Орли, половина второго пополудни
Я покинула бар, где стало слишком людно. Теперь прямо напротив меня — циферблат. Могу следить не только за минутами, но и за секундами, которые отделяют меня от прощания с Парижем. Не так все должно было выглядеть. Мой отъезд отсюда все это время виделся мне не совсем ясно, но всегда означал расставание с Александром. Прощаясь с Парижем, я одновременно прощалась и с ним. А вот смелости в последний раз взглянуть ему в глаза мне не хватило. Так заканчивалась эта история — бегством главной героини…
Череда дней и ночей после Реймса… Александр был необычайно чуток по отношению ко мне, обнимал, прижимал к своей груди, но в этих жестах не было ничего от нашей прежней телесной близости. Возможно, то, как он вез меня в Париж, в этой запятнанной кровью одежде, сыграло свою роль… Возможно, он не мог этого забыть, или, может, нам навредило мое пребывание в доме Ростовых. Он навещал в нем больную. Теперь он, наверное, видел во мне лишь больного человека…
В середине ночи я внезапно проснулась и почувствовала, что со мной происходит что-то немыслимое, будто я отдаляюсь от своего тела, утрачиваю с ним контакт. Как будто я вновь заползала в свою старую скорлупу. Я так жаждала близости со своим любовником, мне хотелось снова ощущать его тепло, вдыхать его запах. И я поняла, что без этого погибну, превращусь обратно в то бесполое существо, которым была на протяжении многих лет.
Я встала с постели, впотьмах подошла к его двери и проскользнула к нему в комнату. Он принял меня в свои объятия.
— Думал, ты уже никогда ко мне не придешь, — услышала я его шепот.
В свете фонаря я видела его обнаженное тело: склоненный надо мной, он производил впечатление человека, который молится. Его лицо скрывалось в тени. Ощущая его пальцы на своей коже, я вся дрожала. Все во мне пробуждалось к жизни. И это касалось не только эротической сферы наших с ним отношений. Просто благодаря его близости я и вправду начинала жить, дышать, чувствовать.
Мне надо было как-то разобраться, ответить себе на вопрос: почему именно он? Разумеется, все можно было свалить на обстоятельства. Его подружка уехала, я была под рукой. Но это слишком простое объяснение. Чем больше я над этим размышляла, тем больше крепла во мне уверенность, что если двое таких людей, как мы с ним, встретились, значит, равнодушно пройти мимо друг дружки они не могли. Я много думала о Достоевском, не раз перечитывая его произведения, и пришла к определенному выводу. В его отношении к женщинам был своего рода изъян. Женщина была для него святыней (даже в проститутках он отыскивал эту святость), к которой мужчина не должен приближаться. Ибо мужчина мог лишь извалять ее в грязи. Поэтому он любил, страдал, но не смел приблизиться. Впрочем, не только к женщине, но и вообще к другому существу. Это другое существо было для него одним большим неизвестным и одновременно ловушкой. Бедный Достоевский. И мы, я и Александр, были такими же бедными людьми. Ущербность эмоциональной сферы в каждом из нас не позволяла тесно сблизиться с кем бы то ни было, но удвоение такого недостатка…
