Глава 21

Выйдя из гостевой башни, я вдруг осознал, что среди эвкалиптов и в дубовой роще около лужайки Энцелада нет ни одного опавшего листка, ни на участках голой земли, ни на травке, ни на каменных плитах дорожки.

Размышляя над этим и над многим другим, я кружным путем направился к домику главного садовника, с тем чтобы никто не увидел меня из окон особняка. По лужайкам, полям, под прикрытием деревьев я продвигался к северному концу огромного поместья, оглядываясь в поисках загадочных свиней, если я имел дело со свиньями, и жеребца с его наездницей.

Свиньи пугали меня, но единственная лошадь в Роузленде была призраком, и это радовало. Я нахожу лошадей прекрасными, благородными и все такое, но… однажды ночью, несколькими годами раньше, три женщины на лошадях охотились за мной в пустыне, окружающей Пико Мундо. Они хотели раскроить мне череп и забрать мозг. И их жеребцы пугали меня ничуть не меньше, чем они сами.

Я наткнулся на них во время обряда, который не положено видеть мужчинам. Я думал, они викканы, но они презирали викканов, как презирали здравомыслие. Викканов они полагали ведьмами с придурью.

Их обряд выглядел невероятно скучным, чтобы его посмотреть, никто бы не заплатил и цента, и, конечно, он не стоил моей жизни. Событие напоминало собрание Женского общества университета, с зачитыванием повестки дня и отчетом казначея, разве что эти трое разделись догола, сварили магический грибной чай, а потом принесли в жертву трех жирных голубей. Бедные птички никому ничего не сделали, но они являли собой символ мира, а сама идея мира этих женщин просто бесила.

Троица попалась отвратительная. А их лошади, похоже, выслеживали меня по запаху, словно кому-то пришла в голову безумная мысль спарить аппалузу с гончей. Раздувающиеся ноздри, черные губы, оттянутые с больших квадратных зубов, сверкающие глаза. И такие фильмы, как «Фаворит» или «Черный красавец», пугают меня больше «Молчания ягнят».

Домик садовника — внушительное двухэтажное каменное здание, расположенное в живописной лощине. Средняя его часть открыта солнцу, тогда как с боков здание затеняют кроны перечных деревьев. Их маленькие листочки чуть подрагивали от легкого, как дыхание младенца, ветерка.

На первом этаже окна оказались побольше, чем в гостевой башне, но их тоже забрали решетками. За тремя гаражными воротами, вероятно, находились транспортные средства, которыми пользовались садовники. Но я ни разу не видел, чтобы Джэм Дью или кто-то из его подчиненных на чем-то куда-то ехал. В один из моих визитов к главным воротам я узнал от Генри Лоулэма, что главный садовник занимает квартиру на втором этаже, но на первом этаже также есть комнаты для проживания членов его команды, хотя Генри не подтвердил, что главному садовнику есть кем командовать.

Предположение, что Джэм Дью сейчас что-то сажает около дома или охотится за одуванчиком, который может уничтожить совершенство Роузленда, грозило немалой опасностью, но я позволил себе оттолкнуться именно от него и попытался открыть парадную дверь. Заперта. Гаражные ворота, похоже, сдвигались с помощью электромоторов. Никаких приспособлений для того, чтобы открыть их снаружи и вручную, я не обнаружил.

С задней стороны здания я нашел две двери и несколько окон с решетками. Вышибить дверь — задача не из легких, если она заперта на врезной замок.

Кроме того, в тот день я надел «рокпорты» на резиновой подошве. Если уж вы собираетесь вышибать двери, надевать надо сапоги с крепкими каблуками или что-то подобное. Иначе все закончится тем, что вы будете лежать на земле с переломом пяточной кости, рыдая, как ребенок.

Мэтт Деймон, Том Круз, Лайм Нисон, Брюс Уиллис и им подобные вышибли множество дверей без всякого ущерба для calcaneous, что в переводе с латинского и означает пяточную кость. Иногда они проделывали это босиком. Но я не отношу себя к таким крутым парням, как эти экранные герои, да и нет у меня медицинской страховки того уровня, какая положена членам Гильдии киноактеров.

На окольном пути к домику главного садовника я думал о недоумении Волфлоу, вызванном тем, что он пригласил Аннамарию в гости… и вспомнил, что над этой же загадкой ломали голову Генри Лоулэм и Паули Семпитерно. Если эти люди хранили секреты, которые могли их уничтожить, приглашать незнакомцев погостить в Роузленде выглядело самоубийством.

Аннамария обладала харизмой, в прямом смысле этого слова, и вызывала у людей желание ей помочь, но она не была жрицей вуду, не творила заклинания, позволяющие попасть в любое нужное ей место. Она сказала Вулфлоу, что тот пригласил ее и меня в Роузленд ради какой-то цели, и Аннамария вроде бы имела общее представление, что это за цель, пусть даже она никогда не делилась своими догадками, оставаясь со мной такой же таинственной, как с другими.

Расследуя убийства с Уайаттом Портером, начальником полиции Пико Мундо, который относился ко мне, словно отец, я узнал, что некоторые преступники, раз за разом творящие насилие, особенно извращенцы, хотят, чтобы их поймали. Не все. Наверное, даже не большинство. Но некоторые. Они могут не отдавать себе отчета в том, что им хочется, чтобы их поймали, но подсознательно они оставляют следы, позволяющие связать их преступления, наводят полицию на след, идут на все больший риск и рано или поздно неизбежно оказываются за решеткой.

Какими бы странными делами ни занимался здесь Волфлоу, на каком-то уровне подсознания он понимал, что устал от всего этого, чувствовал, что попал в западню, и хотел положить этому конец. Но так же, как с любой укоренившейся вредной привычкой, требовалось положить немало усилий, чтобы остановить это безумие.

Стоя перед дверью черного хода домика главного садовника и гадая, пытаться мне вышибить ее или нет, я внезапно задался вопросом, а вдруг Волфлоу, с его подсознательным желанием положить конец ужасам, творящимся в Роузленде, в прямом смысле слова дал мне ключ для решения этой проблемы.

Я вставил в замочную скважину ключ от гостевой башни, и он повернулся. В обоих зданиях использовались одинаковые замки.

На первом этаже находился гараж. Из трех стояночных мест два занимали автомобили, которыми обычно пользуются ландшафтные специалисты. С кабиной без крыши, с открытым кузовом, но эти тянули на раритеты, так давно сошли с конвейера: полированные бронзовые элементы отделки, большущие круглые фары, колеса со спицами, какие давно уже не используются в автомобилях такого типа. Но не вызывало сомнений, что оба автомобиля на ходу.

К гаражу примыкала инструментальная зона, предлагавшая лопаты, грабли, кирки и серпы, развешанные по стене. Чистотой все они напоминали хирургические инструменты.

По центру инструментальной зоны стояли стеллажи. Я их обошел по кругу. Все полки пустые, ни единой пылинки.

В бетонном полу обнаружилось множество торцов медных стержней с удлиненной восьмеркой на каждом.

Я не нашел ни мешков с удобрениями, ни канистр с инсектицидами, ни бутылок с фунгицидами, ни каких-то других веществ, которые обычно используются садовниками.

Заглянул во все ящики со всевозможным ручным инструментом. Нашел ножовку, которую взял, прихватил и упаковку сменных лезвий. Ее я засунул во внутренний карман пиджака.

Взял я и отвертку. Не нож, конечно, но тоже могла нанести рану. Ручку изготовили из дерева — не из пластмассы.

Хотя хороший Одд Томас возмущался даже мыслью о том, что придется ударить кого-то отверткой или другим оружием, я знал по жизненному опыту, что, загнанный в угол и в отчаянном положении, я мог сделать с плохими мужчинами то же самое, что они хотели бы сделать со мной. И с плохими женщинами — тоже. Во мне была темная сторона, и, если ей бросали вызов, она поднималась и давала отпор. Я действую так, спасая невинных, но иногда задаю себе вопрос: останусь ли я невинным сердцем или хотя бы достойным отпущения грехов, когда пройду весь отведенный мне, такой странный, путь.

На первом этаже также находился кабинет мистера Джэма Дью. В ящиках стола и бюро царствовала пустота. На бетонном полу сверкали медные кругляши.

Внутренняя лестница отсутствовала, поэтому я воспользовался наружной, на восточной стене здания, чтобы подняться на второй этаж. В коридор, который тянулся на две трети дома, выходили двери пяти жилых комнат и одной ванной. Возможно, они предназначались для садовников, но сейчас пустовали. Меня встретили голые пол и стены.

Дверь в конце коридора вела в небольшую квартиру Джэма Дью. Она сияла чистотой, но богатством обстановки могла соперничать с келью буддистского монаха.

Телевизора Джэм Дью не держал, зато установил первоклассную стереосистему. Хотя мир предпочитает скачивать гремящую музыку через Интернет, Джэм Дью держался за свои компакт-диски. Его коллекция практически целиком состояла из классики, исполняемой пианистами и симфоническими оркестрами, хотя я заметил один альбом Слима Уитмана, вероятно, подарок от какой-то заблудшей души.

В спальне, как, впрочем, и следовало ожидать от истинного ценителя музыки, я нашел помповик «Беретта» и автоматическую винтовку, которые висели на стене, на пружинных скобах, позволяющих снять оружие в мгновение ока. Я обратил внимание на то, что и помповик, и винтовка заряжены. На открытых полках лежали патроны, как для помповика и винтовки, которые я видел на стене, так и для личного стрелкового оружия.

Вероятно, мистера Джэма Дью тревожило что-то более агрессивное, чем растительная тля и жучки-короеды.

Пистолеты и револьверы я нашел в двух нижних ящиках комода. Решил, что отвертка мне больше не нужна. Положил ее к дальней стенке самого нижнего ящика. Из шести пистолетов и револьверов остановил свой выбор на «Беретте РХ4 Штурм». Калибра 9 мм с укороченным — четыре дюйма — стволом. И обоймой на семнадцать патронов.

Джэм Дью прикупил и запасную обойму. Я заполнил ее патронами с низкой отдачей и пулями с медной оболочкой. Тут перед моим мысленным взором возникли свиноприматы в высокой траве, и я положил в один из карманов пиджака коробку с двадцатью патронами.

В ящиках лежали сделанные на заказ кобуры из толстой кожи класса «премиум», с ушком под ремень, для каждого пистолета или револьвера, все с карманчиком под запасную обойму. Мой ремень легко вошел в ушко, так что через какие-то две минуты у меня на бедре, скрытый полой пиджака, висел заряженный пистолет калибра 9 мм.

Итак, скоро что-то могло начаться. Я надеялся, что стрелять мне придется исключительно в свиней — и в данном случае под свиньей подразумевался биологический вид.

Чистое постельное белье и полотенца лежали в стенном шкафу спальни. Я взял банное полотенце и наволочку. Завернул ножовку в полотенце и положил в наволочку, которая послужила мешком.

Я собирался приложить все силы, чтобы никому не попасться на глаза, но, если бы такое случилось, намеревался сказать, что собрался устроить пикник на лугу, а в мешке у меня еда: едва ли мне удалось бы объяснить наличие ножовки.

Я рассчитывал, что при удаче наткнусь на кого-либо уже после того, как придумаю хорошую отговорку, совсем не про идиотский пикник.

В гостиной, перед тем как покинуть домик садовника, я просмотрел пятьдесят или чуть больше книг, которые стояли в книжном шкафу. Главным образом увесистые философские тома и четыре альбома для фотографий, слишком высокие, чтобы встать на полку, а потому положенные один на другой.

С фотографиями Гонконга в каждом из них. Начиная с того, как выглядел город в конце девятнадцатого столетия и до наших дней.

Джэм Дью показался мне вьетнамцем, но я всего лишь повар блюд быстро приготовления, обладающий шестым чувством, и о том, люди каких национальностей живут в Азии, мне известно ничуть не больше, чем о молекулярной биологии.

Гонконг, в свое время английская колония, ныне стал китайской провинцией. Главный садовник говорил на английском без азиатского или британского акцента.

Скорее всего, звали его не Джэм Дью. Собственно, в Роузленде, где обман сидел на обмане и обманом же погонял, он мог зваться, скорее, Микки Маусом, чем Джэмом Дью. Так или иначе, его не отпускала тоска по Гонконгу.

Я вышел из домика садовника, заперев дверь на замок, и вернулся под прикрытие деревьев.

Теперь, вооружившись, я мог бы почувствовать себя в большей безопасности, но я не поддался этому искушению. Личный опыт научил меня, что излишняя уверенность — прекрасный повод для судеб вывести на сцену двух или трех крепких парней в шляпах с плоской низкой тульей и узкими, загнутыми кверху полями, которые захотят запереть меня в большой морозильной камере, чтобы превратить в глыбу льда, или бросить в гигантский вращающийся барабан бетономешалки, а потом, перемешанного с бетоном, вылить в фундамент строящегося завода по переработке канализационных стоков.

Мне доподлинно известно, что парни в шляпах с плоской низкой тульей и узкими, загнутыми кверху полями всегда плохиши… и им это нравится. Наверное, так и останется загадкой, то ли такие шляпы превращают ранее мирных людей в социопатов, то ли социопаты тяготеют к таким шляпам, но министерству юстиции следовало бы провести соответствующие научные исследования.

Я продвигался на юго-юго-восток, с севера наползали облака, но впереди небо оставалось чистым, а землю заливали солнечные лучи. При других обстоятельствах я мог бы радостно гулять по лугу, напевая «Звуки музыки».

Разумеется, пусть «Звуки музыки» едва ли не лучший фильм-мюзикл всех времен и народов, в нем полным-полно нацистов.