Дамские шляпки
Добираясь до Веллингтона, Хонор спала так много в чужих местах, что, проснувшись, не сразу сообразила, где находится. Ее платье и шаль висели на спинке стула, но она совершенно не помнила, как раздевалась и вешала одежду. Хонор села на кровати, уверенная лишь в одном: сейчас не раннее утро. А ведь обычно она просыпалась с рассветом. На ней была незнакомая ночная рубашка, слегка для нее длинноватая.
Где бы она сейчас ни находилась, это, вне всяких сомнений, Америка. Здесь даже солнечный свет был иным: более желтым и ярким. Он вовсю лился в окно, согревая Хонор. Поистине, день обещал быть жарким, хотя сейчас было еще свежо, и Хонор радовалась, что у нее есть одеяло. Она провела по нему рукой: в отличие от большинства американских одеял, оно было сшито не из квадратов, напоминавших заплатки. Это было настоящее английское лоскутное шитье, сработанное с большим тщанием, и хотя ткань поблекла, на ней не было ни прорех, ни распущенных стежков. Красные, желтые и оранжевые ромбики складывались в узор в виде звезды, расходящейся от центра. «Вифлеемская звезда» — как на том одеяле, которое Хонор подарила Бидди. И как на одеялах, какие делала мать Донована. Вспомнив про Донована, Хонор невольно поежилась.
Комната, где стояла кровать, была довольно просторной, однако напоминала кладовку, а не спальню. У стен были сложены рулоны тканей, в основном — белого цвета, но также цветные, клетчатые и с узором в цветочек. В открытых ящиках комодов виднелись перчатки, ленты, мотки проволоки, кружева и перья, выкрашенные в яркие цвета. В одном из углов были свалены в кучу гладкие деревянные плашки в форме овалов и цилиндров, а также большие овальные и круглые кольца, похожие на бублики или колеса, одни — из дерева, другие — из какого-то непонятного твердого белого материала. Хонор наклонилась, чтобы разглядеть их получше. Деревянные плашки отдаленно напоминали человеческие головы. Вчера поздно вечером Томас привез Хонор в какой-то магазин. Она так устала с дороги, что ничего вокруг не замечала, но сейчас сообразила: это был магазин дамских шляп.
Женщины-квакеры носят не шляпы, а простые белые чепчики и капоры, которые обычно шьют сами. В Бридпорте Хонор лишь несколько раз заходила в шляпный магазин, чтобы купить ленты. Однако, проходя мимо, она частенько заглядывала в витрину и дивилась на новые изделия, выставленные на полках. То было уютное, очень женское место, с полом, выкрашенным в зеленовато-голубой цвет.
На комоде, заваленном обрезками тканей, стоял фарфоровый кувшин, расписанный розовыми розочками, и такой же, в розочках, таз. Похожие наборы для умывания Хонор видела во многих домах в Пенсильвании. Она умылась, оделась и, пригладив свои темные волосы, убрала их под чепчик. Хотела надеть и капор, но его нигде не было. Прежде чем спуститься вниз, Хонор выглянула в окно, выходившее на шумную людную улицу. После целого дня на пустынной лесной дороге было приятно снова увидеть людей.
Хонор спустилась по лестнице и оказалась в крошечной кухоньке с печкой, столом и буфетом со скудным набором посуды. На всем лежал налет заброшенности, будто здесь редко готовили пищу. Задняя дверь была распахнута настежь, и ветерок, задувавший с улицы, проникал через кухню в глубь дома. Хонор двинулась туда и вышла прямо в магазин.
Во многих отношениях веллингтонский магазин дамских шляп мало чем отличался от бридпортской лавки: те же длинные полки с разнообразными шляпами, болванки со шляпами и капорами на столах, стеклянные витрины, в которых выставлены перчатки, гребни и шляпные булавки. Большое зеркало на стене, просторное светлое помещение в два окна. Некрашеные доски пола отполированы до блеска ногами посетительниц. В дальнем углу, на рабочем столе, виднелось несколько шляп на разных стадиях готовности: слои соломки, сушившиеся и принимавшие форму на деревянных шляпных болванках; согнутые овалом поля капоров, ожидавшие своих тулий; горы шелковых цветов и лент, готовых к тому, чтобы ими украсили шляпы. На рабочем столе царил беспорядок, но готовые изделия отличались отменным качеством.
Однако магазин, как и многие вещи в Америке, был иным. В бридпортской лавке шляпы были расставлены по фасонам, а здесь, похоже, их выкладывали, как Бог на душу положит. Одни полки буквально забиты товаром, другие — пустые. Комната светлая, но окна давно не мыли. Пол вроде бы тщательно подметен, хотя Хонор подозревала, что по углам притаились комки пыли. Магазин производил впечатление нового места, появившегося внезапно, в то время как в бридпортской лавке отоваривалось уже не одно поколение Брайтов: еще прабабушка Хонор покупала там скромные однотонные ленты.
Капоры и шляпы тоже были диковинными. Хотя Хонор не разбиралась в отделке, поскольку сама не носила шляп, ее поразили некоторые фасоны. Соломенная шляпка с низкой тульей, украшенная розами из клетчатой ткани. Еще одна плоская шляпа с каскадом разноцветных лент, связанных кусочками кружева. Капор с глубокой тульей, похожий на тот, что носила Хонор, только поля, обрамляющие лицо, были украшены не простой белой оборкой, а опушкой из белых перьев. Хонор не смогла бы носить эти шляпы, ведь квакеры не приемлют роскоши и строго придерживаются принципов простоты жизненного уклада, распространяющихся также и на одежду. Но даже если бы ей было можно это надеть, она сомневалась, что захотелось бы.
И все-таки шляпы, кажется, хорошо продавались: в магазине было полно покупательниц — женщин и молоденьких девушек, перебиравших чепцы с оборками и легкие летние капоры, рывшихся в корзинах с разноцветными лентами и тканевыми цветами, смеющихся и беззаботно болтающих друг с другом.
Хонор заметила женщину, с хозяйским видом стоявшую за прилавком в глубине помещения. Это была владелица магазина, с ней Хонор познакомилась вчера вечером. Женщина поймала ее взгляд и молча кивнула. Она не походила на шляпную модистку, как их представляют обычно. Высокая, очень худая, с костлявым лицом и скептическим прищуром. Карие глаза немного навыкате, белки желтоваты. Для хозяйки шляпного магазина она носила на удивление простой белый чепчик, из-под него выбивалась короткая светлая челка. Рыжевато-коричневое платье висело на ней, как на вешалке, открывая костлявые, выпирающие ключицы. Она напоминала садовое пугало, подвешенное на деревянной раме. Угловатая, тусклая безыскусность составляла столь резкий контраст с ярким, цветистым товаром, который она продавала. Хонор невольно улыбнулась.
— Чему улыбаемся, Хонор Брайт?
Хонор испуганно вздрогнула. Она не заметила, как в магазин вошел Донован. Остальные посетительницы замолчали и сделали шаг назад. Хонор осталась на месте. Ей не хотелось поднимать шум, поэтому она просто сказала:
— Доброго дня, мистер Донован!
Он посмотрел на нее долгим взглядом.
— Проходил мимо, увидел тебя и подумал: «Какого дьявола старина Томас привез барышню-квакершу в лавку Белл Миллз, если барышне все равно нельзя будет носить эти шляпы?»
— Донован, не груби нашей гостье, а то она вернется в Англию и всем расскажет, что американцы не знают хороших манер. — Белл Миллз вышла из-за прилавка и подошла к Хонор. — Ты ведь из Англии? Это сразу понятно, мисс Брайт. По простежке на вырезе. Аккуратные, мелкие стежки, очень простые и крепкие. Такое может придумать лишь английская мастерица. Я в жизни не видела подобного изящного шитья, и уж тем более — на платье квакерши. Ты сама это придумала?
— Да. — Хонор посмотрела на отделанный белой каймой вырез своего темно-зеленого платья. Кайма была уже не такой белоснежно-хрустящей, какой при отъезде из Англии. Но по сравнению с домом в Америке все казалось не очень чистым.
— А ты не привезла с собой какие-нибудь английские журналы? «Дамскую моду» или «Иллюстрированный лондонский вестник»?
Хонор покачала головой.
— Жаль. Я копирую оттуда фасоны шляп. Кстати, если ты потеряла свой капор, так он у меня. — Белл Миллз указала на полку у себя за спиной. Там стояли шляпные болванки, и на одну из них был надет светло-зеленый капор Хонор. — Он немного помялся. Я освежила его, почистила и подкрахмалила. Еще часок, и он полностью восстановит форму. Он был совсем новый? Ты купила его для поездки?
— Мама сшила.
Белл кивнула:
— Искусная работа. Ты умеешь шить так же?
И даже лучше, подумала Хонор, но промолчала.
— Она меня научила.
— Поможешь мне с шитьем? Обычно после пасхального бума на капоры я бываю свободнее, но сейчас у меня очень много работы. Все почему-то решили, будто им срочно нужны новые капоры или украшения на шляпы.
Хонор растерянно кивнула. Она не собиралась задерживаться в Веллингтоне: хотела уже сегодня отправиться в Фейсуэлл. До него было всего семь миль, и Хонор надеялась, что ей удастся найти кого-нибудь, кто подвезет ее. Или она могла бы попросить какого-нибудь мальчишку отвезти письмо Адаму Коксу, чтобы тот приехал за ней. Хотя ей было страшно при мысли так скоро увидеть Адама; она не знала, какой прием он окажет ей теперь, когда с ней не было Грейс.
— Вы, барышни, только об этом весь день и болтаете? — воскликнул Донован. — О шляпках и платьях?
Пока Белл беседовала с Хонор, посетительницы магазина успокоились и вновь принялись рассматривать товары. Но замечание Донована — неуместное в магазинчике дамских шляп — снова заставило их притихнуть.
— Тебя никто не просил приходить сюда и слушать нас, — резко произнесла Белл. — Уходи. Ты пугаешь моих покупательниц.
— Хонор Брайт, так ты остановишься здесь? — Донован словно не слышал Белл. — Ты мне об этом не говорила. Мне показалось, ты упоминала, что едешь в Фейсуэлл.
— Это не твое дело, куда она едет! Отстань от нее! — сказала Белл. — Томас мне рассказал, как ты к ней привязался еще по дороге сюда. Бедняжка столько пережила и не успела перевести дух, как ей пришлось познакомиться с отбросами нашего общества.
Донован пристально смотрел на Хонор, по-прежнему не обращая внимания на Белл.
— Ну что ж, Хонор Брайт, думаю, мы свидимся в Веллингтоне.
— Мистер Донован, могу я получить обратно мой ключ?
— Только с условием, что будешь звать меня Донованом. Ненавижу, когда меня называют мистером.
— Хорошо… Донован. Верни мне, пожалуйста, ключ.
— Конечно, милая. — Он потянулся к карману, но тут же опустил руку. — Ой, извини, Хонор Брайт, я его потерял.
Он смотрел ей прямо в лицо, явно давая понять, что лжет, и зная, что она не сможет обвинить его. Теперь его взгляд был уже не равнодушным, а внимательным и заинтересованным. Хонор стало страшно, но в то же время она ощутила какое-то странное волнение. Чувство было настолько неподобающим, что она покраснела.
Донован улыбнулся, приподнял шляпу и развернулся, чтобы уйти. Когда он уже приближался к двери, Хонор заметила у него на шее тонкую темно-зеленую ленточку.
Как только он вышел, посетительницы зашумели, словно курицы, всполошившиеся при виде лисы.
— Похоже, Хонор Брайт, ты уже заимела поклонника, — заметила Белл. — Но это не тот человек, в кого нужно влюбляться, поверь мне на слово. Ой, ты же, наверное, голодная. Вчера вечером ты вообще ничего не ела. И в дороге, сдается мне, тоже не пировала. Дамы и барышни, — она повысила голос, — давайте пока разойдемся по домам. Время к обеду, пора накрывать на стол. Я сейчас буду кормить нашу усталую странницу. Если хотите что-либо купить, приходите часа через два. Миссис Брэдли, ваш капор будет готов завтра. И ваш тоже, мисс Адамс. Сейчас у меня есть отменная швея, так что работа пойдет быстрее.
Хонор наблюдала, как покупательницы послушно потянулись к выходу, и ее переполняли растерянность и смятение. Ее жизнь оказалась в руках незнакомцев, которые все решали за нее: куда ей ехать и где останавливаться, что есть и даже что шить. Похоже, теперь ей придется шить капоры для женщины, с которой она познакомилась вчера. Ее глаза защипало от слез.
Белл Миллз, вероятно, это заметила, но ничего не сказала — просто повесила на дверь табличку «закрыто» и пошла в кухню, где бросила на сковородку кусок ветчины и выбила туда же несколько яиц.
— Садись ешь, — велела она уже через пару минут, ставя на стол две тарелки. Приготовление пищи, похоже, не относилось к числу тех занятий, на какие Белл тратила много времени. — Вот хлеб, масло. Угощайся.
Хонор посмотрела на жирную ветчину, на яйца, на плотный кукурузный хлеб, который ей предлагали за каждой трапезой в Америке. Она не была уверена, что сумеет впихнуть в себя хотя бы кусочек такой еды. Но Белл внимательно наблюдала за ней, и поэтому Хонор отрезала крошечный треугольничек ветчины и положила его в рот. Неожиданное сочетание сладкого и соленого вкуса удивило ее и возбудило аппетит. Хонор съела все до последней крошки. Даже кукурузный хлеб, от которого ее уже воротило.
— Я так и подумала, — произнесла Белл. — Вид у тебя бледноватый. Ты давно выехала из Англии?
— Два месяца назад.
— А когда умерла твоя сестра?
— Четыре дня назад.
Всего лишь четыре дня, а Хонор уже начинало казаться, будто прошла целая вечность. Сорок миль от Гудзона до Веллингтона увели ее так далеко в другой мир, что эти мили казались длиннее, чем все путешествие.
— Да, милая, неудивительно, что ты изможденная. Томас сказал, ты едешь в Фейсуэлл, к жениху сестры.
Она кивнула.
— Я ему напишу. Сообщу, что ты здесь. Напишу, чтобы он приехал за тобой в воскресенье, во второй половине дня. Тебе нужно передохнуть пару дней. Можешь помочь мне с шитьем, если хочешь. Отблагодаришь меня за гостеприимство.
Хонор не смогла вспомнить, какой сейчас день недели.
— Хорошо, — кивнула она, с облегчением переложив всю ответственность на Белл.
— Давай-ка посмотрим, как ты управляешься с иголкой. У тебя есть свой швейный набор или дать тебе мой?
— У меня есть. Только он в сундуке, а сундук заперт.
— Чтоб ему провалиться, этому Доновану! Ну, ничего. Я сумею открыть сундук. Молотком и стамеской. Правда, придется сломать замок. Не возражаешь?
Хонор кивнула.
— Тогда вымой посуду, а я займусь сундуком.
Белл осмотрела стол, задержала взгляд на пустой тарелке Хонор и на своей, почти нетронутой. Она переставила эту тарелку на буфет и накрыла салфеткой. Потом ушла наверх. Через пару минут Хонор услышала звонкий удар и торжествующий вопль.
— Английские замки не прочнее американских, — объявила Белл, спустившись обратно в кухню. — Сундук открыт. Возьми свой набор. А я закончу с посудой.
Когда Хонор вернулась в кухню со своей шкатулкой со швейными принадлежностями, Белл вытаскивала кресло-качалку на улицу через заднюю дверь.
— Сядем на заднем крыльце, на свежем воздухе. Тебе что больше нравится: кресло-качалка или обычный стул?
— Я возьму стул.
Хонор видела кресла-качалки почти в каждом американском доме, где ей довелось побывать. Они ей не нравились, потому что напоминали о корабельной качке. Кроме того, когда собираешься шить, нужно сидеть прямо.
Забирая из кухни стул, Хонор заметила, что накрытая салфеткой тарелка исчезла с буфета.
Магазин дамских шляп располагался в конце ряда зданий, включавших в себя бакалейную лавку, магазин скобяных товаров, кондитерскую и аптеку. На задних дворах этих торговых заведений царило странное запустение, словно ими вообще не пользовались. Хотя при одном магазинчике находился огород, а еще на одном дворе на веревках сушилось белье. Во дворе у Белл не было ничего. Только огромная куча обструганных досок и коза на привязи среди сорняков.
— К поленнице не подходи, — предупредила Белл. — Там змеи. И козу тоже лучше не трогать. Она не моя, а соседская. Злющая — страшное дело.
Еще во дворе была дощатая уборная и небольшая хозяйственная пристройка, вернее, навес у внешней стены дома, под которым хранились дрова. Но двором Белл Миллз явно не занималась, отдавая все силы шляпному магазину.
Хонор открыла шкатулку и принялась перебирать свои швейные принадлежности. Это был давний, хорошо знакомый ритуал. Когда-то шкатулка принадлежала бабушке, но у той стало садиться зрение, она отдала шкатулку со всем содержимым лучшей швее среди внучек. Шкатулка была сделана из ореховой древесины, а внутри выложена подбитой ватой материей с вышивкой в виде ландышей в зеленых, желтых и белых тонах. Эту вышивку Хонор знала с самого раннего детства; закрыв глаза, она могла вспомнить ее до мельчайших деталей — и часто так делала, чтобы отвлечься на время плавания на «Искателе приключений». В верхнем отделении хранилась игольница, Грейс смастерила ее сама и украсила вышитыми ландышами, как на крышке шкатулки. Еще там лежали: проволочный нитковдеватель; фарфоровый наперсток, расписанный желтыми розами, — мамин подарок; подушечка для булавок, которую сшила для Хонор подруга Бидди; несколько наборов булавок, завернутых в зеленую бумагу; маленькая жестянка с пчелиным воском для вощения ниток; и бабушкины швейные ножницы с желто-зелеными эмалевыми рукоятками, в мягком кожаном чехле.
Белл Миллз с интересом заглянула в шкатулку.
— Очень красиво. А это что? — Она указала на плоские металлические фигуры: шестиугольники, ромбы, квадраты и треугольники.
— Шаблоны для лоскутов. Папа мне сделал.
— Ты шьешь лоскутные одеяла?
Хонор кивнула.
— А что там внизу?
Хонор приподняла верхний лоток, открывая целую коллекцию катушек с нитками самых разных цветов, уложенных ровными аккуратными рядами. Белл одобрительно кивнула, потом протянула руку и вынула из шкатулки маленький серебряный наперсток, лежавший среди катушек.
— А он разве не должен лежать наверху?
— Нет.
Этот наперсток ей подарил Сэмюэл в самом расцвете их чувств друг к другу. Теперь Хонор никогда не стала бы им пользоваться, но не могла от него избавиться.
Белл удивленно приподняла брови. Но Хонор не стала ничего объяснять, и Белл положила наперсток на место среди катушек, нарушив их идеальный ряд.
— Хорошо, Хонор Брайт, — усмехнулась она. — У каждого есть свои тайны, а сейчас — за работу. Ты хорошо шьешь по соломе?
— Я не делала шляпы. Только капоры.
— Держу пари, их у тебя всего два: летний и зимний. Вы, квакеры, не увлекаетесь модой, как я понимаю. Ладно, начнем с ткани. Я делаю летний капор для миссис Брэдли. Он уже сметан, его нужно просто прошить. Это несложно. Большинство женщин сами шьют себе капоры, но миссис Брэдли почему-то решила, что ей негоже брать в руки иголку. Справишься? Вот тебе нитки. Обычно я использую иглу шестого размера.
Белл вручила Хонор легкий капор, уже полностью собранный на «живую нитку». По голубой ткани тянулись тонкие желтые и белые полоски. Фасон был довольно простым, только сзади висел широкий и длинный назатыльник: кусок ткани, закрывающий шею от солнца. Таких назатыльников в Англии не носили — английские женщины не любили, когда вокруг шеи хлопает ткань, — но в Америке солнце гораздо жарче, и, наверное, без подобной защиты здесь не обойтись. В любом случае это был легкий фасон для шитья.
Хонор взяла катушку и нитковдеватель, быстро вдела нитки сразу в пять иголок, которые воткнула в игольницу, чтобы они были наготове. Она немного стеснялась под пристальным взглядом Белл, но в том, что касается швейного дела, она в себе не сомневалась. Хонор принялась пришивать тулью к полям, используя сдвоенный шов для прочности и присобирая материю тульи маленькими аккуратными складочками. Она всегда шила быстро и аккуратно, хотя с этим капором работала медленнее, чем обычно, — чтобы быть уверенной, что все делает правильно.
Белл сидела в кресле-качалке, пришивала полоску кремового шелка к овальным полям соломенного капора и время от времени приглядывала за работой Хонор. Когда та закончила, Белл сказала:
— Вижу, ты не нуждаешься в присмотре. Посмотри, как я плиссирую ткань, чтобы она ровно ложилась. Вот так, поняла? Сама сможешь? Давай-ка попробуем. Вот, возьми иголку — это специальная шляпная игла, для соломки она удобнее.
Оставшись довольной результатом работы Хонор, Белл поднялась с кресла и потянулась.
— Как мне с тобой повезло! Когда закончишь с этим капором, можешь приняться за следующий. — Она указала на стол, где лежали капоры в разной степени готовности. — А потом я займусь отделкой. Если возникнут вопросы, то я в магазине. Уже давно пора открывать его.
Солнце поднялось выше, и на крыльце почти не осталось тени. С тех пор как Хонор приехала в Америку, ей нечасто выпадал случай побыть одной, и сейчас она радовалась, что сидит на теплом майском солнце, в одиночестве и тишине, занимаясь привычной работой. Жаль только, что тут нет сада. Как было бы хорошо, на миг прерывая шитье, смотреть на клумбы с цветами вроде тех, что выращивала ее мама, — люпины, живокость, аквилегии, чернушки и незабудки. Хонор не знала, растут ли в Америке эти цветы и занимаются ли американцы подобным декоративным садоводством. Скорее всего нет. Разведение цветов для красоты — занятие непрактичное, и особенно здесь, где условия жизни достаточно суровые и все усилия людей направлены на выживание, а не на украшательство. Впрочем, в том, что касается головных уборов — Хонор взглянула на кипу капоров, которые Белл оставила ей на столе, — женщины Огайо все-таки позволяют себе легкомыслие, разноцветье и яркий рисунок.
Закончив с кремовым капором, Хонор взяла следующий: светло-зеленый, с набивным рисунком в виде крошечных маргариток, с полями, которые отгибались назад, открывая еще один цвет — в данном случае рыжевато-коричневый. Сама Хонор сделала бы здесь розовый, но ее мнения никто не спрашивал. Она занялась вторым капором, и вскоре знакомый, размеренный ритм шитья захватил ее, наполняя мысли покоем и погружая в созерцательное состояние, как это бывает на молитвенных собраниях. Она почувствовала, как расслабляются ее плечи. Напряжение, не оставлявшее ее всю дорогу из Англии, немного спало. Когда очередная нитка закончилась, Хонор позволила себе минуту отдыха. Положив руки на колени, она закрыла глаза. В тишине, одиночестве и покое так хорошо думалось, вот только мысли были отнюдь не радостными: о Сэмюэле, который признался, что любит другую, и о ее собственном решении уехать из Дорсета; о том, что после смерти сестры она осталась одна в незнакомой, чужой стране. Хонор расплакалась, и эти тяжелые, мучительные рыдания напоминали приступы рвоты, терзавшие ее на «Искателе приключений».
Слезы принесли облечение, правда ненадолго. И в какой-то момент, между приглушенными рыданиями, у нее вдруг возникло стойкое ощущение — так же, как и по дороге из Гуздона в Веллингтон, — что она не одна. Хонор оглянулась через плечо, но Белл не стояла в дверях, и в кухне ее тоже не было. Хонор слышала голос шляпницы, доносившийся из магазина. На улице тоже не было никого. А вскоре она услышала, как у нее за спиной, под навесом у дома с поленницы упало бревно.
«Это, наверное, собака, — подумала Хонор, вытирая глаза рукавом. — Или какое-то из тех животных, которых нет у нас: опоссум, енот, дикобраз». Хотя она понимала, что животное вряд ли сумело бы свалить полено. Она знала — хотя не смогла бы объяснить почему, — что это было присутствие человека. И тогда, на дороге. И сейчас.
Хонор никогда не считала себя смелой. До поездки в Америку ее мужество ни разу не подвергалось серьезному испытанию. Однако сейчас она поборола в себе желание позвать Белл. Хонор отложила капор, встала со стула и спустилась с крыльца. Она знала, что нерешительность не поможет. Сделала глубокий вдох, на мгновение задержала дыхание и направилась прямо к навесу.
Солнечный свет проникал под покатую крышу на пару футов, а в глубине было темно. Поначалу Хонор вообще ничего не увидела. Но когда глаза немного привыкли к сумраку, она различила высокую, аккуратную поленницу и узкий зазор между поленницей и стеной. В этом зазоре стоял чернокожий мужчина. Хонор ойкнула от неожиданности, застыла на месте, глядя на этого человека. Среднего роста и среднего же телосложения, с копной курчавых волос и широким лицом. Босой, в грязных лохмотьях. Это все, что она различила. Хонор не могла разобрать, испуган он, или рассержен, или безропотен и смиренен. Для нее он выглядел просто черным.
Она не знала, что говорить — и надо ли что-нибудь говорить, — поэтому молча сделала шаг назад, развернулась и опрометью бросилась на крыльцо. Там она покидала обратно в шкатулку свои швейные принадлежности, сгребла со стола капоры и унесла в дом.
Белл не удивилась, увидев Хонор.
— Жарковато на солнце, да? — спросила она, поправляя шляпку на голове покупательницы. Белл слегка сдвинула шляпку набок и заколола ее шляпной булавкой. Обе женщины придирчиво рассмотрели в зеркале полученный результат. — Так лучше, правда? Вам очень идет.
— Даже не знаю, — произнесла женщина. — Фиалок, по-моему, маловато.
— Вы так считаете? Ладно, сделаю вам еще. Теперь у меня есть помощница, и дело пойдет быстрее. Пенни за каждый цветок, договорились? — Белл подмигнула Хонор. — Закончила капор мисс Адамс? Зеленый? Хорошо. Можешь сесть в уголке у окна — там много света, удобно работать.
Прежде чем Хонор успела ответить, Белл повернулась к покупательнице, и они принялись обсуждать фиалки.
Хонор сидела и шила до самого вечера. Постепенно у нее перестали дрожать руки. А вскоре она уже начала сомневаться: а был ли там человек? Может, ей просто почудилось? Из-за жары, из-за яркого света, из-за недавних переживаний у нее разыгралось воображение, и она приняла собаку или енота за человека? Хонор решила ничего не говорить Белл.
Магазин не пустовал ни минуты. Покупательницы шли одна за другой; и все поглядывали на Хонор, как на какое-то чудо, но свои замечания и вопросы адресовали не ей, а Белл Миллз.
— Белл, ты зачем выставила квакершу в окно? — спрашивали они. — Она откуда? Куда едет? Она здесь зачем?
И Белл отвечала им снова и снова. К вечеру все женщины Веллингтона знали, что Хонор приехала из Англии и направляется в Фейсуэлл, но задержалась на пару дней в городе, чтобы помочь Белл с шитьем. Та не преминула воспользоваться присутствием Хонор, чтобы сделать рекламу своему магазину.
— Она настоящая мастерица. Шьет даже лучше, чем я. Если закажете капор сегодня, она успеет пошить его. За всю жизнь не сносите, с такими крепкими швами. Или пока вам не захочется чего-нибудь новенького. И вот тогда вы пожалеете, что заказали один из капоров работы Хонор Брайт… Он не порвется, и у вас не появится повод купить себе новый.
Ближе к вечеру, когда смеркалось, Белл закрыла магазин и повела Хонор на прогулку по Веллингтону. Городок был не очень большим. Жилые дома и торговые лавки теснились на перекрестках немногочисленных улиц, но сами улицы были широкими, а планировка напоминала решетку. Мейн-стрит в одном месте расширили, и получилась прямоугольная площадь, вокруг нее располагались ратуша, церковь, гостиница и несколько магазинов и мастерских, в том числе и магазин дамских шляп Белл Миллз. Там находились и несколько лавок, торгующих всякой всячиной, сапожная мастерская, ателье, кузница, мебельная мастерская, небольшой кирпичный завод и лавка каретных дел мастера. Большинство зданий были двухэтажными, деревянными, с солнцезащитными тканевыми навесами и огромными окнами, где выставлялись товары. В городе недавно построили школу, а сейчас там вовсю шло строительство станции, поскольку уже этим летом в Веллингтон должны были протянуть железную дорогу.
— Когда к нам доберется железная дорога, город сразу разрастется, — сказала Белл. — Хорошо для торговли. Прекрасно для шляп.
Гуляя по городу, Хонор испытывала знакомое тревожное чувство, возникавшее всякий раз, когда она проезжала маленькие американские города: их возводили на скорую руку, и разрушить их так же легко, как построить. Страшно даже подумать, что произойдет, если случится пожар или грянет настоящая буря из тех, о которых она столько слышала здесь, в Америке: ураганы, торнадо и вьюги. Фасады домов казались относительно новыми, но уже были изрядно подпорчены солнцем и снегом. Улицы — одновременно сухими и мокрыми, где-то — пыльными, где-то — утопающими в грязи. Доски, разложенные над участками грязи, были буквально усеяны коричневыми плевками. По прибытии в Нью-Йорк Хонор и Грейс изумились тому, что практически все американские мужчины жуют табак и сплевывают прямо себе под ноги, и не только на улице, но даже дома. И что еще поразительно: никого вокруг это не возмущало. Словно так и должно быть.
Белл кивала всем, кто встречался им по дороге. Несколько раз останавливалась перемолвиться парой слов с женщинами. Большинство горожанок носили скромные будничные капоры, но Хонор заметила несколько дам в шляпах от Белл, с их замысловатой и яркой отделкой. Белл подтвердила ее догадку.
— Кто-то из наших дам шьет себе капоры собственноручно. Но все шляпы — только мои. В воскресенье увидишь их больше, когда все пойдут в церковь. Никто не осмелится явиться в церковь в шляпе, заказанной где-нибудь в Оберлине. Потому что иначе я просто не стану иметь с ними дело, и они это знают. Я ничего не имею против оберлинских шляпниц, но, если покупаешь у своего мастера, не надо искать себе что-то еще. Правильно?
Сама Белл была в соломенной шляпе, украшенной цветами, тоже сделанными из соломки, и с широкой оранжевой лентой по краю полей.
На площади стояла гостиница, на удивление большая для маленького городка: длинное двухэтажное здание с белыми колоннами и балконами по всему фасаду, причем не только на верхнем, но и на нижнем этаже.
— Постоялый двор Уолсворта, — пояснила Белл. — Единственное место в городе, где можно разжиться чем-нибудь горячительным. Впрочем, тебе это неинтересно. Вы, квакеры, спиртного не пьете?
Хонор кивнула.
— А я вот пью виски, но только дома. И вот почему.
Белл указала кивком на дальний конец здания гостиницы, расположенный напротив шляпного магазина на другой стороне площади. Там на широкой веранде был оборудован питейный зал, где сидели несколько мужчин, каждый — со своей бутылкой. Среди них находился Донован. Он развалился на стуле, положив ноги на стол. Увидев Хонор и Белл, Донован поднял бутылку, вытянув руку в их сторону. Потом поднес бутылку ко рту и отпил прямо из горлышка.
— Прелестно, — буркнула Белл и, взяв Хонор под руку, повела ее прочь от этого мрачного места.
Проходя мимо последней пары колонн, Хонор заметила какой-то листок, прикрепленный к одной из них. Ее внимание привлекла даже не надпись большими буквами: «ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ $150», — а силуэт человека, бегущего с узелком за плечами. Хонор остановилась, чтобы прочитать объявление:
Описание было очень подробным. Хонор мысленно нарисовала человека, которого видела за поленницей. Теперь, когда она знала слова, подходящие для его описания — крепкий, африканский, ушлый, — он представился ей очень живо. Его внимательный, оценивающий взгляд. Широкие плечи. И курчавые волосы, разделенные на косой пробор.
Донован внимательно наблюдал за ней.
— Пойдем отсюда! — Белл опять взяла Хонор под руку и потащила за угол, на Ремесленную улицу.
Когда они отошли подальше от гостиницы, Хонор спросила:
— Это Донован повесил плакат?
— Да. Он охотник за беглыми рабами. Ты и сама догадалась, верно?
Хонор кивнула. Да, она догадалась, хотя не знала, что у подобного занятия есть название.
— В Огайо много охотников за беглецами. Многие приехали сюда из Виргинии или Кентукки. Ищут беглых рабов, чтобы вернуть их хозяевам. Негры бегут с юга в Канаду. Через наш штат их проходит немало. Через Огайо тянется множество разных путей. Стой себе где-нибудь на перекрестке и наблюдай. С востока на запад движутся переселенцы в поисках места, где много земли. С юга на север бегут рабы — из неволи к свободе. Никто не рвется на юг и восток. Север и запад — вот куда устремляются все чаяния и надежды.
— А почему они не остаются в Огайо? Я думала, здесь нет рабства.
— Некоторые остаются. В Оберлине есть свободные чернокожие. Но гарантированная свобода только в Канаде. Другая страна, иные законы, так что охотники за рабами не имеют там никакой власти. — Но Донован явно заинтересовался тобой, — продолжила Белл. — Хотя обычно он с подозрением относится к квакерам. Любит цитировать чье-то высказывание, что во время войны квакеры не встанут на защиту страны, но в мирное время с большим удовольствием лезут в чужие дела. Плохо, что ты привлекла его внимание. Теперь от него просто так не отделаешься. Он и в Фейсуэлле будет тебя беспокоить. Упрямый сукин сын. Уж я-то знаю. — Она улыбнулась, поймав озадаченный взгляд Хонор. — Донован — мой брат.
Хонор изменилась в лице, и Белл усмехнулась:
— У нас разные отцы, мы с ним не похожи. Выросли в Кентукки. Но наша мама была англичанкой. Из Линкольншира.
Так вот в чем разгадка.
— Это она сшила то одеяло, которое у меня на кровати? — спросила Хонор.
— Да. Донован все пытается забрать его. Хоть он и мой брат, но дрянной человек. Мы с ним оба переселились на север, но пошли разными путями. Ладно, пора возвращаться домой. — Белл встала перед Хонор и посмотрела ей в лицо. — Послушай, девочка. Я знаю, ты видела кое-что странное у меня в доме, но лучше тебе ничего не знать. Тогда, если Донован спросит, тебе не придется ему лгать. Ведь вы, квакеры, всегда говорите только правду?
Хонор кивнула. Белл взяла ее под руку и повернулась, чтобы идти обратно.
— Господи, я так рада, что я не квакер. Никаких тебе виски, и ярких нарядов, и перьев на шляпе, и никогда никому не соври. Что же тогда остается?
— И мы еще не сквернословим, — добавила Хонор.
Белл рассмеялась. Хонор улыбнулась:
— Мы называем себя «странные люди». Потому что понимаем, какими кажемся со стороны.
Белл продолжала смеяться, но резко затихла, когда они добрались до бара в отеле. Донована уже не было на веранде.
* * *
В следующие два дня Хонор шила с утра до вечера. В первой половине дня — у окна в магазине, а после обеда — на заднем крыльце. Белл поручала ей только капоры — те, которые надо было закончить буквально сегодня: пришить к полям одного кружева, к полям другого — двойной ряд рюшей. Третий, темно-зеленый капор следовало украсить тканевыми анютиными глазками и пришить к нему светло-зеленые ленты-завязки.
— Сможешь наделать еще цветов из готовых лепестков? — спросила Белл, когда Хонор закончила с капорами.
Та кивнула. Хотя прежде Хонор не делала цветы из ткани, поскольку квакеры не признают никаких украшательств в одежде, она уже поняла, что такие цветы вряд ли будут сложнее затейливых лоскутных узоров, которые она шила для одеял. Белл вручила ей коробку с лепестками и листьями.
— Я их вырезала вчера вечером, когда ты легла спать. А я засела в компании виски и ножниц, моих верных друзей.
Она показала, как делать анютины глазки, фиалки, розы и гвоздики из лепестков и гипсофилы — из мелких обрезков кружева. Хонор очень жалела, что рядом нет Грейс. Ей так хотелось, чтобы сестра увидела ее новые изделия: яркие и искусные.
Покупательницы продолжали высказывать замечания насчет Хонор — даже те, которые заходили в магазин днем раньше и уже обсудили ее.
— Боже мой, вы посмотрите! Квакерша шьет цветы! — восклицали они. — Еще немного, и ты ее обратишь, Белл!
Впрочем, если Хонор и привлекала внимание покупательниц, то лишь на мгновение. Высказав замечания, дамы переходили к более интересным делам: принимались рассматривать новые товары и совершать покупки. Они примеряли различные шляпки и капоры, придирчиво рассматривали себя в зеркале, критиковали фасоны и отделку, чтобы сбить цену. Но Белл упрямо держала цены, так что любая покупка сопровождалась изрядной словесной баталией.
Эти жаркие споры обескураживали Хонор. Ее удивляло, что ценность вещи может меняться в зависимости от того, насколько сильно кому-то хочется купить ее или продать. Из-за отсутствия фиксированных цен качество изделий Белл не то чтобы ставилось под сомнение, но представлялось некоей непостоянной, изменчивой величиной. Квакеры никогда не торгуются, а назначают справедливую, по их мнению, цену за материалы и труд. Каждое изделие имеет свою постоянную внутреннюю ценность, будь то морковь, подкова или лоскутное одеяло, и цена не меняется только из-за того, что многим людям нужны подковы. Хонор знала, что бридпортские купцы тоже любят поторговаться, но они никогда не торговались с ней лично. А споры, какие она наблюдала со стороны, происходили как бы понарошку, словно участники действа препирались друг с другом в шутку, потому что в процессе купли-продажи вроде как принято торговаться. То, что она наблюдала в магазине Белл, было отнюдь не шутливой перепалкой, а по-настоящему жарким спором. Каждая из сторон держалась твердого мнения, что целиком и полностью права, а те, кто с ней не согласен, не просто не правы, а морально ущербны. Иногда эти споры перерастали в откровенную ругань, и покупательницы уходили из магазина в таком возмущении, что Хонор всерьез начинала задумываться, а вернутся ли они сюда снова.
Но Белл, похоже, искренне забавлялась и не расстраивалась, если товар оставался непроданным, как в большинстве случаев и бывало.
— Они вернутся, — говорила она. — А куда им еще идти? Я тут одна шляпница на весь город.
И действительно, хотя никому не удавалось сбить цену, многие женщины все-таки делали заказы. Белл редко снимала мерку. Она знала размеры своих постоянных заказчиц, а новый размер определяла на глаз.
— Двадцать дюймов у большинства, — сказала она Хонор. — У немок головы чуть побольше, но все остальные одинаковые, независимо от того, есть там мозги или нет.
Фасоны и украшения, которые она предлагала, были весьма необычны, но большинство покупательниц соглашались с ее предложениями, сберегая весь спорщический пыл на обсуждение цены. Хонор заметила, что вкус ни разу не подводил Белл, и даже если она предлагала фасон и цвет, совершенно отличные от того, что обычно носила заказчица, этот цвет и фасон подходили ей как нельзя лучше.
— Шляпы надо менять, иначе они обезличивают, — заявила она женщине, которую только что уговорила купить зеленую шляпу, украшенную колосьями, сплетенными из соломки. — Настоящая женщина должна удивлять. Являть себе с неожиданной стороны. Женщина, постоянно носящая синий капор с кружевами, сама начинает выглядеть, как этот капор, даже когда не надевает его. А яркий цветок, красная лента или загнутые поля сразу выделяют лицо.
Белл многозначительно покосилась на простой чепчик Хонор, и та невольно пригнулась.
— Но ты сама каждый день ходишь в одном и том же чепце, — заметила покупательница.
Белл провела рукой по своему чепцу, почти такому же скромному, как у Хонор, но с оборкой по краю и веревочкой сзади, которую можно было подтягивать, и тогда ткань на затылке собиралась в складки.
— Шляпнице у себя в магазине не следует ходить в модных шляпках, — объяснила она. — Чтобы не затмевать покупательниц. Здесь вы должны выглядеть потрясающе, а не я. Я надеваю свои шляпы на выход.
Несмотря на перепалки о ценах, фривольные украшения на грани приличия и возникавшее временами малоприятное ощущение, что она исполняет роль бесплатного развлечения для жительниц Веллингтона, Хонор нравилось работать на Белл. Над чем бы ни трудилась, по крайней мере, она занималась делом, и у нее не было времени предаваться печали о прошлом и страху перед неопределенным будущим.
Сидя у открытого окна, Хонор дважды видела, как мимо проезжал Донован на своем гнедом коне. Во второй раз он остановился у гостиничного бара, расположенного через площадь напротив шляпного магазина, спешился, поднялся на крыльцо и встал, опираясь на перила и глядя на магазин — а Хонор казалось, будто прямо на нее. Она отодвинулась от окна, но все равно чувствовала на себе взгляд Донована. Ей пришлось перебраться на заднее крыльцо, чтобы спастись от его пристального внимания.
Белл выдала Хонор еще одну партию капоров, но, прежде чем приступить к работе, она пару минут посидела, прислушиваясь. Из поленницы под навесом не доносилось ни звука, но Хонор чувствовала, что там кто-то есть. Теперь, когда она знала, кто это — и даже знала, как его зовут, — ей было уже не так страшно. В конце концов, это ему надо было бояться ее.
Белл рассказывала о беглых рабах, словно это вполне заурядное дело, но для Хонор подобное положение вещей казалось новым и возмутительным. Бридпортские Друзья осуждали американское рабство и клеймили его позором, но это были всего лишь негодующие слова; никто из них в жизни не видел живого раба. Мысль, что один из рабов сейчас прячется буквально в пятнадцати шагах от нее, ошеломляла Хонор.
Она взяла серый капор с бледно-желтой подкладкой, настолько скромный, что он почти подходил и для женщин-квакеров. Хонор надо было пришить к нему ленты горчичного цвета и желтый шнур для завязок, собирающих в складки ткань на затылке. Сначала подобное сочетание цветов показалось Хонор неудачным, однако к концу работы над капором она согласилась, что бледно-желтый цвет хорошо оттеняет серый, не создавая при этом яркого контраста, и капор не смотрится аляповатым. Хотя горчичную ленту она заменила бы на что-то более спокойное и не бросающееся в глаза. У Белл был весьма своеобразный вкус, но она применяла его умело, и результаты получились впечатляющими.
Когда в магазине случилось временное затишье, Белл принесла Хонор воды в жестяной кружке. Пока та пила, Белл приблизилась к краю крыльца и встала там, глядя во двор.
— Там змея, у поленницы, — сказала она. — На солнышке греется. Медноголовый щитомордник. В Англии есть щитомордники? Нет? Близко к ним не подходи… они ядовитые. Если укусит — верная смерть.
Белл ушла в дом и вернулась с дробовиком. Без предупреждения вскинула дробовик на плечо и выстрелила в змею. Хонор вздрогнула и крепко зажмурилась, уронив кружку. Когда она наконец решилась открыть глаза, то увидела обезглавленное тело змеи, лежащее в траве буквально в двух шагах от поленницы.
— Вот так-то лучше, — произнесла Белл. — Хотя, возможно, у них там гнездо. Попрошу кого-нибудь из мальчишек, чтобы пришли и перебили их всех. Мне в дровах змеи без надобности.
Хонор подумала о человеке, который прятался за поленницей. Уже почти трое суток. На жаре, в тесноте и темноте. Интересно, как получилось, что Белл стала прятать беглых рабов? Когда в ушах отзвенело, она спросила:
— Ты говорила, что Кентукки — рабовладельческий штат. У твоей семьи были рабы?
Белл внимательно посмотрела на нее, по-прежнему сжимая в руках дробовик. Хонор снова заметила, что платье висит на Белл, словно на вешалке, и ей только сейчас пришло в голову, что, наверное, Белл страдает каким-то серьезным недугом, и поэтому она такая худая и бледная.
— Мы были слишком бедны, чтобы иметь рабов. Вот Донован и занимается тем, чем занимается. Белые бедняки ненавидят негров сильнее, чем остальные.
— Почему?
— Считают, что чернокожие отнимают у них работу. Да и цена труда падает ниже некуда. Видишь ли, негров ценят значительно выше. Плантаторы платят тысячу долларов за одного чернокожего раба, а белый бедняк — он вообще ничего не стоит.
— Но ты же их не ненавидишь.
Белл улыбнулась уголками губ:
— Да, милая. Я их не ненавижу.
Над дверью магазина звякнул колокольчик. Белл поспешила в дом, но, уже уходя, проговорила:
— Донован, кстати, уехал. Сегодня суббота, а по субботам он всегда напивается в салуне у Психа, что в Оберлине. Эту традицию он блюдет свято. Обычно он ближе к вечеру едет, но сегодня, как я понимаю, решил пораньше начать. Можешь больше не прятаться от него. Если хочешь, иди в магазин.
* * *
Магазин дамских шляп Белл Миллз,Мейн-стрит,Веллингтон, штат Огайо,1 июня 1850 года
Милая Бидди!С глубоким прискорбием сообщаю, что Господь призвал к себе Грейс. Она покинула нас шесть дней назад, став жертвой желтой лихорадки. Я не буду вдаваться в подробности — все они есть в письме, которое я отправляла родителям, и ты можешь прочитать его. Жаль, что тебя нет рядом. Как было бы славно, если ты бы сидела сейчас со мной, держа меня за руку и утешая.Думаю, ты удивишься, узнав, где я нахожусь. Сижу на заднем крыльце магазина дамских шляп Белл Миллз, в Веллингтоне, штат Огайо. Крыльцо выходит на запад, и я наблюдаю, как солнце клонится к закату над участком земли, где блестят металлические пути строящейся железной дороги. Ее протянут на юг до Колумбуса и на север до Кливленда. Жители Веллингтона охвачены радостным предвкушением, как это было бы с нами в Англии, если бы железную дорогу провели до Бридпорта.Белл — одна из столь многих добрых людей, встреченных мною в Америке. Незнакомых, пожалевших меня и оказавших помощь в дороге. Доброта Белл поистине безгранична. От ее магазина до дома Адама Кокса всего семь миль, однако она не отправила меня туда сразу, как я у нее появилась. Поняла, что мне нужно время, чтобы прийти в себя после смерти сестры, и разрешила остаться на несколько дней в ее доме. В благодарность за гостеприимство я помогаю ей с шитьем, что мне только в радость, поскольку это занятие мне знакомо и позволяет к тому же чувствовать себя нужной, потому что я делаю что-то полезное, а не ем свой хлеб даром, полагаясь на доброту незнакомцев.Я до сих пор пребываю в ошеломлении, ведь не прошло и недели с тех пор, как Грейс покинула этот мир. Пространство и время сыграли со мной странную шутку: путешествие морем, как мне представляется, длилось долгие годы, хотя заняло всего месяц, и мне уже кажется, будто Гудзон, где похоронена Грейс, остался так далеко позади, хотя я живу в Веллингтоне лишь три дня. Для человека, чья жизнь была упорядоченной и тихой при полном отсутствии каких бы то ни было неожиданностей, мне пришлось пережить слишком много всего за такое короткое время. Подозреваю, Америка продолжит удивлять меня и дальше.Здешние люди приводят меня в замешательство, поскольку совершенно другие. Не такие, как в Англии. Они очень шумные. И говорят все, что думают, к чему я не привыкла. Они знают о квакерах, однако меня тут считают странной. Покупательницы в магазине у Белл прямо так и говорят, причем настолько бесцеремонно, что это задевает. Ты знаешь, я всегда была тихой; а здесь, в окружении американцев, стала настоящей тихоней.И все-таки у них есть свои тайны. Например, я почти уверена, что буквально в пятнадцати шагах от того места, где пишу тебе это письмо, прячется беглый раб. Также я начинаю подозревать, что он прятался где-то в повозке, на которой я прибыла в Веллингтон. Но я не решаюсь что-либо выяснять, поскольку беглых рабов ищут, а ты сама знаешь, что я не смогу солгать, если меня кто-нибудь спросит. Дома легко быть открытой и искренней. Мне редко приходилось что-либо скрывать от родителей или от тебя. Лишь разрыв с Сэмюэлем дался мне тяжело. Однако тут мне приходится утаивать свои мысли. Я не хочу никому лгать, но в этой стране очень трудно всегда говорить только правду.Но с тобой, самой близкой моей подругой, я могу быть откровенной. Адам Кокс приезжает сюда завтра, и, признаюсь, мне страшно. Он ждал свою будущую супругу, а теперь встретит только меня, без Грейс. Конечно, я знаю его и Мэтью с тех пор, как они поселились в Бридпорте, но они много старше меня, и я не особенно с ними общалась. А теперь это будут единственные знакомые мне люди.Пожалуйста, не говори ничего этого моим родителям. Я не хочу, чтобы они за меня волновались. Это не обман, когда человек скрывает свои чувства. Чувства — не поступки, и они постоянно меняются. Надеюсь, в следующий раз смогу написать, что мне хорошо в Фейсуэлле и я себя чувствую там как дома. А пока, милая моя Бидди, думай обо мне и молись за меня.Твоя навеки подруга,Хонор Брайт
