенно верно.
— Может, вы к тому же flaneur, подрабатывающий в ночную смену?
— У меня нет carte de sejour.
— Это никогда не мешало большинству immigres работать здесь. Собственно говоря, мне по роду службы совершенно не важно, работаете вы нелегально или нет. Я расследую убийство. Поскольку вы представляете для нас интерес, я просто хочу выяснить, где вы находились ночь убийства.
— Как я уже сказал, я был…
— Да-да, вы бродили по улицам Парижа, как в мюзикле Джина Келли. Вы уж простите, но я вам не верю. Я знаю, вы что-то скрываете. Сейчас, как никогда, важна ясность, monsieur.
Почему я не рассказал ему о своей ночной работе? Да потому что меня могли привлечь еще и в связи с тем, что творилось на нижнем этаже моей конторы. К тому же мои откровения все равно не сняли бы с меня подозрений в убийстве Омара. А подтвердить, что я работаю, не мог никто.
Никто.
— Я ничего не скрываю, инспектор.
Кутар поджал губы, постучал пальцами по крышке стола, потянулся к телефону. Развернувшись в кресле, он заговорил в трубку тихим голосом. Потом положил трубку и снова повернулся ко мне.
— Вы можете идти, monsieur. Но должен сказать, что ваш паспорт пока останется у меня… И рекомендую вам не покидать Париж.
— Я никуда не уеду.
— Мы об этом позаботимся.
